Гленн улыбнулся:
– Точно, этих парней больше интересуют акции, а не плантации.
Вдруг Анна воскликнула:
– Смотрите, бабочка!
Все подняли глаза. Анна показывала на бабочку, порхавшую вокруг нас.
– И что с того?
– Есть бабочка, которая называется белым адмиралом! Место может иметь связь с бабочкой!
После некоторого колебания Роберт снова взялся за телефон.
– Добавьте к поискам финансовые конторы с логотипами в виде бабочек, а также те, чье название или адрес имеют к этому отношение…
– Не стоит, – прервал я его. – Думаю, я знаю, где это.
Все повернулись ко мне.
– Бабочка белый адмирал – символ Нью-Йорка.
Поначалу никто не отреагировал.
– Бабочка? – наконец произнес Роберт с гримасой недоверия. – Символ Нью-Йорка – бабочка?
Я кивнул:
– Более того, это официальный символ, но да, об этом знают только ньюйоркцы, а еще… на флаге города изображен голубой орел.
Через полтора часа мы летели на вертолете над Манхэттеном в лучах заходящего солнца. Гленн и Роберт попытались показать мне фотографии башен Нью-Йорка из интернета, но ни одна из них не была похожа на ту, что я визуализировал, снимки были сделаны с других ракурсов.
– Не надоело еще летать между Нью-Йорком и Форт-Мидом? – крикнул Роберт, пытаясь перекричать шум винтов. – Вам надо бы достать проездной!
Силы правопорядка и городские пожарные были предупреждены, все находились начеку и ждали наших инструкций. Пилот потребовал, чтобы мы выключили мобильные телефоны, и передавал наши указания по бортовому радио.
– Ищите, – вдруг сказал он мне. – Поднимается туман, это опасно, мы не можем болтаться здесь вечно.
Ищу я, ищу… Как, по его мнению, я должен был искать? Я не сводил глаз с леса небоскребов у нас под ногами. Я осматривал его со всех сторон, рыская взглядом по нагромождению башен в поисках образа, который запечатлел в своей памяти. Это было нелегко, потому что я видел его при дневном свете, а сейчас город погружался в вечерние сумерки. Повсюду загорались тысячи огней, так что это не имело ничего общего…
В обычное время я, конечно, был бы в восторге от ночного полета над Манхэттеном. Но сейчас я был предельно напряжен, чтобы вовремя засечь цель, и переживал при мысли о провале. Все на борту вертолета испытывали напряжение, я прямо чувствовал это, так же как ощущал эффект этого напряжения всем своим телом: мою грудную клетку сдавило, горло сжалось, а мощная вибрация винтов неприятно отзывалась в черепной коробке.
Вертолет методично прочесывал небо над городом, с востока на запад и обратно, медленно поднимаясь к северу и ложась набок при каждом повороте. Но я был слишком поглощен своей миссией, чтобы испугаться.
Эти бесчисленные башни очень походили друг на друга, безликие все как одна, скучные до невозможности и, таким образом, не поддающиеся опознанию. Лишь некоторые из них выбивались из общего ряда, выглядя очень знакомыми. Прежде всего, первая башня Всемирного торгового центра по левую руку, затем, чуть выше к северу, Эмпайр-стейт-билдинг, а еще выше – Крайслер-билдинг. Я опознал местонахождение Вашингтон-Сквер-парка, который появился как разверстая темная дыра. Я узнал жилую башню в доме номер 432 по Парк-авеню, похожую на ванильную вафельную трубочку, узкую и высокую, затем мы оказались над Центральным парком.
– Поднимемся к восточной части парка, – предложил пилот.
Чем дольше мы прочесывали кварталы, тем больше я осознавал бесполезность этой затеи. Башни перепутались в своем несказанном уродстве. По мере того как они сменялись перед моими глазами, тревога все сильнее сжимала мне горло и я все отчетливее осознавал реальность: каким бы точным ни казалось мне мое представление о цели, я никогда не опознаю ее в этих бетонных джунглях.
В северной части Центрального парка небоскребов стало меньше.
– Сделаем полукруг, – обратился я к пилоту, – и опустимся в западной части парка. Вы не могли бы лететь помедленнее? Из-за скорости мне не удается все хорошенько рассмотреть…
– Конечно.
Вертолет заложил вираж до Гудзона, затем двинулся, снижаясь, в южном направлении.
Я снова всматривался в каждое здание, но безуспешно.
Долетев до южной границы парка, вертолет вновь принялся барражировать парк с запада на восток и с востока на запад.
Едва завидев ее, я понял, что это она.
– Вот! – крикнул я, показывая на свою находку пальцем. – Вот эта башня, вот она…
И в тот момент, когда на самой ее вершине я прочел ярко освещенное название – «Барклайс»! – в глаза мне бросился логотип.
Голубой орел.
– Это она! Я уверен!
Мое сердце билось со скоростью сто пятьдесят ударов в минуту. Я находился в крайнем возбуждении, тело сотрясала нервная дрожь.
Башня со всех сторон была окружена себе подобными, поэтому я и не заметил ее раньше.
– Срочно вызывай базу, – крикнул Роберт пилоту.
Все затаили дыхание, однако в вертолете чувствовалось сильнейшее возбуждение каждого из членов команды.
