— Прости, что…
— Аня, мне очень жаль, что…
Они взглянули друг на друга и рассмеялись. С задних рядов к ним обернулись несколько голов, и Аня отступила к выходу.
— Лучше пойду, — сказала она, — все равно не понимаю, о чем кино.
— А я видел его уже много раз, — сказал Макс. Он вышел следом за Аней и прикрыл за собой дверь в кинозал. — Не хочешь небольшую экскурсию по замку?
— Сегодня я и так обошла его весь, — ответила Аня. «Чтобы найти тебя», — чуть не сорвалось с языка. Теперь ей было неловко за свои отчаянные поиски и расспросы.
— Но ты вряд ли смогла попасть, например, в мой рабочий кабинет, — заметил Макс, — потому что обычно он закрыт на ключ. Или в восточную башню. Кстати, оттуда хорошо видно звезды.
— Только погода сегодня неподходящая… — Аня вспомнила низкое серое небо, которое несколько раз за день проливалось мелким дождем. Вряд ли к ночи погода изменилась. Но башня казалась интереснее и безопаснее кабинета, который можно было запереть на ключ.
— Давай рискнем.
Макс махнул рукой прислуге, высокой женщине средних лет, которая как раз поднималась по лестнице, и о чем-то попросил ее по-немецки. Та кивнула и поспешно удалилась.
— Отлично, нам принесут горячий чай и теплую одежду, — перевел он. — Не знаю, видно ли сегодня звезды, но воздух на высоте точно холодный.
Макс повел ее совсем новой дорогой, которой Аня еще не ходила: через галерею с воронами на полу, по винтовой лестнице — только не вниз, а наверх. Лестница закручивалась спиралью морской раковины, и от этого у Ани кружилась голова. Казалось, в любой момент она может оступиться и покатиться по ступеням кубарем. Но Макс шел следом за ней, и, хоть и не касался ни ее локтя, ни спины, она чувствовала его кожей, слышала дыхание. Он был слишком близко. Если она оступится — он подхватит.
Опираясь на кованые перила, Аня наконец поднялась на площадку башни и огляделась. Наверху и впрямь было прохладнее. В щели задувал пронизывающий ветер. Аня очутилась в круглой комнате с окнами, которые смотрели на все стороны света. Помещение напоминало обсерваторию с множеством карт, книг и измерительных приборов, о назначении которых Аня могла лишь догадываться.
— У тебя необычные увлечения, — сказала она, касаясь то замысловатой астролябии, то пожелтевших страниц атласа звездного неба. — Астрономия, благотворительность…
— Просто мое наследство, как и замок, — отозвался Макс. — Мой отец… — Он выдержал задумчивую паузу, будто пробовал это слово на вкус. — Он был коллекционером. Любил уникальные вещицы. Редкости, вроде меня. Собирал с огромной страстью. Даже владел наконечником того самого копья, со следами божественной крови. Только это копье у него украла какая-то русская из древнего княжеского рода, настоящая femme fatale, и наложила проклятье… Впрочем, — тут он усмехнулся лукаво, — думаю, у этой истории… Как это по-русски? Другой смысл? Отец рассказал ее, чтобы объяснить мне, ребенку, почему не может иметь своих детей.
Когда Аня поняла, на что намекал Макс, ее щеки вспыхнули. Она спрятала лицо за стеклянной дверцей книжного шкафа, сделав вид, что ее заинтересовали пыльные фолианты в темных кожаных переплетах.
— Там есть интересные рукописные труды. — Макс зашел ей за спину и осторожно провел пальцами по вздрогнувшим лопаткам. — Алхимия, теософия, даже каббалистика и черная магия… Говорят, этот замок построил алхимик с помощью Stein Golems, каменных големов. Великанов. Предок моего отца привязал их к замку каким-то темным колдовством, чтобы они охраняли стены. Одному великану удалось сбежать, но вдали от замка магия не действовала. По дороге он стал разваливаться, и там, где он пробегал, сыпались заговоренные камни. Конечно, это все тоже легенда. Хотя мой отец, герр Нойманн, искал эти камни, представляешь? Думал, они обладают великой силой. Так и не нашел ни одного.
На плитах пола была еще одна мозаика, точь-в-точь как в галерее под обсерваторией: роза ветров с незнакомыми символами и птицами. Выскользнув из-под руки Макса, Аня метнулась в центр комнаты, но остановилась, не решаясь ступить в этот круг. Странное ощущение легкого головокружения как будто не пускало дальше. Или это Макс держал ее взглядом? Аню тянуло к нему, словно крепкой веревкой. Обсерватория качнулась, поплыла. Аня сделала шаг назад. Птицы сверкнули на нее золотыми глазами, одновременно пугающие и притягательные, и по ногам вдруг побежал стылый холод.
— Это вороны? — пробормотала Аня, когда вновь почувствовала на своей шее горячее дыхание Макса. — Почему вороны?
— Кто знает? — отозвался Макс рассеянно. — Разве только первый Нойманн, алхимик. Может быть, это то самое колдовство. А может, просто красивая мозаика. Посмотри лучше сюда. Модель Солнечной системы.
Он шагнул к золоченой сфере, собранной из металлических колец, с маленькими шариками на каждом, и крутнул. Кольца пришли в движение, и шарики, вращаясь, поплыли вокруг центрального — Солнца. Аня завороженно следила за ними, пока те не остановились.
— Подойди.
Макс поманил ее к центральному панорамному окну, у которого на трех ногах стоял большой латунный телескоп. Тяжелая труба смотрела прямо в темное небо. Макс припал к окуляру, что-то подкрутил, настроив оптику, и уступил Ане.
