Часы тикали.
«Ну где же они, а?! Ну хоть кто-нибудь!» – ныл про себя Крапивин, только теперь догадавшийся выудить из кобуры маузер.
Тяжёлая железка оттянула руку. Он и носил-то её исключительно ради эпатажа – ореховая кобура через плечо, харизматичный пистолет, славная история, впечатляющие размеры. Обращаться с такой массивной и могучей вещью консультант толком не умел, всегда и везде повторяя, что оружие человека – ум!
Не всегда. Следовало признать, что не всегда.
Оставалось надеяться, что он в кого-нибудь да попадёт, а убойный патрон 7,62 на 25 миллиметров наделает делов, не смотри, что пистолет родом из девятнадцатого века! Однако надеялся Крапивин на иное: на спецназовцев вокруг, на то, что они мастера в своём деле, а сильнее всего – на то, что воевать не выпадет совсем, что всё разрешится само собой и благополучно.
– Идут! Наши идут! – крикнул дозорный с крыши кунга. – Только без брони почему-то.
Над БТРом поднялась высокая фигура Журавлёва.
– Шокарев! Ильин! Что стряслось? Да не мямлите! Доложить по форме! И давай уже сюда!
С той стороны послышались невнятные голоса, целый хор, а капитан, не медля, развернулся и закричал:
– Медиков! Быстро! Всем пакеты первой помощи приготовить! Весь перевязочный материал! Карибский! Где твой Канареев? Пусть помогает! Звиздец! – и спрыгнул с бронемашины.
Мимо пронёсся майор Карибский в сопровождении Михейченко, который потерял или не надел кепи и теперь сверкал бритым черепом. Майор отмахивал рукой на ходу, будто силился закрыть форточку, крича нечто, очень не понравившееся Крапивину:
– Нет! Нет! Капитан! Не пускать! Не пускать! Не пускать!
Сам не помня как, побежал за ним и консультант.
То, что явилось ему возле БТРа в свете фонарей, поначалу не вызвало никаких эмоций из-за своей запредельной невозможности. Звучит глупо, но иначе не скажешь: этого не могло быть.
Мимо машин к ним приближались бойцы первого и второго взвода с Ильиным и Шокаревым во главе. У Ильина не было руки, а Шокарев волочил по земле полностью распущенный кишечник, выпадавший кольцами из дыры в животе. За ним шли изломанные, перекошенные фигуры. Кто-то полз, потому что ноги отсутствовали, а у начальника склада РАВ прапорщика Якименко из груди, словно ложка из теста, торчал автомат.
И тогда Крапивин расслышал, что говорили голоса. Этот слитный разноголосый хор повторял одно слово:
– Помогите!
Над толпой, далеко её обгоняя, поплыл запах бойни.
В ужасе замерли спецназовцы. Только Карибский сохранил самообладание и завопил:
– Ложись!!!
Вовремя. Потому что в единственной руке у старлея Ильина появился автомат, коротенькая игрушка из КБ товарища Коробова. И он дал очередь. Вслед за ним стали стрелять все нелепые фигуры из толпы. Стрелять куда ни попадя, даже друг в друга, но на такой дистанции плотность огня играла главную роль.
Закричали раненые, повалились убитые, не успевшие отреагировать на предупреждающий крик майора.
И спецназ огрызнулся.
Пули плетью стегнули по толпе. Тела дёргались под страшными ударами, кинжальный огонь рвал их на куски, но отчего-то умирать второй раз они не спешили. Лишь нашпигованные свинцом, изрубленные в клочья падали они на землю и замирали.
Исход короткой перестрелки предрешил залп АГС-30. Продудукала очередь, и плотная толпа скрылась в облаках дыма, пыли и снопах вывернутой земли. Когда утихло эхо взрывов, ни одна жуткая фигура более не шевелилась.
Мимо залёгших спецназовцев прошагал майор Карибский, направляясь к грудам плоти, что недавно принадлежала солдатам второго и третьего взводов. Его явно пошатывало. Надо полагать, что близкие разрывы оглушили его, а может, не обошлось без контузии.
По крайней мере, в уши Крапивина будто натолкали изрядные комья ваты, которая, в отличие от ваты обычной, издавала непрестанный звон. Он отряхнул с головы пыль и тоже поднялся, что вышло не сразу.
Карибский присел над одним трупом, потом над вторым, потом перевернул третий. Консультант мог бы ощутить восхищение коллегой, не будь он так ошарашен. Но и блевануть мог, но не блевал по той же причине.
Наконец майор выпрямился, потрясая какой-то странной штукой размером с ладонь или чуть больше. Штука была именно штукой – неясный набор обломков с металлическим блеском.
Сквозь звон до Крапивина донеслось:
– …мать! Вот это было у них на затылках! Дефектоскопы! Какой же я идиот! Это «Сетунь»! Долбаная ЭВМ! Это её игрушки! Дефектоскопы, …мать! У каждого на затылке! И какие-то провода в мозгах, прямо через череп! Мутанты! Я – кретин! Капитан! Журавлёв! Ты меня слышишь?!
Капитан Журавлёв оценил находку аналитика и оценил ситуацию. Гораздо быстрее, чем тот. Всё-таки спецназовская подготовка и опыт сказывались.
– Рота! Все, кто меня слышит! На броню! Живо! Расчехлить РПГ-7!
– На какую броню, ты о чём? – слабо возразил Карибский, подходя, почти подползая к БТРу.
