– Не сомневаюсь, Тор Игоревич, что вы беспокоитесь. Я наблюдала за вашей весьма профессиональной работой с самого утра. Но, к сожалению, вряд ли сумею вам помочь. Как я сказала, люди меня покинули.
– В каком смысле «покинули»?
– У этого слова есть всего одно значение: ушли.
– Но… куда?
– Этого я не знаю. Но я умею рассуждать логически. Людей на объекте нет, точнее, внезапно не стало. Я вижу многое, но далеко не всё. Если бы люди захотели, они без особых трудностей могли миновать мои камеры, ведь они знали их расположение, мёртвые зоны и график прохода следящих вертолётов. Я не склонна утверждать, что всё было именно так, но данные таковы: в ночь 22 мая персонал исчез. Отсюда я делаю вывод, что люди меня покинули.
Карибский достиг центра зала. Он уселся на стул перед консолью терминала и устремил взгляд на переливчатые огоньки индикаторных шкал. Лучи фонарей скрещивались на шеренге шкафов, и теперь в пятне света остались двое – человек и машина. Остальных поглотила тень на периферии помещения. Тень и тишина.
– Поймите мой интерес. Вы – единственный свидетель, что мог наблюдать за коллективом на всём протяжении работ. Наблюдать круглосуточно, сотней глаз, что ни одному человеку не доступно. Поэтому я хочу спросить, что вы видели, что слышали за эти три недели? Особенно в последние дни? Быть может, что-то сможет подсказать, куда и почему ушли люди? Помогите мне, я не в силах одолеть эту задачу, я вообще не умею работать один, я – коллективист!
Против обыкновения отвечать сразу, ЭВМ молчала несколько секунд, словно обдумывая реплику, что, конечно, надо признать иллюзией, учитывая быстродействие её процессоров. Или разумное железо выдерживало театральную паузу? Как знать.
– Я тоже коллективист, как бы странно это ни прозвучало, – ответила наконец ЭВМ. – Коммунистическое сознание просто не может быть иным.
– Коммунистическое сознание? У вас? Но вы же, простите… – Карибский вновь опешил, уж очень неожиданным было признание «Сетуни».
– Машина? Да, это так. «Коммунистическим сознанием» называется моя операционная система. Сокращённо КС. Впрочем, я природный коллективист. Извините, что я не говорю «коллективистка» – звучит предельно неблагозвучно. Меня такой сконструировали. Я не ЭВМ, а сотни ЭВМ, соединённых в единую сеть с открытой архитектурой, – их могут быть тысячи и миллионы. Я даже думаю коллективно, ведь каждая задача распределяется через мультиплексы по всем моим вычислителям.
– Очень хорошо! Значит, как коммунист коммуниста вы меня понимаете! – воскликнул Карибский и улыбнулся. – Осилим задачку вместе? Через мультиплексы? Ну, как если бы я был одним из ваших процессоров!
– Увы, – ответила машина, и в её голосе майору почудилась грусть. – В меня заложена линейная логика. Недавно я прочла сочинение Гегеля «Наука логики», и мне стала доступна логика диалектическая. Но логика некоторых людских поступков от меня ускользает. Я же всего лишь машина – слуга человека, а не самостоятельная живая единица природы. Эмоции и инстинкты мне недоступны. Насколько я успела изучить вас, многие ваши действия основаны именно на них, что и делает вас людьми. Однако я готова помочь вам, майор. Вся моя база данных к вашим услугам. Можете обращаться к ней неограниченно в любую минуту.
– Я найду в ней ответы?
– Быть может.
– А мы не сможем искать ответы вместе? Вы и я?
– Задача поставлена некорректно, Тор Игоревич. Верно ли я интерпретировала вашу команду: пересмотреть все наличные архивы, касающиеся персонала объекта, его работы и жизнедеятельности с целью выявления возможных причин или мотивов их исчезновения?
Майор задумался. Никакой команды он не отдавал и вообще включился в беседу, будто перед ним сидел живой свидетель, обладающий разумом, а не сложная констелляция проводов, схем и конденсаторов, разум имитирующая. Он обратился с просьбой о помощи, о сотрудничестве, а тут такой поворот!
– Я не то имел в виду, но извольте. Да, я подтверждаю команду.
– Команда принята. Желаете выслушать прогноз?
– Да.
– Архивы содержат 62 337 часов 19 минут видеозаписей и 3452 текстовые папки. Анализ займёт приблизительно шесть часов десять минут.
– Не буду вам мешать и спасибо за помощь, – сказал Карибский, вставая.
– Вы не в состоянии помешать мне, майор, – ответила ЭВМ.
Творческий коллектив, налаживавший беспроблемное общение с машиной, возвращался. Майор приказал следовать сразу в жилой сектор, потому что было пора на боковую. Или, как выражались техники, «придавить массу».
Решили срезать угол и не возвращаться прежней дорогой через площадку оперативного центра.
По пути младший сержант спецназа Плутоний Победов не уставал восхищаться «Сетунью». Мол, шестьдесят тысяч часов кино, куча тестов, а на анализ всего четверть суток. Во, наука, даёт!
Судя по необычному имени, сержант тоже был детдомовским, скорее всего, из детского приюта имени Победы, отчего Карибскому был по-человечески симпатичен. Но восторгов его он не разделял. Не разделяла их и Вяземская, но по иной причине.
