Гленн укрепился в этом убеждении несколько лет назад, когда побывал в Африке, на земле далеких предков. Он пришел в ужас от презрения к законам и тотальной коррупции, заразивших континент, мешавших его развитию и делавших всех несчастными. Когда закон не соблюдается, единственным действующим правом становится право сильного.
Арестовать поджигателя…
И может быть, после этого дела его заслуги наконец признают. А что, если, с учетом масштабов расследования, его наградит сам президент?..
«Ладно, пора спуститься на землю», – подумал он, бросив взгляд в пустоту за бортом вертолета.
В вертолете он был один, если не считать пилота. Роберт отказался его сопровождать. «Слишком много случайного», – сказал он. Роберт почти не верил в возможности интуиции. Он обратился к Анне Сондерс лишь потому, что этого потребовал президент. Гленн также чувствовал презрение своего напарника к молодому писателю, терзаемому сомнениями. «Этот парень не знает, чего хочет. Как можно на него рассчитывать?» – заявил Коллинз. У Гленна тоже были некоторые сомнения на этот счет. Но сейчас факты говорили о том, что они ошибались, и это не могло не радовать.
Гленну довелось поработать с прежней командой провидцев из Форт-Мида, с теми, кто погиб в катастрофе. Он провел с ними много времени, их вмешательство помогло раскрыть дело о похищении: им удалось довольно точно указать место, где держали жертву. Но Роберт в то время так и не признал этого. «Их описание близко к реальности, – сказал он тогда, – но его можно применить к такому количеству других мест, что это ничего не доказывает». Тем не менее полученные данные все же помогли Гленну задержать подозреваемого. Сопоставив имеющуюся информацию со сведениями провидцев, Гленн сумел напасть на его след.
Вертолет неожиданно тряхнуло, и Гленн ухватился за ручку над головой.
Анна была достойным человеком, он это точно знал. Он сочувствовал ей, ведь она оказалась одна в лаборатории после гибели команды. Учитывая тот факт, что она утратила свои способности к предвидению, это вряд ли было легко. Год за годом она надрывалась, чтобы утвердить бюджеты, необходимые для найма новых провидцев. Почему, когда обращаешься в администрацию, все всегда тянется так долго?
Настоящее чудо, что она находилась в отпуске в момент аварии, иначе она неизбежно погибла бы с остальными. Но оказаться единственной выжившей, должно быть, тоже нелегко. И конечно, это стало источником ужасного чувства вины, как часто случается в подобных обстоятельствах. Гленн злился на себя за то, что даже не соизволил позвонить Анне в то время, чтобы ее поддержать. Следует упомянуть, что сам он был тогда в шоке после смерти матери, унесенной пневмонией. Вторым браком она вышла замуж за испанца и переехала вместе с ним в Севилью, очарованная красотой города и местным стилем жизни. Когда много лет спустя ее муж умер, она осталась жить там же, в стране, которую полюбила с первого взгляда и навеки. Но вскоре здание, где она снимала квартиру, было выкуплено одной крупной компанией. Началось с того, что матери Гленна выставили огромный счет, целое состояние, за незначительный ремонт в квартире. Потом последовал штраф в сто евро за то, что она задержала арендную плату на один час. Всего час… Затем они отравили ей жизнь, затеяв у нее серьезный ремонт, чтобы в конце концов взвинтить плату за квартиру под предлогом того, что эти работы повысили арендную ценность недвижимости. Она была не в состоянии платить больше, поэтому ее выставили на улицу. Пожилая женщина, одна, без пенсии, она ничего не могла снять, несмотря на свои сбережения. Одна подруга в Мадриде приютила ее в комнате для прислуги до лучших времен, пока что-нибудь не подвернется. Это было актом милосердия с ее стороны, но комната не отапливалась, и мать Гленна заболела. В ее годы простуда дала осложнения, и она умерла от пневмонии.
Гленн часто говорил себе, что ее убил не только микроб, но еще и стресс и огорчения от неурядиц с недвижимостью, которые подтачивали ее месяцами. Гленн навел справки и понял, что выдворение матери из квартиры было незаконным. Он хотел подать иск, но, поскольку находился далеко от Испании, это вышло бы слишком сложно и слишком дорого. Невозможность потребовать правосудия долго не давала ему покоя.
– Мы на месте, – сказал пилот.
Вертолет приземлился на поросшую травой лужайку прямо напротив здания, все этажи которого были освещены. Гленн поспешно вышел из кабины и бросился к двоим коллегам, которые встречали его под моросившим дождем. Они кратко, но тепло поприветствовали друг друга. ФБР – это большая семья, и все ее члены, даже не будучи знакомы, разделяют чувство общей принадлежности, которое связывает и сближает их.
– Башня эвакуирована, – сказал один из них.
– Квартал блокирован, – добавил второй.
Гленн окинул взглядом пространство между башней и лужайкой, поросшей травой: все улицы перегорожены предупреждающими лентами.
Где он?