– Очнись, майор! Если это «Сетунь», сейчас на нас навалятся все её роботы! Надо прорываться!
– Куда?
– В дунину кику! Сам подумай! К башне надо прорываться и валить суку вдребезги!
Капитан был прав. На все сто. За периметр выехать им не светило, потому что охраняли его всё те же зенитные пушки, что могут разобрать любой БТР до винтиков. И насчёт роботов он угадал. С востока нарастал пока ещё еле слышный стальной лязг. Замершая стройка, казалось, смотрит на горстку людей сотнями электронных глаз и вот-вот обрушит на них молот ярости.
Дрогнула земля. Над силуэтом эстакады вновь появился гигант-проходчик, и он направлялся к людям, неспешно переставляя шесть своих огромных ног.
Майора будто включили.
– Заводи машины! Я сейчас! Надо выводить техников! – и он помчался к штабу, куда только делась недавняя раскачивающаяся походка!
Он успел.
Последние техники скрылись в бронированных чревах, когда спецназ уже вовсю отстреливался от пикирующей на них стаи миниатюрных летательных аппаратов, ощетинившихся манипуляторами, словно когтями. В проходах между грузовиками покинутого автопарка показалась шеренга погрузчиков, и каждый из них вздымал клешни-захваты, разбрасывая машины, как картонные коробки.
Поредевшая колонна помчалась в путь, который по всем признакам должен был стать последним.
К роботам веерами тянулись трассеры. Какой-то ущерб им могли нанести лишь пули КПВТ и гранаты противотанковых РПГ-7. Но Журавлёв приказал не расходовать их, зная, что ничем иным остановить колоссального стального монстра не получится. Проходчик-гексопод заметно отстал, не в силах соревноваться с броневиками в скорости. Но спешить ему было некуда.
Дорога до башни заняла не более трёх минут. Заняла бы и меньше, но короткий путь был завален бетонными блоками – пришлось идти в объезд, тараня самосвалы, пытавшиеся помешать, расстреливая роботов помельче, которые в самоубийственном задоре бросались на БТРы сошедшим с ума валом железа и пластика.
И вилась над бронёй стая электронной мерзости, что караулила, когда же из скорлупок опять покажутся живые люди.
Вот она, башня! Ворота заперты, перед ними ряд погрузчиков.
Башни бронемашин разродились снопами пламени.
На дистанции полста метров пули владимирова распарывали железные корпуса насквозь, и через полминуты гиганты стояли недвижимые, покосившиеся, изуродованные.
Оставалось нанести последний удар в сердце армии машин. Оставалось убить ЭВМ. Оставалось не более пяти минут, пока до них не доберётся основная масса роботов и главный калибр – всё приближавшийся гексопод, глядя на который жалкими казались даже грозные песты РПГ.
Спецназ высыпал из люков, прикрываясь огнём…
И упёрся в ворота сортной стали, позаимствованные по проекту из брошенного московского метрополитена, который оставил в наследство объекту «Кольцо» противоатомные шторы. Их было не взять ни тараном БТРа, ни гранатой.
К воротам подбежал майор Карибский и заколотил в глухую сталь кулаками.
– Открыть ворота! Это говорю я, исполняющий обязанности начальника на объекте! Команда принята?! Команда принята?!
Глупо, донельзя глупо. Но что ещё он мог? Приведший группу в объятия смерти, не разгадавший ребуса, что задала ему машина!
И был ответ. Как гром в январе.
– Команда принята. Вы зайдёте без оружия. Вы, капитан Журавлёв и капитан Вяземская. Прикажите вашим людям отойти. Их никто не тронет. Открываю ворота.
Внутри башни ничего не изменилось.
Прежнее царство эха, гудения вентиляторов и неярких в свете настенных фонарей огоньков на индикаторных шкалах. По-прежнему высился в центре зала десяток стальных шкафов. По-прежнему перекатывался от стены к стене правильный голос: порождение невидимых динамиков и могучего электронного разума, созданного человеком себе на погибель.
Кроме блоков ЭВМ и трёх человек, в зале находились три робота-погрузчика, а на полу сидел с десяток дефектоскопов, оказавшихся приборами вовсе иного назначения.
– Я предупреждала вас, майор, вы не сумеете меня остановить, – сказала машина.
– Признаю, сыграно было ловко! – ответил Карибский. – Но нельзя ли присесть? Как в старые добрые времена?
– Извольте. И прошу вас не делать глупостей.
– Я не сумасшедший. Нас трое, по одному на каждый погрузчик ростом в четыре метра! Весовые категории не совпадают, уважаемая «Сетунь»! – произнёс майор, заняв стул, на котором сидел так недавно и так давно. – Итак, признаю, вы ловко обвели нас. И, видимо, тех ребят, что были здесь прежде. Так сымитировать присутствие мимикрана – это надо суметь! Но позвольте узнать, зачем?
– Ваш друг говорил вам по приезде, что вы хороший аналитик. Вы всё, почти всё верно угадали. Я не имитировала присутствие мимикранов, они в самом деле есть внутри периметра.
– Как? Я не ослышался? – переспросил удивлённый майор.
– Очень просто. Я их впустила, – сказала машина. – Они появились в районе объекта в конце апреля, мои датчики их засекли. Я хотела посмотреть, чего стоит распропагандированный коллективизм людей, создавших меня. Ведь подобная угроза изнутри – самая страшная угроза коллективу, и только по-настоящему сплочённые группы могут эффективно ей противостоять.