сь, караоке, все дела, польза как-никак.
Не продумано, конечно, да и вообще, что за тоска, але, где цветы, аплодисменты? Один раз умираем! А если я здесь, то, значит, сказке не конец, то есть как бы можно сказать, я заново рождаюсь, ну то есть у меня опять день рождения. Так организуйте проставу, духовную хотя бы. Музыка, картины, кино. Я вот в Москве жил и ни разу в Третьяковской галерее не был. Я все не могу понять, что всё. Я не очнусь, не проснусь дома, думая, что это сон. Всё.
Эх, Третьяковка… И ведь собирался! Ну как так, ни разу не сходить? Вот не поверишь, вчера ложился спать и думаю: вот 100 % завтра схожу. Хотел Рублева «Троицу» посмотреть. Мне все говорили, один раз увидишь, в Бога поверишь, а я… я не верил, а мне кажется, это здесь у вас важно. Я где-то читал, что во что веришь, то и произойдет. Может, если бы я сегодня в Третьяковку сходил, здесь бы сейчас музыка играла, Бог бы оценил, что я в Него верю, и устроил бы мне тут уважуху. Да и вообще не так страшно было бы. А то мало ли, я вот в этой комнате всю оставшуюся жизнь проведу, точнее, оставшуюся смерть.
А всего лишь надо было в музей сходить. За двадцать пять лет так ни разу и не нашел времени. А потому, что жил всегда через две улицы. Родители, балбесы, могли бы и сводить. Всегда думал, успею. Там, говорят, много что посмотреть есть, чтобы на душе светлее стало. А мне бы сейчас фонарь-то в душе не помешал. Вот я дурак… Где я сейчас тут хоть одну картину увижу? Люди со всей страны в музей едут, а я…
А я селфи делал. И под поезд попал. Хотел в «ТикТок» красивый видос выложить. Встал на рельсы и снимаю, как он на меня едет. Гудит еще так громко, ну, думаю, лайков будет, так что все телки мои. Лайки сейчас – что бабки. Стою, думаю, отскочу в последний момент, а нога подвернулась, ну и всё. Запостил видос. И главное, хоть бы включил прямой эфир, все бы увидели, всем бы зашло, да и все поняли бы, что я не суицидник, а просто мудак.
Кстати! Оп-па! А здесь-то поймут?! Але! Я реально поскользнулся, я же не истеричка эта, как ее… Анна Каренина! У меня в телефоне видос! Я понтануться хотел. Ну гляньте, если не верите! Нет… Ну только не это! У вас что, камеры по всей Земле не стоят? Тоже мне, высшая сила! У Собянина и то круче все устроено. Ну ёлы-палы, то-то я смотрю, тоска такая, ни музона, ни хрена. Ну что же я трансляцию-то не включил?..
Стажер
И правда, музыки не хватает. А что, его как самоубийцу могут тут наказать?
Инструктор
С нашим бардаком все возможно.
Стажер
А можно еще пару вопросов?
Инструктор
Валяй.
Стажер
А вы многих назад отправили уже?
Инструктор
Многих.
Стажер
И сколько из них послушали интуицию?
Инструктор
У нас тут KPI, должно быть, больше шестидесяти процентов, как у вас на выборах.
Стажер
И у вас тут тоже план?
Инструктор
Нет, это у нас тут план, а у вас там – черт знает что, хотя и он не знает иногда.
Стажер
Извините, но я всех хочу назад отправить…
Инструктор
Всех нельзя, у нас сотрудников не хватает, нужно одного. У тебя сколько уже было сегодня?
Стажер
Десять получается, если с самым первым, который чуть не сгорел.
Инструктор
Этого я пропустил, да? Ну давай еще троих – и всё.