По его телу пробежала дрожь возбуждения при мысли о том, что самый разыскиваемый человек в стране находился совсем рядом, в пределах видимости…
Он внимательно огляделся, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Его взгляд ощупывал каждый тротуар, каждое здание, каждую крышу, каждый автомобиль, каждого зеваку…
Полицейские были практически повсюду, а по ту сторону заграждений – журналисты, фотографы, операторы с видеокамерами и неизбежная толпа зевак со смартфонами в руках, снимавших сцену, на которой пока еще ничего не произошло. Ряды многочисленных полицейских и пожарных машин стояли недалеко от площади. Большие прожекторы направляли мощные потоки света на башню, выделив ее из леса небоскребов делового центра города.
Три команды пожарных держались на разумной дистанции от каждой из видимых сторон башни, с брандспойтами в руках, готовые в любую секунду вмешаться.
Гленн еще раз оглядел театр действий, впитывая атмосферу места и образы участников.
Его здесь больше нет, я это чувствую.
Несомненно, здесь слишком много полиции, слишком много спецслужб… Должно быть, ему пришлось убраться.
Прискорбно…
– Как продвигается обыск? – спросил он.
– Еще не закончился. Если бы наши небоскребы строились из бетона, как в Европе, мы бы сразу начали поиски с подвала. Но поскольку каркас здания из металла, то он расплавится в любом случае, не важно, на каком этаже начнется пожар. А значит, мы должны осмотреть все уровни. Поэтому так долго.
– Вы обыскиваете все этажи одновременно?
Его коллега покачал головой:
– Это слишком рискованно. Если парни окажутся выше уровня возгорания, им конец. Мы двигаемся из подвала и поднимаемся этаж за этажом.
– Приходится прикрывать свой зад, – добавил второй агент.
Гленн согласился, медленно кивнув.
Он больше не сводил глаз с освещенной башни.
Толпа зевак в отдалении безмолвствовала. Только треск полицейских раций прерывал почти благоговейное ожидание развязки.
Гленн закусил губу.
Если мы не арестуем этого мерзавца сегодня вечером, то хотя бы вовремя найдем его чертов взрыватель!
Дождь усилился, вода стекала по лицу агента.
– Как продвигаются поиски? – спросил он.
Полицейский вызвал своего коллегу в башне и переадресовал вопрос ему.
– Мы на восьмом этаже, – ответил он.
– В подвале ничего не нашли?
– Нет.
Гленн огорченно кивнул.
Худший из возможных сценариев. Если придется обыскать все тридцать или даже тридцать пять этажей здания, нам ни за что не успеть до того, как сработает детонатор…
Вдруг его телефон завибрировал.
Коллинз.
– Да, Роберт?
– Ты в Колумбусе?
– Только что прибыл.
– Можешь возвращаться.
Сердце Гленна замерло.
– Что случилось?
– Пожар в здании в Вэлли-Фордж, в Пенсильвании. Штаб-квартира «Вэнгард».
После короткой паузы Роберт спокойно добавил, будто поворачивая нож в ране:
– Финансовая контора…
Гленну показалось, что почва уходит у него из-под ног.
Сокрушительное поражение…
Жестокое разочарование.
Смущение из-за того, что придется объявить, что квартал оцепили напрасно…
Какой стыд…
Пожарные, полицейские, минеры, журналисты…
До свидания, дамы и господа, всем спасибо, все свободны…
– Очень жаль.
Анна говорила искренне, но к чему мне было ее сочувствие. Я ощущал такое же разочарование и обиду, какие испытывает ребенок, когда у него отбирают все его игрушки сразу после того, как он развернул их рождественским утром. Черт возьми! А я-то радовался, что наконец-то что-то нашел…
– А в адресе здания не было цифры сорок один? – попытался я уточнить.
– Нет.
– Или хотя бы четверки или единицы?
Она покачала головой.
– И даже в индексе?
– Нет, – прошептала она. – Было лишь обычное серое и розовое. Но, как вы и говорили…
– Таких зданий много.
Она кивнула.
Я был раздавлен.
Разозлен.
Сокрушен при мысли о том, что могли быть новые жертвы.
Чувствовал себя ничтожеством.
– Не знаю, что вам сказать, – выдохнула Анна.
– Тут не о чем говорить.
– Я понимаю ваше огорчение…
Я ничего не ответил.
– Что ж, – сказала она, – это провал, я этого не отрицаю. Возможно, я ошиблась, заставив вас перейти к реальной цели до того, как вы преуспели в тренировках, но в то же время нужно было срочно попытаться что-то сделать…
– Я на вас не сержусь, вам не в чем себя упрекать.
Молчание.
– Практика предвидения, – вновь продолжила Анна после долгой паузы, – требует умения отпускать, а это очень непривычно в нашем обществе, где разум стремится все контролировать. Я хочу сказать, что… в этой ситуации нормально потерпеть поражение в самом начале. В любом случае провал – это часть обучения… неудачи составляют часть жизни. Нельзя совершить что-то великое с первой попытки. Секрет успеха в том, чтобы уделять больше внимания нашим действиям, а не их результату. Когда думаешь о том, чтобы сделать все правильно, результат в конце концов всегда оправдывает первоначальные ожидания, но при условии, что фокус будет не на нем. Черчилль любил повторять: успех – это умение двигаться от неудачи к неудаче, не теряя энтузиазма.