— Взгляни. Это Марс. Осенью его особенно хорошо видно.
Осторожно обойдя зловещую мозаику, Аня заглянула в телескоп и вправду увидела крохотную планету, излучающую оранжево-красный свет. Редкие темные облака проходили мимо, не задевая ее.
— Красота какая, — протянула Аня. — Я родилась в деревне, там очень хорошо видно звезды — в городах совсем не то. Мы придумывали разные истории про «небесных бродяг» — Марс, Венеру, Сатурн… Здорово было лежать ночью в поле, смотреть в небо и сочинять все подряд. Травой так пахло!.. — Аня отстранилась от телескопа и улыбнулась Максу. — Я это вспомнила из-за цветов. Спасибо за букет. Он напомнил мне о доме на севере...
— Правда? — удивился Макс. — Не думал, что такие редкие цветы растут на твоей родине.
— Это правда, желтые розы у нас не растут, — рассмеялась Аня. — И я больше люблю простые полевые цветы. Но неподалеку от родной деревни было такое же желтое поле рапса, мы любили бегать по нему в грозу. Как ты угадал цвет?
— Желтые розы?.. — Макс как будто вовсе не слушал, что она говорила после. — Как же так… Хм. Я не был уверен, какие именно тебе понравятся. В Германии желтые букеты обычно не дарят, это цвет траура, но Катарина… Кх-м… фройляйн Крюгер разбирается в цветах. Она меня убедила, что в Союзе нет таких предрассудков. И если это твой любимый цвет, то я очень рад, ведь я… Послал то, что люблю сам.
Он окончательно смутился и теперь выглядел не опаснее мальчишки, который выдал свой самый страшный секрет. На лестнице послышались шаги — это принесли горячий чай, яблоки в меду и шаль для Ани. Пока прислуга разливала чай, они неловко молчали. Этой передышки хватило, чтобы набраться смелости. Когда они снова остались одни, Аня сказала:
— Прости меня. За машинку и за то, что сомневалась в тебе…
— До сих пор сомневаешься? — Макс накинул ей на плечи шаль. Шерсть оказалась удивительно теплой, и только тут Аня поняла, что успела замерзнуть.
— Вот сейчас еще чуточку меньше, — улыбнулась она, кутаясь в мягкое серое облако.
— Хорошо. — Макс кивнул с серьезным видом. — Значит, я все делаю правильно. И конечно, я тебя прощаю. — Он поймал ее пальцы и легко сжал своей правой, теплой и живой, рукой. — Не представляю, через какие испытания тебе пришлось пройти. Но догадываюсь, что это был ад. Я сам в него спускался, поэтому знаю, как это — не доверять никому. Но мне ты можешь доверять, Аня. Я не простой смертный, который боится тебя или желает тебе зла. Я такой же, как и ты.
— А мы не простые смертные?
Макс хмыкнул:
— Что ты. Мы — это нечто новое. Думаю, даже эволюционно новое.
Он вернулся к модели солнечной системы и, сверяясь с календарем, который висел здесь же, на стене, подправил кольца сферы.
— В Германии сейчас мода на высшую расу, — говорил он. — Якобы есть избранные люди, которые по факту рождения лучше других. Все это глупости. Люди все одинаковые, даже если у них разный цвет волос, глаз или форма черепа. Даже если разный цвет кожи. По сравнению со мной… и с тобой они все — просто люди.
Он наконец выстроил планеты в нужное положение — по всей видимости, так, как они располагались сегодня. Аня подошла ближе, изучая картину. Планеты стояли почти в линию.
— Был такой немецкий философ, Ницше, который писал об Übermensch, сверхчеловеке. Эти идеи сейчас используют, чтобы доказывать… как это будет по-русски?.. Превосходство арийской расы над остальными. Но я думаю, Ницше говорил о ком-то вроде нас с тобой. Об иных — таких, которые действительно сверхлюди. Уникаты. Может быть, мы пока единственные дети новой эры. Мы прошли сквозь ад и возродились.
Он подхватил за веточку яблоко и протянул Ане.
— Расскажешь про свой ад? — спросила Аня.
— Может быть, в другой раз, — Макс посмотрел в разлившуюся за окном темноту, где мигал далекий красный глаз бродячего Марса. — Сегодня слишком хорошая ночь для грустных историй.
1. Не знаю… Еврейская свинья бегает где-то в лесу (нем.).
2. Закрой свой рот! (нем.)
2. Закрой свой рот! (нем.)
1. Не знаю… Еврейская свинья бегает где-то в лесу (нем.).
Лихолетов
Зерна пшеницы сыпались сквозь пальцы с тихим шорохом. Лихолетов стоял по шею в зерне, почти не видя его, только слушал, как оно пересыпается в его ладонях. В герметичной цистерне товарняка было жарко и душно: такие вагоны прекрасно подходили для перевозки сыпучих грузов и совсем не подходили для людей. Именно поэтому шансов проскочить границу незамеченными было больше. В одной цистерне с Лихолетовым ехал командир и два бойца отряда «М». В соседней, зарытые в точно такую же пшеницу, — еще четверо.
Поезд несся, грохоча и раскачиваясь из стороны в сторону. В воздухе висела зерновая пыль, и у Лихолетова от нее невыносимо свербило в носу. Не сдержавшись, он чихнул, отер лицо о плечо и поднял фонарик. Желтый луч выхватил из темноты мордоворота-командира и его не менее внушительных подчиненных, мужчину и женщину. Все трое сощурились, глядя на свет.