Аркадий Ярцев, 83 года
Добрый… интересно, добрый что? День? Вечер? Добрая вечность, вот как. Неважно. Я, конечно, надеялся просто уснуть. Вот не поверишь, всю жизнь мечтал отоспаться. Взрослые друзья обнадеживали, что отосплюсь в старости. Ничего подобного. Понимаешь, что времени мало осталось, а столько всего не успел, а главное, и не успеешь уже. Вот хотя бы этот чемпионат мира. Три матча в день, половина ночью – из-за разницы во времени. Тяжело, а смотреть надо. Следующий чемпионат через четыре года, а врачи сказали, мне максимум года два. Не угадали. Я в несколько месяцев уложился. Перевыполнил план. И я знал, что так и будет, понимал, что это мой последний финал чемпионата мира по футболу. Девяносто минут. Я даже чай не пошел наливать. Смотрел каждую секунду! Хотя игра, конечно, тоскливая была. Не семьдесят восьмой год. Мечтал, чтобы дополнительное время было. Но… не повезло.
Я вообще с шести лет футбол смотрю. Пересмотрел тут некоторые финалы. Ну это же Шекспир! И вот последний. Странное ощущение. Как последняя серия «Место встречи изменить нельзя». Я долго телевизор не выключал. Представляешь, я когда маленький был, мечтал в сборной СССР играть. И талант был! Все говорили. Чемпион Москвы в своем возрасте!
Но родители решили, что наука – это лучше. Вот сами ничего не достигли и решили на мне отыграться.
Знаешь, вот сейчас идешь по улице, и ребятенок в модной одежде. Разодет так, что в глазах рябит. Зачем его наряжать?! Ему же все равно. А я объясню. Это мама себя миру показывает. Она же две пары кроссовок одновременно натянуть не может. Или две шапки. А тут такое раздолье.
Так вот и мои так же. Хотели всем говорить: наш сын математик, победитель олимпиады. И что теперь? Может, если бы я в спорт пошел, сейчас не стыдно было бы. А они не дали. Помню, за Академию наук играл. Так все спрашивали, откуда это у профессора Ярцева такой удар. Откуда? От меня и от Бога. Вот диссертация от Коли Тарнавского, и госпремия, по сути, тоже от него. А вот удар – мой. Удар не украсть. Но это же никому не важно. Все считают, и удар мой, и изобретение.
А я не просил меня в математики отдавать. Я хотел в футбол. Но маме же нужен был сын-ученый.
Я ее тогда спросил: «Мам, это, если честно, Коля придумал? Он хоть и погиб, но я же, получается, украду у него всё…» А она старая была, но в здравом рассудке, спокойно сказала: «Коле это уже не поможет, а ты бы и сам мог придумать, просто он раньше успел. Посмертная слава как спасательный жилет на захлебнувшемся. Красиво, но зачем?» Она-то Колю первая встретила. Интересно, что он ей сказал? А может, и не встретила.
Знаешь, я эту науку ненавидел, если честно, даже внутри себя гордился, что ли. Злорадствовал, что изобретение чужое. Ни хрена она от меня не получит. Наука эта. А Коля… он, конечно, горел.
Я вот сейчас очень не хотел бы его встретить. Поэтому и сижу здесь с тобой. Ну а что я ему скажу? «Извини, Коля, ты зачем-то под поезд попал. Никто тебя не просил. А что, архиву пропадать, что ли?» Он глуховат был. Не заметил поезд. Так кто-то еще из великих погиб. Но Коля не великий. Про него не напишут. Про меня напишут.
Вот то, что я его дочке деньгами не помог, это плохо, каюсь. Но зато она в люди выбилась сама, а так бы паразитировала, как мой оболтус. Сорок лет, а он все подает надежды. Э-э-эх, как я угловые подавал! «Сухой лист» на спор забивал. А этот надежду даже подать не может. Наверное, они сейчас с женой очень озадачены, завещание читая. Я оставил все Фонду ветеранов спорта. Просто я же их место занимаю, ветеранов этих. Я должен был не на даче в Жуковке умереть, а как они – в халупах, в доме престарелых, без горячей воды и с тараканами. А мне не дали. Но они зато на поле выходили в форме сборной Советского Союза.
