И он побежал. Как таран. Вон из враждебного кольца бывших товарищей.
Толпа колыхнулась и подалась в стороны. Раскатисто треснула очередь. Грудь несчастного взорвалась фонтанами брызг, почти чёрных в свете прожекторов. За спиной повисла на долю секунды такая же чёрная кисея, чтобы упасть на землю вместе с бойцом.
– Ну хватит! Какая падла стреляла?! Под трибунал! – Журавлёв пошёл по толпе, расшвыривая людей, словно кегли. – Ковальчук?! Ты рехнулся!? Покажи оружие! Порохом несёт! Ты – гад!
Звучный удар, кто-то в толпе рухнул под ноги. И быть бы беде ещё горшей, если бы капитан и подскочивший на шум Карибский не стали палить в воздух, что привело людей в подобие чувства.
Отбой играли в условиях дикого нервяка.
Да и отбой ли? Когда половина боится уснуть, а вторая половина наблюдает за первой… Качественно «отбиться» смогли лишь самые крепкие. Аккомпанементом служили вопли Ковальчука, запертого вместе с уцелевшим спецназовцем в кунге, который определили под автозак.
– Похоже, приплыли, – констатировал Крапивин на экстренной планёрке в штабе.
Присутствовали все старшие офицеры, судмедэксперт Канареев и гений сыска в качестве лишней светлой головы.
– Может, дать парням спирта? – предложила Вяземская. – По капле из НЗ не повредит.
– Ага, сейчас нажраться – самое оно! Если хлопнут по сто грамм, чёрт знает, чем закончится ночь! Так что отказать, – ответил Журавлёв.
– Нам точно не повредит. Канареев! Надели всех желающих. На колпачок. Может, полегчает. – Перст Карибского, сидевшего на своём обычном месте у стола, описал повелительную дугу.
Выпили, даже Татьяна, спирт на дух не переносившая. Не полегчало. Алкоголь не принёс ничего, кроме жжения в глотке, – слишком силён был заряд адреналина.
– Похоже, приплы-ы-ыли… – напомнил с топчана Крапивин, выбивавший нервические дроби по подлоконтику. – Чудом не дошло до бунта. Чудом.
– Ещё умные замечания от тебя поступят? – поинтересовался Карибский, развернувшись к консультанту вместе со стулом. – Нам, между прочим, надо проверить ещё почти две трети роты, а потом как-то умудриться свернуть следствие! А остались всего сутки!
– Умные? Обязательно. Первое: выспаться. Это обязательно, особенно вам, товарищ майор, и вашим мастерам психической дыбы. Второе: завтра допроверять роту. Если подтвердится вариант Калабрии, следственные действия можно считать выполненными. По крайней мере, будет что доложить. Третье: вне зависимости от результатов проверки завтра вечером распаковать «Алтай» и связаться с Центром. В любом случае необходимо запросить добро на эвакуацию. Ещё одна ночь, и гарантирую: люди не выдержат. Дойдёт до бунта или децимации. Не уверен, что нам улыбается стрелять каждого десятого, и это в лучшем случае. Потому что эти десятые могут начать стрелять в нас, причём без всяких мутантов.
– Толково. Молодцом, Крапивин! Сухпай трескаешь не зря! – Карибский вернулся к столу. – Если мы выявим мутантов, можно отступать, если не выявим, ну что же, сдадимся на карантин в Победограде. Но что-то мне подсказывает, что результат будет.
– И карантин в столице тоже, – пообещал Журавлёв. – Безотносительно результата. Бл-л-лин! Как же задолбал этот грохот! И жужжат же без остановки!
Спецназовский командир ткнул стволом автомата в стену, имея в виду звуки стройки. Надо сказать, что все без исключения сидели при оружии, при серьёзном оружии, кроме Крапивина, если не признать за таковое его винтажный маузер с двадцатизарядным магазином.
– Заостряю ваше внимание, граждане начальники, – сказал он. – Лучше всего озвучить наше решение насчёт эвакуации прямо сейчас. Или не случилось бы проблем – ночь только начинается.
– А вот это в самом деле толково! Разрешите утешить, майор? – обратился Журавлёв к старшему группы. – Разом утихнет, точно говорю. Народ, разумеется.
– Разрешаю. Идите, – и Карибский вновь повёл пальцем, поймав себя на мысли, что этакий государев жест начинает входить в привычку.
Заметил его и язва-консультант. Пока капитан собирался на выход, он передразнил командира:
– Ты прямо как Дмитрий Васильевич Лановой в роли Цезаря! Помнишь, давали в «Художественном»?
– Не блажи, ради Христа, Андрей. Тошно же!
– А чего тошно? Теперь всё чудненько. Сейчас капитан утихомирит бунтовщиков, завтра мы со всем разберёмся и – к мамочкам! Нет проблем! Главное, правильно поставить целеполагание!
Но проблемы были. Тёк вечер, плавно вливаясь в ночь. Планета вращалась вокруг своей оси и вокруг общего центра масс с Солнцем. А жизнь не уставала вносить правки в красоту чужих планов.
Капитан вышел из штаба, но буквально через минуту вошёл, нет, влетел обратно.
– Ковальчук повесился!!! – выдохнул он с порога. – Слышите?!
Все слышали. Темнота и звуки, исходившие из неё, не сулили ничего похожего на крапивинское «чудненько».
– Второй? – быстро спросил майор, вскакивая.
