Плюс резкие, как понос, и многочисленные анархисты, плюс военные с их стремлением давить и не пущать, плюс церковь, плюс торчащие кое-где уши Коминтерна… Неудивительно, что я начал подумывать — а не зря ли я затеял стройку именно в Барселоне?
От пораженческих мыслей меня отвлекла телеграмма полузабытых Термена и Хикса — они добили никель-кадмиевые батареи! С опозданием на год (это чисто моя вина — устранился от раздачи волшебных пендалей), но зато уж сделали так сделали, клялись и божились, что батарея вышла что надо и по всем тестам пригодная для промышленного производства. Ну вот и посмотрим — вызвал их обоих сюда. Не знаю, согласится ли Хикс работать в Испании, но Термена я не отпущу, он мне тут позарез нужен. Пришло время строить радиозавод, разрабатывать стержневые лампы, делать лабораторию и строить магнетроны, волноводы, клистроны и прочее. Хотя бы один радар в Овьедо поставить — прикрыть заводы от налетов, а что они будут, не давала забыть оружейная фирма Astra, сидевшая в городке с названием Герника.
Те самые «уши Коминтерна» я имел удовольствие лицезреть через неделю, когда до Барселоны из Парижа добрался псевдословак Ян Кочек. О том, что я в Барселоне и доступен для контактов, уведомил его сразу же, через парижский офис. В ожидании несколько раз съездил в Ла Сагреру, на завод «Испано-Сюизы», дополировал соглашение с ними. Заодно и машину себе прикупил, для солидности. А то как-то странно — поселили меня и Габи в роскошный отель в горах Sierra de Collserola, под которыми расстилается Барселона, кругом сплошь состоятельные люди, а какой-то американский миллионер позволяет себе мало того, что в рабочем комбинезоне ходить, так еще и на беспонтовом «Рено» приезжает! Но брюзжание обеспеченных постояльцев меня занимало мало, а вот название гостиницы — Gran Hotel La Florida — заставило напрячь память. Вроде она как-то связана с гражданской войной…
Начал псевдоинженер с псевдопряника — У-2. Ян пытался повернуть так, что это незнамо какое благодеяние, что только ради исключения, что Советский Союз никогда никому… Ага, при том что как раз сейчас за валюту готовы продать все, что угодно, включая национальное достояние и половину императорских музеев в придачу. А уж десяток полотняных этажерок и лицензию на них за живые доллары тем более.
Нельзя сказать, что псевдо-Кочек сильно расстроился, он больше глазел на бумаги в моем временном кабинете (а я специально подобрал несколько интересных чертежей и папочек), и почти без паузы перешел к главному — к совместным действиям на американском рынке.
— Осенью Советский Союз начнет продажу нового урожая…
Вот тут мне словно кто ледышку за шиворот сунул — голод! Как раз в это время кошмарный голод в СССР! Прямо-таки идеальное время для вывоза! Я припомнил биржевые котировки и похолодел еще больше:
— Вы шутите, Ян, курс зерна устойчиво идет вниз уже второй год!
— Курсы всегда меняются, ничего не поделать…
Блин, да он просто не понимает!
— Даже не идет, а падает! Два года назад за бушель давали доллар, сейчас полдоллара! Причем я не вижу никаких причин, чтобы цены поднялись — в Америке, как вы знаете, даже топят и жгут собранное, чтобы удержать цены! Так что скорее всего, осенью за бушель будет давать… — я начертил на листочке график и прикинул экстраполяцию, — центов тридцать пять, в лучшем случае сорок!
— Значит, Советскому Союзу придется продать больше.
— Вдвое больше! — чуть не заорал я. — А где взять столько зерна? Если же в Америке будет хороший урожай, а все идет именно к этому, может быть и тридцать центов! Как хотите, но я не вижу никаких перспектив в игре на зерновом рынке.
Кочек искал возражения и не находил, отчего насупился и набычился.
— Если вам нужны станки, я готов сыграть в вашу пользу, но только не на зерне. Давайте так: мне нужен список закупок, я подумаю, у кого лучше будет заказать.
— Купить мы можем и сами.
— Вы слушайте, дальше пусть Амторг объявит о закупках.
— Так все же немедленно задерут цену! — стул под ним раздраженно скрипнул.
— Именно! После чего Амторг от закупок откажется, и цена упадет. Вот на этих качелях мы заработаем столько, что хватит и вам, и мне.
Все еще недовольный, Ян следил за моими выкладками.
— Операции будет вести мистер Шварц из Парижа, он сейчас в Швейцарии, но скоро вернется. Кстати, вам не нужны зенитные пушки? Он там торгуется за лицензию с фирмой «Эрликон».
И договаривается насчет хранения золота с «цюрихскими гномами», но этого Кочеку я, разумеется, не сказал.
— Насчет пушек это не ко мне, — отрезал Ян.
— Хорошо, тогда передайте в Москву, — на этих словах он попытался отмахнуться, но я продолжал: — передайте в Москву, что я приглашаю генерала Триандафиллова сюда.
— Но…
— Со дня на день кортесы объявят республику, и я ручаюсь, что у нее будет вполне левое правительство, примерно, как во Франции.
— Вы думаете, республиканцы сумеют преодолеть разобщенность?
Пришел черед морщиться мне:
— Хотелось бы. Все очень радикализованы, не хотят слушать ни союзников, ни оппонентов. Вот прямо лебедь, рак и щука!