Выполняя приказ, пилот включил громкоговоритель, в нем что-то затрещало, и затем раздался голос:
– Принято. Передаю информацию. Оставайтесь на связи.
Вертолет подлетел поближе к башне «Барклайс», сохраняя высоту. Над крышей здания плавало облако тумана, окружая его белой вуалью.
Нам пришлось подождать секунд тридцать-сорок, прежде чем на линии снова раздался треск.
– Они уже знают, – произнес скрипучий голос. – Мне сообщили, что сигнал тревоги поступил тридцать восемь минут назад. Башня уже эвакуирована.
– Черт! – выругался Роберт, стукнув кулаком по ладони левой руки.
Я был одновременно разочарован, но и рад, что людей из башни успели эвакуировать, и счастлив оттого, что мое предвидение подтвердилось. И все же разочарование доминировало…
– Смотрите, – вдруг крикнула Анна. – На крыше человек!
Туманное покрывало немного раздвинулось, и в самом деле на вершине небоскреба возник силуэт человека. Это был мужчина в странном одеянии, напоминавший римлянина в тоге. Он вытянул руки в нашем направлении и замахал ими.
– О боже! – воскликнула Анна. – Пожар уже начался…
Клубы дыма, смешиваясь с туманом, медленно поднимались над башней.
Я был потрясен.
– Ему не спастись, – сказал ошеломленный Гленн.
Роберт покачал головой:
– Для него это конец.
– Нужно подобрать его! Садитесь на крышу! – велела Анна пилоту.
– Это невозможно.
– Конечно возможно! Смотрите, сколько там места!
– Слишком опасно!
– И что, теперь мы позволим ему погибнуть у нас на глазах! Не тратьте время зря, спускайтесь!
Пилот помотал головой:
– Поглядите сами: из лифтовых шахт уже идет дым. Это затрудняет видимость, и так низкую из-за тумана. Маневр слишком сложен, я не смогу сесть.
– Тогда спустите ему веревку, – попросила Анна, – или как там эта штука у вас называется. Должен же быть какой-то способ забрать его на борт.
– Вертолет оборудован веревочной лестницей, но она находится снаружи. Этот человек не сможет подняться на борт. Трос, удерживающий лестницу, закреплен на днище вертолета и никак не связан с дверью. Данная конструкция используется исключительно для перемещения военных по воздуху на небольшие расстояния и не предназначена для того, чтобы с ее помощью проникали в кабину.
– Он мог бы забраться хотя бы на лестницу, – сказал я, – и затем мы отвезли бы его куда-нибудь.
– Это сумасшествие – перемещать его вот так, по воздуху, – возразил пилот. – Его будет болтать во все стороны. Он же не тренированный военный, он сорвется.
– Лучше попытаться, чем обрекать его на верную смерть! – вышла из себя Анна.
Ее голос прозвучал в кабине так громко, что с ним мог бы сравниться лишь рев винтов вертолета.
Анна была права. Мы не могли просто улететь, ничего не сделав. Это было невозможно…
– Дым сгущается, – снова произнес пилот. – Это очень опасно. Даже если не брать в расчет жар, который поднимается из лифтовых шахт, и огонь, который может вырваться из них в любой момент. В одиночку я не возьму на себя ответственность подвергнуть каждого из нас такой опасности.
Возникло минутное колебание, пока все мы осознавали, что речь идет о наших собственных жизнях…
– Я… я готова рискнуть, – проговорила Анна довольно неуверенно.
Гленн с совершенно несчастным видом покачал головой и сжал губы. Его явно раздирали жестокие внутренние противоречия. И все же спустя несколько мгновений он медленно опустил подбородок.
– Я тоже, – сказал он.
Что до меня, то мне было страшно, очень страшно. Но готов ли я на самом деле принять тот факт, что невинный человек погибнет из-за моего нежелания идти на риск? Смогу ли я нормально жить, имея такое на совести?
– Я тоже, – произнес я, едва шевеля губами.
По правде говоря, в этот миг больше всего на свете я мечтал лишь о том, чтобы как можно скорее убраться подальше от чертовой башни и почувствовать под ногами земную твердь.
Все взгляды обратились к Коллинзу.
Его лицо было напряжено и серьезно. Он смотрел прямо перед собой, молчаливый и непроницаемый.
– Сейчас или никогда, – требовал ответа пилот. – Дым стал еще гуще.
Все члены команды не сводили глаз с Коллинза.
– Роберт? – окликнула его Анна.
Он даже не пошевелился.
Все мы словно приклеились к его губам.
Тогда я осознал, что втайне надеялся на его отказ, надеялся, что он возьмет на себя ответственность за гибель приговоренного, одновременно избавив меня от мук совести. Мне тут же стало стыдно за собственный эгоизм, и я изо всех сил пожелал, чтобы Роберт тоже согласился.
– Хорошо, – наконец выдавил он.
– Я попытаюсь, – сказал пилот. – Если вы не умеете молиться, у вас тридцать секунд, чтобы научиться.
Гленн перекрестился.
Анна закусила нижнюю губу.
Вертолет медленно приблизился к крыше башни, одновременно снижаясь. Черный дым, окружая нас со всех сторон, лизал стекла кабины.