– А «Барклайс» в Нью-Йорке?
– «Барклайс», которому «Гринпис» присудил Премию позора в 2012 году, – это один из трех банков, профинансировавших на сумму в один миллиард двести миллионов долларов «Джей-Би-Эс», бразильскую корпорацию по производству говядины.
– В Чикаго, если я правильно помню, в небоскребе располагалась финансовая фирма «Кэпитал Ван».
– Да, но там я ничего не нашла. «Кэпитал Ван», кажется, единственная компания, которая, похоже, никак не связана с тем, что происходит в Амазонии.
– Ну вот. Достаточно одного исключения, чтобы похоронить всю теорию…
– Мне жаль… Но этой конторе вроде бы не за что упрекнуть себя в смысле экологии.
– В любом случае огромное спасибо за помощь. Это правда очень мило с твоей стороны.
– Ты скоро вернешься? Твой котик скучает…
– Да, я скоро приеду. Увидимся!
На обратном пути я окончательно освободился от стресса. Я решил смотреть на все позитивно: это не так уж плохо – избавиться от старого ворчуна Билла Кримсона, рядом с которым я никогда не чувствовал себя в своей тарелке; я найду другого агента, получше, более уважаемого и эффективного, такого, который будет в меня верить. В конце концов, это куда важнее.
Солнце уже садилось, когда я оказался на пароме. Я устроился на палубе в передней части судна, где, держась за поручни и слушая ветер, свистевший у меня в ушах, я отдался качке и захватывающим ощущениям от погружения в темную океанскую воду при каждом движении судна вниз.
Далеко в ночи один за другим зажигались огни Манхэттена, как свет надежды, обещаний и возможностей, которые жизнь уготовила мне в будущем.
Мой телефон завибрировал в тот момент, когда судно причаливало к терминалу «Уайт-холл».
Здравствуйте! Это Джоанна, я ассистентка Опры. Сожалею из-за возникшего недоразумения, передача состоится. Встреча, как и оговорено ранее, в студии в воскресенье в 13:00.
Внимание: это будет прямой эфир, передача начнется в 13:30.
Yes!!!
Я не без удовлетворения отметил в этом сообщении эффект моей обретенной веры в себя, словно Вселенная подстроилась к ритму моего внутреннего состояния.
Оказавшись на набережной, я позвонил в офис Института медиатренингов, чтобы договориться о визите, но мне ответили, что договоренность аннулирована. Разочарование – это первое, что я почувствовал, но тут же взял негативные эмоции под контроль. Отчаянию больше не будет места в моей жизни. Тем хуже для них. Сам разберусь.
В любом случае вопрос заключался не в том, чтобы научиться технике ответов во время интервью, а в том, чтобы в первую очередь избавиться от страха, когда я окажусь перед телекамерами. И еще… от страха перед чужим мнением… А что такое страх перед чужим мнением, как не необходимость быть оцененным по достоинству, получить признание?
Я вспомнил слова Анны о моем стремлении к признанию, которое мешало мне в самом начале нашего обучения технике предвидения. Это чертово стремление к признанию управляет жизнью, влияя на наш выбор, блокируя наши глубинные желания и мешая нам быть самими собой. Это заставляет нас жить и поступать не так, как нам хочется, делает нас рабами, притом что мы даже не отдаем себе в этом отчета. С тех самых пор, как мне впервые пришлось делать что-то на публике – исполнять музыкальное произведение, заниматься спортом или произносить речь, – присутствие других всегда меня смущало.
Как было бы здорово позволить себе просто оставаться собой, не заботясь о том, что подумают окружающие!
Во второй раз за день я принял решение верить – верить в себя и двигаться вперед, сохраняя это чувство. Порой самое эффективное, что можно сделать, – это просто принять решение.
Спустя час я добрался до дома в довольно безмятежном настроении.
Я с трудом открыл входную дверь, мой ключ почему-то застрял в замочной скважине, и едва я включил свет, как мной овладел ужас, навалившийся на меня, словно хищник на жертву, сдавив мне грудь. Вся мебель была опрокинута, вещи валялись на полу в полном беспорядке. Рынок в Марракеше после урагана – не иначе.
Я замер как вкопанный на пороге, прямо перед большим зеркалом, отражавшим мое перепуганное лицо.
Я всегда опасался квартирных воров и вот только что стал их жертвой.
С пересохшим горлом я медленно сделал шаг вперед. Моя одежда, вещи, сувениры… вся моя личная жизнь была выложена напоказ и осквернена. Даже стенные шкафы в коридоре были полностью выпотрошены, и их содержимое печально валялось на полу. Я заметил свои детские фотографии, разбросанные вперемешку с брюками, рубашками, папками с документами, носками, налоговыми декларациями. Меня едва не стошнило.
Растерянный, я сделал несколько шагов по гостиной, не зная, за что взяться. Нужно было вызвать полицию, конечно, а затем уже наводить порядок, на что явно уйдет не один час. Надо было также составить список украденного и сообщить о случившемся в страховую компанию. Ничего не забыть. Я подумал о том, что вор мог стащить семейные ценности, вещи, принадлежавшие отцу, и у меня заныло в груди.