Кочек понятливо кивнул, лишний раз убедив меня, что он русский.
— Если вы заинтересованы в плацдарме на Пиренеях, нужно скруглять углы. Иначе… как инженер, вы знаете, что чем больше разница потенциалов, тем сильнее ударит ток.
На согласование позиций ушел целый день и еще половина, Кочек несколько раз ездил в город отправлять и получать телеграммы. Я тоже переписывался с Парижем и Нью-Йорком, подстроив все таким образом, чтобы «инженер» остался в моем кабинетике в компании кое-каких интересных папок. Пусть думает, что добыл информацию, мне не жалко.
Устаканив порядок действий и процедуры, я проводил Кочека и засел писать директиву нашей нью-йоркской конторе на осень. Вбухать миллионов пятнадцать, закупить миллион тонн зерна — не обеднею, а при сборе в СССР порядка 50–60 миллионов тонн это будет заметной поддержкой. Пусть наши аналитики думают, как выдурить как можно больше дешевого зерна и как его перебросить в черноморские порты СССР. Например, закупить в Турции, Египте, Персии — блин, да мало ли где! Может, и больше потрачу, но сидеть и смотреть, как мрут люди, точно не буду.
Какие бы ни были молодцы в здешнем управлении, а фокуса «приехал большой начальник, потыкал пальцем и удалился» не получилось — как минимум накачку на будущее надо дать. Опять же, тут стройка, а это неисчерпаемый источник всяких неожиданностей, ей можно заниматься все двадцать четыре часа в сутки, нон-стоп. А еще приехал давно ожидаемый Белл и сразу помчался по будущим цехам, после чего вывалил на меня целую кучу претензий — и то ему не так, и это не эдак. Едва я на него вызверился — надо же, второй Кристи на мою голову! — как он от жалоб перешел к вполне конкретным (и весьма толковым) предложениям, как и что можно поправить и где нужно подогнать под его требования. Пришлось на ходу менять наши планы по двигателям и договариваться с Нью-Йорком об изменениях в отгрузке «райтов» и «аллистонов».
К вечеру добирался до «Флориды» как выжатый лимон, и такой же выжатой приезжала Габи. Она с утра до вечера носилась, как заведенная, ее водитель выл от нагрузки — закупала учебники, пособия, набирала персонал и учителей, успевала контролировать отделку здания и давать втык нерадивым.
Идея назначить ее директором обнаружила непредвиденный бонус, в контактах с Габриэлой отсеивались упертые ретрограды и консерваторы:
— Как это директор женщина? Неслыханно! Я не буду подчиняться девчонке! Ноги моей здесь не будет!
Паре-тройке сотрудников, которые попробовали ее ослушаться поначалу, я вправил мозги лично и с третьего дня все ее команды исполнялись как бы не быстрее моих.
Ужинали мы в номере — ну, чтобы все эти мымры в жемчугах при взгляде на нас, усталых, но счастливых и молодых, не поджимали с осуждением губы. И чтобы траченные молью жеребчики с моноклями и хозяева жизни в галстуках-бабочках не смели провожать мою женщину сальными взглядами.
Пусть шипят за спинами, сгибаясь под уложенным на них болтом.
А мы падали в кровать в надежде на крепкий сон, но стоило прикоснуться друг к другу — искра, огонь, взрыв! И всю усталость снимало, как рукой.
Наверное, до смертного часа я буду помнить эти мгновения у открытого окна, за которым далеко внизу мерцали огни ночной Барселоны, ее тонкую талию у меня в руках и шелковую кожу шеи на губах…
И ощущение полета.
Глава 12Русские идут
Пуля щелкнула по скальному выступу сантиметрах в двадцати выше головы, обсыпав советника Крезена каменной крошкой.
Снизу его дернул за штанину майор Баррон и сразу же зашипел в ухо, скривив длинное треугольное лицо с густыми усами:
— Я же говорил, не высовывайтесь! Проклятые рифеньос и так неплохо стреляют, а эти воюют лет десять!
Михаил уселся на землю, снял пробковый шлем и ссыпал мелкие осколки.
— Почему вы так решили, майор?
— Хорошо вооюют, чувствуется большой опыт. Вы сидите, сидите, — Баррон попытался удержать Крезена, когда тот привстал, чтобы вытряхнуть песчинки из намотанного поверх шлема кисейного шарфа.
— Да сижу я, сижу.
— Вот и хорошо, сейчас дождемся помощи, к вечеру все будет кончено.
К этому ущелью они попали в ходе преследования банды берберов, напавшую на строителей шоссе Тетуан-Мелилья. «Бандой» их называло армейское командование, а на деле рифеньос не только разогнали дорожников и разграбили склады, но также сожгли технику и довольно ловко подорвали почти законченный путепровод и подпорную стенку. С грабежом, кстати, тоже не все ясно — большую часть наверняка утащили с собой набранные из местных рабочие. Ну зачем кочующему по горам партизанскому отряду битум или цемент? А вот в хозяйстве может пригодится…
Крезен усмехнулся, вспомнив, что точно так же, «бандами», называли в штабах ВСЮР отряды Махно, которые доставили «добровольцам» немало тяжелых минут. И вообще, нечего «бандами» обзываться, если у самих батальон легионеров именуется «бандерой», а батальон туземных войск — «табором».