— Наше дело, — оборвала его Любовь Владимировна, цедя сквозь стиснутые от боли зубы, — нести любовь и гуманизм, а не потакать воякам. Помнишь, о чем мы мечтали? Быстрое восстановление, контроль над эмоциями, высокая производительность и сильная воля… Это могло быть новое счастливое трудовое общество… Новое будущее… Новый мир. Без войн и смертей. А у этого — у него же все на лбу было написано, Саш, ну как же так…
Саша опустился на табурет у ее постели, зажав букет между коленей. Цветы свесили вниз мертвые головы.
— Он пришел и… Он так все расписывал… Лаборатория, техника… Я просто не мог ему отказать.
— Мог, — ответила она, закрывая глаза, потому что морфий наконец-то начал действовать, а видеть Сашу она больше не хотела. — Еще как мог. У человека всегда есть выбор.
Саша шмыгнул носом. Он и впрямь был как ребенок, восторженный и увлеченный, — до тех пор, пока ему не диагностировали рак. Тогда он как-то сразу превратился в слабого, уставшего от жизни старика. Поэтому, несмотря на ссору, она поддерживала с ним связь до последнего. Правда, Саша больше не распространялся о своей работе. Так что Любовь Владимировна понятия не имела, что именно происходит в его секретной лаборатории под зданием НИИ. Но в общих чертах — догадывалась.
Они с Петровым спустились на грузовом лифте и остановились у металлической, грубо сваренной двери с огромной красной буквой М. Петров звякнул связкой ключей, долго подбирал подходящий, и у Любови Владимировны возникло неприятное ощущение, что эта связка принадлежала Саше.
— К сожалению, проход через Институт завалило, — сказал Петров, приноравливаясь к скважине. — Придется пока пользоваться нашей парадной.
В замке лязгнуло, и Петров открыл дверь с пронзительным скрипом. Щелкнул выключателем на стене.
— Я устрою тебя в НКВД на полставки.
— Вот будет зрелище, — ответила Любовь Владимировна, въезжая в лабораторию.
Петров вытащил из-под мышки папку и положил ей на колени.
— Ну, осваивайся на новом рабочем месте. Все ваши с Ильинским наработки должны быть здесь. — Он кивнул на стол, заваленный бумагами и заставленный штативами с пробирками. — Если чего-то не хватит, смело обращайся: найдем, достанем, организуем. Бойцы мне нужны, что называется, еще вчера. Активируй их как можно скорее.
— А это что?
Она открыла папку двумя пальцами, как невообразимую мерзость. Пробежалась глазами по первой странице. Да, так оно и было. Машинописные скачущие буквы, имена, которые ни о чем ей не говорили, статус «приговор приведен в исполнение», у многих — пятьдесят восьмая статья.
— А это твои подопечные, — отозвался Петров и кивнул на ряд коек у дальней стены. На каждой кто-то лежал, накрытый белой тканью. Будто саваном. — Все приговорены к высшей мере, но Родина, как видишь, дала им второй шанс.
Любовь Владимировна снова просмотрела приговоры, на сей раз внимательнее. Совсем молодые ребята!.. Она развернула колеса, чтобы подъехать ближе к койкам. С одной из них свешивалась чья-то рука с черными следами, похожими на гарь или мазут.
— Ты же гуманистка, — услышала она за спиной бодрый голос Петрова. — Вот и думай об этом как о гуманизме. Ты и отряд — их единственный шанс выжить.
Любовь Владимировна коснулась безжизненной руки. Пульс прощупывался, но слабый: человек под простыней находился в искусственной коме. На запястье багровел зигзаг буквы М.
— Я напишу список препаратов, которые мне понадобятся, — сказала она и отпустила руку.
Та со стуком ударилась о край кровати и закачалась, как маятник.
Лихолетов
В управлении царил самый настоящий бардак. Пневмопочта вышла из строя, на втором этаже повыбивало стекла, у половины телефонов оборвало провода. Как взмыленные лошади, бегали туда-сюда сержанты и младшие лейтенанты, кто с документами, кто с ведром шпатлевки. Гам и сумятица, будто кто-то разворошил палкой гигантский муравейник. Под ногами хрустела штукатурка. Стены сморщились мелкими трещинами. Не сравнить с разрушениями НИИ, но Большому дому тоже досталось.
Прижав к груди несколько папок, Москвитин уверенно шел через весь этот хаос на экстренное совещание, которое с самого утра объявил Петров. За ним, держась на некотором расстоянии, чтобы не попадаться на глаза, пробирался Лихолетов. Поворот, еще один, лестница, коридор направо — и Москвитин скрылся за двойной дверью зала совещаний. Лихолетов нырнул следом.
Работал диапроектор, и в полумраке Лихолетов насчитал в зале не больше дюжины человек: только особый отдел, старший офицерский состав. Лихолетов прокрался и сел на заднем ряду, спрятавшись в темноте. Около экрана, грузно навалившись на кафедру, стоял Петров. Сбиваясь и то и дело прочищая горло, он тараторил:
— Информации о нем немного. Известно лишь, что он состоит в руководстве исследовательского управления немецкого общества… Кхм… Москвитин, наконец-то…
Москвитин, пригибаясь в свете проектора, поднес Петрову папки, а затем бегом бросился к аппарату и стал лихорадочно переключать кадры. Со щелчком сменяли друг друга снимки: разная символика на полотнах — узлы да черт знает что еще, Лихолетов ничего в этом не понимал. Петров тоже не слишком разбирался, поэтому сказал с пренебрежением:
— Они там занимаются какой-то оккультной чушью, но в Германии это сейчас на пике моды, поэтому влияние у нашего херра Нойманна имеется.