Мне тут же захотелось вымыть и продезинфицировать все свои вещи. Если бы я мог пройтись по всему дому сильной струей воды, я бы так и сделал, чтобы смыть с него следы вторжения.
Я вошел в спальню, все еще с трудом дыша, готовясь к тому, что сейчас увижу, например, выпотрошенный матрас. Но когда я оказался внутри, в глаза мне бросилось нечто совершенно иное.
Прямо посередине девственно белой стены над изголовьем кровати красной краской было написано одно только слово – но меня словно кипятком обдало.
Конец
Сюжет был взят из моей последней книги, события которой разворачивались в Нью-Йорке в двадцатые годы. Когда мафиози в романе начинали преследовать очередную жертву, выдвигая какие-либо требования, они подсылали к этому человеку наемного убийцу, который для начала писал слово «Конец» кровью на стене в спальне несчастного. Если же бедняга не желал повиноваться, очень скоро его находили подвешенным за ноги и истекшим кровью.
Стало быть, кража здесь была ни при чем. Все обстояло гораздо хуже. Мишенью был я сам. Так что мне пришлось признаться себе в очевидном: поджигатель узнал, что я иду по его следу, выследил меня и теперь угрожал.
Буквы на стене блестели, как если бы краска была еще свежей. Мне стало страшно.
А что, если он все еще здесь?
Я мгновенно схватил телефон, чтобы позвонить в полицию, но потом передумал. Моя роль в деле была засекречена. Так что, несмотря на внутреннее сопротивление, у меня не было другого выбора, кроме как позвонить Гленну или Роберту…
Гленн взял трубку, и я все ему рассказал.
– Оставайтесь на месте, – велел тот, – я вернулся в Вашингтон, но немедленно пошлю к вам команду.
Ирония судьбы заключалась в том, что поджигатель хотел, чтобы я остановил свои поиски, тогда как я сам уже прекратил их…
Но как, черт возьми, он узнал о моей роли в этом деле? Как это было возможно, я же действовал на закрытой военной базе в Форт-Миде? Это просто немыслимо…
Я подошел к стене. Краска казалась влажной. У меня вдруг зародилось сомнение, и я провел пальцем по нижней горизонтальной линии последней буквы. Палец окрасился красным, и я поднес его к носу. Это было именно то, чего я боялся.
Боже, надеюсь, это не кровь…
– Аль-Капоне! Аль-Капоне!
Я обежал всю квартиру, не переставая звать кота. В отчаянии я осознал, что он не вышел меня встречать, когда я вернулся домой, как это бывало обычно. Я обыскал все, но не нашел его. Я был потрясен. Его нигде не было. В конце концов я взобрался по деревянной лестнице на чердак, ни на что особенно не надеясь: он никогда туда не лазал.
Незваный гость тоже туда не добрался, все было на своих местах, то есть в беспорядке, но в моем беспорядке, узнаваемом, знакомом.
– Аль-Капоне!
Никаких следов… Я готов был заплакать.
Мой бедный котик…
Я уже собирался спуститься по лестнице, как вдруг мое внимание привлекла одна из коробок, обычная картонная коробка, одна из многих. Я подошел к ней.
Аль-Капоне был внутри этой коробки, перепуганный, но живой, он забился в самый угол. Я взял его на руки и дал волю слезам, прижимая кота к себе. Я целовал его в лоб, баюкая на руках. Ему всегда это нравилось, но на этот раз он упорно молчал. Бедный кот был явно в шоковом состоянии.
Я глубоко вздохнул.
Все вернулось на свои места.
Я все еще гладил кота, когда мой взгляд упал на другую коробку, гораздо меньших размеров.
Пистолет моего отца.
Когда Аль-Капоне немного пришел в себя, я опустил его на пол и взял коробку, в которой лежало оружие. Открыв ее, я прикоснулся к холодному металлу пистолета. После секундного колебания я сунул тяжелое оружие в карман, а обойму – в другой.
Через десять минут на место происшествия прибыли сотрудники ФБР с командой экспертов и всем прочим. Новое вторжение в мою частную жизнь, но на этот раз успокаивающее.
Я предполагал, что мне зададут вопрос о смысле послания, оставленного на стене, но, видимо, команду проинструктировали, так что следователи меня об этом не спрашивали.
Было уже почти два часа ночи, когда я отправился в постель после того, как постарался навести порядок в квартире и, как мог, оттер стену в спальне. Я был вымотан, но все же решил как можно скорее избавиться от следов вторжения. В каком-то смысле мне нужно было перелистнуть эту страницу и вернуть себе свой дом. Но угроза на стене не выходила у меня из головы, наполняла меня тревогой, как прооперированная опухоль, насчет которой все время спрашиваешь себя, а не вырастет ли она снова.
Я взял в руку пистолет, довольно старую полуавтоматическую «беретту». Оттянул затвор, чтобы дослать патрон в патронник, и положил оружие на ночной столик. Никогда не думал, что однажды мне придется спать с пистолетом возле подушки.
Я сказал себе, что поставлю усиленную входную дверь и решетки на окна, которых там никогда не было. Неужели я собирался жить теперь заточенным в тюремной камере?