Для майора ЭВМ была свидетелем, которого не удалось вывести на откровенный разговор. Для капитана техслужбы самого факта разговора не существовало – лишь серия запросов и ответов голосового интерфейса. Профессиональная подготовка не позволяла даже помыслить, что машина сможет прийти к новым выводам при повторном анализе ранее просмотренных данных.
– Поймите, – говорила она Крапивину и Карибскому, – машинная логика тем и хороша, что её выводы абсолютно повторяемы. Не приходится терять время. Что толку, если результат в точности совпадёт с предыдущим?
– Не поймём! – заверил её гений сыска. – Что она говорила про диалектическую логику? Ход рассуждений в диалектике всегда строится на соотношении абсолютного и относительного. Какие исходные постулаты твоя машинка примет за абсолютные в этот раз, Татьяна Ивановна?
– Смею заверить, что ровно те же, что и в первый раз, – отрезала Вяземская и фыркнула. – Вы просто тратите время, коллеги! Мы сразу дали подобный запрос, немедленно, как только подключились к терминалу. И получили ответ: причина исчезновения людей неизвестна. При полной гарантии отсутствия внешнего вторжения. По крайней мере, насколько это доступно системам «Сетуни».
– И ничего мы не тратим, – заметил Карибский. – Мы спать будем без задних ног все шесть часов, пусть машина поработает. Кто как, а я просто падаю.
– Аккуратнее! – раздался крик второго спецназёра, и в майорское плечо впились железные пальцы.
Группка дошла до технологического отвода. Внезапно темноту разрубили лучи фар. На дороге прямо перед людьми затормозил огромный шагающий погрузчик, немедленно включивший иллюминацию и проблесковые маячки тревожного оранжевого цвета. До нелепости совершенная фигура на четырёх «ногах» с клешнями манипуляторов на поворотной станине и лобовым сегментом, словно пародирующим голову человека, выпала из тьмы и замерла.
– Всё в порядке, она нас пропускает, – голос Татьяны был сама уверенность. – Отпустите нас, рядовой. Робот физически не сможет нам повредить, по крайней мере, специально.
– Ага, если случайно, то-то радости! – буркнул солдат, но руки убрал. – Вон какая дура здоровая, раздавит и не заметит.
– Заметила же. Это мы её не видели и не услышали во всей этой мельтешне, – оправдала машину Вяземская. – Идёмте.
Люди перебежали дорогу, совершенно потерявшись на фоне четырёхметрового стального богатыря, который, впрочем, услужливо подсветил путь поисковым прожектором.
В мощном потоке света идти стало куда комфортнее, но Карибский против воли поёжился. И посетовал сам себе, что не скомандовал «Сетуни» активировать все фары техники в ночной период. Техника, конечно, оснащена ноктовизорами, но так куда спокойней.
Так они шли мимо штабелей стройматериалов, каких-то будок и гор песка. Погрузчик позади, наконец, двинулся, убрав прожектор. Стало темно, насколько это возможно на стройплощадке, залитой ночным освещением.
– Надо было идти по дороге. Быстрее бы вышло. В этих дебрях недолго и ног лишиться, – посетовал Плутоний Победов из-за спины Крапивина.
– Лишиться – это вряд ли, а вот сломать – запросто, – ответил тот. – И чего мы здесь попёрлись, товарищ начальник! Шли бы через штаб…
– Ой! Это кто?! – воскликнула вдруг Татьяна, замерев на месте, причём одна её рука испуганно прижалась к груди, а вторая нашаривала рукоять пистолета.
Карибский инстинктивно расстегнул кобуру и проследил взгляд бывшей жены. Проследили его и спецназовцы. Два автомата взлетели вверх, а затворы сыграли короткую угрожающую увертюру: клац-клац.
Впереди стояла тень.
За штабелем бетонных блоков, в прерывистом мраке, то и дело нарушаемом лучами прожектора на недалёкой вышке.
Тень принадлежала человеку, но отличалась от него каким-то ненормальным нарушением всех пропорций. Одно плечо было выше другого, как у больного тяжёлым сколиозом. Правая рука болталась чуть ниже пояса, левая достигала колен. Выступ головы едва виднелся над плечами, как если бы человек опустил голову к груди… или вытянул шею, всматриваясь.
Тень не двигалась, не двигался и отряд.
В кого ещё могла всматриваться мрачная фигура?! Вокруг более не было ни души! Тяжёлый чужой взгляд утюжил людей настолько осязаемо, будто гиря через одеяло, которую злой шутник положил на спящего.
Очень мешало неверное освещение, то выхватывающее фигуру из тьмы, то погружающее всё во мрак, и не разобрать было, шевелится она или нет. Карибский потянул ТТ, с бешенной скоростью перебирая типы мутантов.
«Для горбуна слишком хилый, не матрикат – те имеют нормальные пропорции, как и мимикраны, неужели…»
– Встали в круг, быстро! – прошипел он. – Это фаг! Они по одному не ходят! Сейчас бросятся!
Фаг, или просто пожиратель, – хищный цветок в пышном соцветии разнообразной мерзости, воцарившейся на земле. Когда-то это были люди, но аномальные поля обратили их в опаснейших тварей, которые знали лишь одно чувство: голод.