Мне несколько лет снилось, как диктор объявляет: «Номер четыре. Аркадий Ярцев», и трибуны ревут. Какая там госпремия, какой музей собственный!!! Э-эх, мама-мама. И Коля в памяти бы остался ученым великим, и я бы честь страны защитил. Ну вот зачем тебе был сын-математик?!
Но все справедливо. Ты у меня мечту украла. Я у Коли дело. Думаешь, мне не стыдно? Стыдно, конечно. Но зачем ему эта слава здесь? Деньги, да. Надо было поделиться. Да и вообще надо было в завещании всю правду сказать и деньги Колиной семье отправить. Одним махом бы все вопросы закрыл.
А все-таки хороший позавчера финал был, зря я… Интересно, мне просто досмотреть дали или случайно? Считай, ведь сразу после чемпионата умер. Забавное совпадение. Ты как к футболу? Я бы хоть с тобой поиграл. Или с Колей… Он бы, кстати, меня простил. Ему главное было, чтобы в принципе получилось. Простил бы. А я вот маму что-то пока не могу…
Я до сих пор себя спрашиваю: неужели я так отомстил просто? И не хочется верить, что все так примитивно. Аню я любил, я, конечно, не думаю, что она за меня замуж бы пошла. Хотя почему и нет, чем я хуже Коли? Ну да надо, наверное, сказать, когда, если не сейчас-то? Аня от меня к Коле ушла, женщина всегда талант чувствует, настоящий, что-то в нем притягательное есть, в таланте настоящем. Если я тут у вас, значит, Бог есть, а если есть, то значит – талант от Бога, а если и это так, то что я мог сделать? С Богом не поспоришь… Вот Аня Колю и выбрала. Он когда погиб, она меня спросила насчет архива, насчет той разработки, и ведь знала, наверное, правду, но просто в глаза внимательно посмотрела, когда я сказал, что ничего не нашел. Посмотрела так, что я все понял. Мы больше и не встречались особо на годовщинах Колиных. Они бедно с дочкой жили, вот именно – бедно. А от бедности быстро стареют. Встретил ее не так давно. Даже как-то больно стало. Я же ее любил, а тут идет, считай, старушка. Надо было деньги все ей оставить, ну хоть какие-нибудь. Стыдно так.
Мария Боголюбская, 97 лет
Наконец-то. Это кто же здесь мне девяносто семь отмерил? Девяносто семь! Знаете, в чем главное разочарование жизни, даже не разочарование, нет – неожиданность? В том, что, пока мы молодые, мы считаем жизнь – это до шестидесяти, а там вроде как старость, и всё. Имеется в виду быстрая старость: ррраз так, постарел стремительно и умер! Ан нет, я вот после шестидесяти прожила еще тридцать семь лет. Тридцать семь лет старости! Пушкин всего прожил тридцать семь вместе с детством, лицеем, Онегиным, дуэлями, картами и женой с кучей детей.
Тридцать семь лет старости… И хоть бы какой Альцгеймер меня взял, нет, помнила всё до деталей. Я вот хоть сейчас опишу свою детскую комнату или запах духов, которые мне папа подарил. Духи́… Их, конечно, мужчины дарить должны, если женщина сама себе духи покупает, что-то в этом есть несчастливое. Вот вы скажете, мужчина с запахом может ошибиться, так нужно с ним вместе прийти в магазин, выбрать, и он купит. Мне последний раз духи как раз лет сорок назад дарили, а потом всё. Сама. Прихожу в магазин и долго стою, пенсия все-таки сами знаете какая, а духи́ женщине нужны… И ведь почему-то как тебе к семидесяти, так тебе духи́ дарить перестают друзья там или родственники, вроде как ты уже бабка – зачем тебе?! Дарят ерунду всякую, мол, вяжи, компоты вари или одежду какую теплую, как будто у нас отопления нет, а духи́… Ну разве женщина в девяносто не хочет так пахнуть, чтобы всем приятно было? Разве она чем-то отличается от девчушки, да наоборот, скорее, девчушка-то молодостью пахнет, свежестью, жизнью, а мы уже смертью пахнем, так что нам точно духи́ нужны.