Он сказал именно так — «херра», как будто раскатисто харкнул. На полотне экрана появилось изображение: этот самый Нойманн позировал на фоне самолета, а справа и слева от него — Кондратьев и Макарчук, которых приставили следить за интуристом. Их тела извлекли из-под завалов ночью вместе с телами профессора Александра Ивановича Ильинского и еще нескольких десятков сотрудников Института.
— Есть веские основания полагать, что он имеет отношение к инциденту в НИИ, — продолжал Петров, сверяясь с документами. — Время его официального визита совпадает с обрушением. Также есть показания свидетелей, правда, видели они немного…
Лихолетов сжал подлокотники кресла так, что хрустнуло дерево. Столько людей погибло — и вчера, и четыре года назад, а этот гад до сих пор жив!.. Еще и улыбается, мразь. И Петров тоже, хорош руководитель. Спохватился, только когда у него под окном грохнуло! Сразу про оккультизм заговорил. А то, что произошло в Мадриде, — это так, вражеский газ. Не выдумывай, Лихо, не подставляй меня, лучше полечи голову.
— Также стало известно о нападении на железнодорожный пограничный наряд. Вероятно, по пути следования Нойманна. С ним сбежала пациентка НИИ, замешанная во вредительстве…
Щелкнул проектор — и на всю высоту экрана появилось лицо Анны Смолиной. От неожиданности Лихолетов резко подался вперед, и сиденье под ним скрипнуло. Петров бросил взгляд в темноту, нахмурился, но твердо закончил:
— Она крайне опасна. Есть основания полагать, что наши немецкие товарищи собираются использовать ее в своих целях, которые нам пока неизвестны — повторюсь, пока! Зато… — Он поднял палец, и кадр снова сменился. Это была карта Германии с отмеченной на ней точкой, в правом верхнем углу — размытое изображение какого-то замка. — Нам известно предполагаемое местонахождение херра Нойманна. Как только получим свежие данные разведки, специальная группа отправится на территорию Германии.
В зале мелькнула рука, и Лихолетов услышал мягкий густой голос полковника Малины:
— Наше ведомство готово предоставить вам добровольцев из лучших бойцов. Ребята с опытом, надежные.
Петров кивнул полковнику:
— Благодарю за инициативу, но отряд уже сформирован. Знакомьтесь.
Он протянул ладонь, словно приглашал кого-то выйти вперед. Лихолетов вытянул шею, чтобы лучше видеть. С первого ряда поднялся военный — такой огромный, каких нечасто встретишь на улицах. Ростом под два метра, он был широк в плечах и груди, под формой ходили мускулы. Он встал, расставив ноги и заложив руки за спину. Его мясистое лицо не выражало ровным счетом ничего. Глаза стеклянно смотрели в пустоту перед собой.
Не человек, а какая-то машина для убийства, подумал Лихолетов. И тут заметил, что на груди у военного нашита буква М. Он вцепился в собственное запястье. Большим пальцем нащупал бугорок отметины — знак спецотряда. У этого бугая наверняка тоже такая есть.
— Командир специального отряда «М», — представил Петров с легкой ухмылкой.
Наверное, эта ухмылка предназначалась ему, Лихолетову, — бывшему командиру специального отряда «М». Который не смог уберечь своих людей и чуть не объявил их всех дезертирами, когда написал в рапорте о массовом самостреле в Мадриде. Но этот новый командир, конечно, ни за что такого не сделает. Возможно, он вообще не умеет писать.
— Их задача, — излагал Петров, — максимально простая и ясная: найти и ликвидировать потенциальную угрозу. Москвитин, предыдущий кадр, пожалуйста…
На экране вновь возникло лицо Смолиной.
— Вопросы? Нет? Тогда на этом все.
Офицеры вставали со своих мест, хлопая откидными сиденьями, и Лихолетов, пока его не заметили, вышел в коридор первым. Здесь, замерев у стены, он дождался Петрова, а когда тот, наконец, появился, налетел на него, преградив путь.
— Ваня, не сейчас. — Петров сдвинул Лихолетова в сторону, как пацана, и пошел по коридору в свой кабинет. Лихолетов не отставал.
— Возьмите меня в группу, — потребовал он.
Петров скривил рот.
— Тебе там не место.
— Как раз мне — самое место. Это же он. Нойманн — тот самый человек в маске, из Мадрида! Я его узнал. И я единственный, кто имел с ним дело.
— Имел с ним дело? — передразнил Петров. — А ты уверен, что не обознался? Все-таки маска!
Петров хохотнул и снова оттер Лихолетова плечом, ускорил шаг. Но Лихолетов не отставал.
— Возьмите меня в группу, — твердил он.
— Как ты меня достал, а!
— Вот! Прекрасная возможность от меня избавиться!
Петров остановился у кабинета и улыбнулся Лихолетову одной из самых душевных своих улыбок.
— Знаешь, Вань, — сказал он, — если б не Вера, я б тебя сам уже давно пристрелил.