– Старшина Макаров? Жив. Говорит, что спал и ничего не слышал.
– А вот и первый мимикран! Может, я ошибаюсь, но… он спал! В автозаке! После всего! Наедине с посторонним! И ничего не слышал! Или у парня железные нервы, или… в общем, я сейчас его разъясню. Перед всеми. Это даже лучше, чем обещать эвакуацию! – майор примерился половчее накинуть автомат поверх разгрузки, набитой магазинами, но правки только начинались.
Длинно прогрохотало.
Прогрохотало так, что потерялся и гомон людей на улице, и гудение стройки.
Затем грохот повторился. И ещё раз, громче, длиннее, целым оркестром, в котором, без сомнений, первую партию играли автономные ЗУ-23! Ведь это даже не пулемёт Владимирова – это полноценная артиллерия! И она долбила темноту в двенадцать стволов!
В громовой хор стали включаться звуки далёких взрывов. Самые разные, от коротких сухих хлопков, до басовитых и раскатистых. В предполье заработала минная постановка. На всю железку заработала! Кто-то ломился через лес, не считая трупы, ломился!
– С востока! – мигом определил капитан. – Маму пополам! Что там происходит?! Да там целая орда прёт! Мутанты!!! Приказывай, майор! Надо выдвигаться на передок, с бронёй выдвигаться! Или мы до рапорта не доживём!
По здравом размышлении это могли быть только мутанты, озверевшие от голода и запаха сотни людей. Только они могли стайным своим сознанием презреть рвущие на части снопы осколков и прошивающие всё очереди зенитных установок. И было их много! Очень много! Хоть и неясно, каких именно.
Впрочем, это был чисто академический вопрос, над которым майор не собирался размышлять, потому что хотел выжить и спасти группу.
– Высылай подмогу, капитан. Но не вздумай лезть сам! Пусть идут те, кого мы не успели проверить! Остальные – в резерве!
– Есть! – Журавлёв развернулся и закричал в дверь. – Ильин, Шокарев! На броню и – к восточному фасу периметра! Живо! По ситуации доклад! Не сработает рация, пришлёте БРДМ! Пуришкевич! Бродарь! ДШК и гранатомёты в готовность! По докладу выдвигаемся на помощь или занимаем позиции здесь! Выполнять!
И капитан исчез в темноте.
Потянулись за ним и аналитики.
Карибский увидел, что из отсека ТСО выглядывают лица техников, и зарычал:
– Операторам не отходить от пультов! Слежение и связь должны быть от и до! Хоть здесь, на территории, есть радио?!
– Есть, так точно, – ответил техник и скрылся.
Когда последний из отдела аналитики вышел в ночь, Карибский повернулся к бывшей жене, замершей у окна.
– Ты, Танюша, помнится, хотела нестандартной биографии? Так вот она! Ешь горстями!
Потянулось ожидание.
Штамп велит назвать его тревожным, но не тревожно было на душе у гражданского консультанта Крапивина. Он боялся. До холодного кома в желудке, от которого слабеют руки.
Ночь на востоке полыхала зарницами. Дульные вспышки и линии трассеров равно соперничали со светом звёзд и строительных прожекторов, и только луна безразлично кривилась с небосвода.
– Слышишь? – прошептал Крапивин непонятно кому. – Мины заткнулись. Или орда вытоптала всю постановку, или просто её миновала. Но сколько же их там, а?! Как палят!
Ему казалось, что два взвода ушли на восток часы и часы тому, на деле не прошло и двух минут. Судя по звукам, автоматы и башенные пулемёты подключились к общей какофонии только что.
Услужливая «Сетунь» развернула все наличные прожектора в сторону побоища. Туда же ушли несколько вертолётов слежения и, с непонятными целями, целая колонна разномастных шагающих роботов, включая рослые погрузчики. Над эстакадой вдруг выросла громадная тень в обрамлении проблесковых маячков – это ожил исполинский проходчик, бивший котлованы под фундамент.
– Этих-то куда, а? – спросил Крапивин, а незнакомый солдат ответил:
– Надеюсь, будут помогать. Этакая хрень любого мутанта, да что мутанта – слона удавит.
Низко над головами прошелестела вереница маленьких аппаратов, не больше ладони. Крапивин помнил, что это миниатюрные дефектоскопы, спроектированные и изготовленные «Сетунью» здесь, на объекте.
Где-то терзал глотку Журавлёв:
– Приём, приём! Вас не слышу, повторите! Повторите! Приём! Да что, вашу мать, со связью! Ничего не знаю! Хоть рожай! Чтоб была связь через пять минут! Лично побежишь! Вот так!
Пулемёты и пушки били за горизонтом прямой видимости расчётливыми очередями. Где-то там пустели укладки, и элеваторы подавали новые, грелись стволы, трудилась автоматика наведения.
В какой-то момент очереди превратились в длинные, панические, темнота расцвела тысячей огненных цветов! Что-то взорвалось с потрясающим воображение и землю грохотом, за силуэтами стройки вспух клуб сияющего дыма, который лопнул, развалился и стал опадать, растворяясь в безумной ночи. Вслед за ним очереди стали всё реже, а потом прекратились вовсе. Замолчали и пушки.
Чем бы ни закончился бой, но он закончился.
Над лагерем вновь разнёсся мат Журавлёва, проклинавшего связь, связиста, операторов в штабе, чёртовы аномалии и того мудака, что должен был выслать БРДМ и не выслал.