ИНЫЕ МИРЫ, ИНЫЕ ВРЕМЕНАСборник зарубежной фантастики
ИНАКОПИШУЩИЕ
Викентий Викентьевич Вересаев в мемуарах вспоминает: в детстве он считал, что предисловия авторы пишут для собственного удовольствия. Вероятно, в еще большей мере он отнес бы это к составителям сборников чужих произведений. Но это все-таки не совсем так. У предисловий есть и другие задачи. Одна из них — ввести предполагаемого читателя в круг идей предлагаемых произведений.
Те, кто собираются приобрести или по крайней мере прочитать данный сборник, могут быть разделены на несколько групп. Одни, увидев подзаголовок «фантастика», не глядя дальше, хватают его… и иногда получают явную халтуру. Спгшим успокоить. В данном случае это точно не так. Мы старались подбирать достаточно качественные произведения, да и имена многих авторов говорят сами за себя (особенно для тех, кто знаком с этим литературным жанром).
Другая группа, при виде того же подзаголовка, тоже не глядя отбрасывает книгу в сторону, как вредное насекомое, — иногда с возгласом: «Научная фантастика — кому это нужно?!» Если спросить такого «ценителя» — а что же, собственно, такое — фантастика? — он ответит: ну, там, космос, роботы, управление погодой. Но какая же «фантастика» космос, если вокруг Земли вращаются космические станции, если люди уже ходили по Луне, и если экспедиция на Марс задерживается, видимо, лишь из-за политическх и финансовых (колоссальных, но все же, наверное, преодолимых) трудностей. А роботы? Роботы производятся уже десятками тысяч.
Они еще примитивны, но быстро совершенствуются, и вопрос об искусственном разуме становится все более и более актуальным — и близким. Что касается управления погодой, то и тут от первых опытов идут все дальше и дальше, и этот вопрос включается в научно-техническую проблематику. Так что, похоже, вторая, «экстремальная» группа тоже смотрит «не совсем туда».
Спектр же читательских мнений лежит, естественно, между двумя крайностями.
В этом предисловии мне хочется обратиться прежде всего к тем, кто ближе ко второй группе (первую группу убеждать не надо!) и напомнить им, что мы живем во время, когда отходим, наконец, от того, чтобы осуждать, не выслушав, и стараемся быть терпимее к чужому мнению.
Итак, что такое научная фантастика? Объем написанного по «тому вопросу можно (с некоторым, конечно, преувеличением)[1] сравнить с объемом самой научной фантастики. Не берясь решить яадачу в нескольких строчках, выскажу лишь некоторые соображения.
Начну с самого термина. Он был предложен в нашей стра;;п давно (еще до рсвлошции), по-видимому, известным популяризаторoм науки Я. И. Перельманом, но во всеобщее употребление вошел после вторичного перевода («кальки») с английского термина «science fiction», введенного в 1926 году известным американским автором, редактором и издателем научно-фантастической литературы X. Гернсбаком. Кальку эту следует признать не вполне удачной, поскольку по-английски «fiction» вовсе не фантастика, а вообще художественная литература — «вымысел». Так что более точным переводом было бы «научно-художественная литература». Под этим термином Гернсбак понимал художественную (в отличие от «попficton» — т. е. не основанной на вымысле) литературу, использующую элементы научного предвидения. При этом предвидение для Гернсбака было в первую очередь техническим предвидением, и потому он в основном публиковал то, что теперь называется научно-технической фантастикой (в широком смысле, включая, например, биологию). Однако в дальнейшем область наук, «охваченных» фантастикой, значительно расширилась. В нее попали также социальные науки, психология, искусствоведение. В итоге научно!) фантастикой стали считаться также утопии (и антиутопии), независимо от их «технического оснащения», многочисленные произведения о телепатах (и вообще экстрасенсах) и многое другое. И в наше время научная фантастика чрезвычайно разнообразна и многочисленна (например, по разным данным, к ней относится — по числу названий — от 10 до 20 % всех литературных произведений, издаваемых в последние годы в США, причем уже несколько лет научно-фантастические произведения время от времени попадают в списки бестселлеров, чего прежде не случалось).
Они прежде всего пишут о человеке и его проблемах. Даже когда «героем» является семнногий пришелец с пятью с половиной плазами, все равно рассматривается какая-то сторона проблем, стоящих перед человеком (и всем человечеством) сегодня, стоявших в прошлом, и могущих появиться (а могущих и не появиться — это в определенной степени зависит от нас) в будущем.
Рассмотрим некоторые из произведений данного сборника — например, «Тени» Ли Бреккет. Рассказ о необходимости понять что-то необычное, не отвергать его с хода. Рассказ о взаимопонимании.
Рассказ Э. Табба заключает очень глубокую и гуманную мысль о том, что человек часто не сделает для себя то, что он сделает для другого. В этом рассказе прекрасно демонстрируются преимушества фантастического антуража, позволяющего подчеркнуть ндлю автора.
Гуманистическая направленность рассказа Р. Бредьери (как и всего творчества этого автора) не вызывает никакого сомнения, но заметим, что если в реалистическом произведении слова влюбленного юноши, говорящего подруге: «Я подарю тебе Луну» — звучат обычно несколько искусственно, то писатель-фантает может «подарить» вселенную, и это совершенно естественно укладывается в ткань произведения.
Рассказ пока мало известного у нас, но очень популярного за рубежом Роджера Желязны тоже говорит о будущем. Но какое это страшное будущее! — Причем эффект достигается не нагнетанием ужасов, а деталями. И бездуховность цивилизации, для которой даже бой быков оказался слишком «человечным» и заменен «боем машин», проясняется постепенно.
В наши дни все больше входят в моду «сверхспособности», «суперталанты», различные телепатии, телекинезы и тому подобное, Скорее всего, ничего этого нет в реальности. Но в научной фантастике есть место для всего. А что если… И вот У. Мур, Р. Силверберг показывают нам различные варианты таких талантов — их пользу и возможный вред, как для окружающих, так и для самих обладателей этих талантов. Здесь и доброта — и интриги, и нетерпимость, — вся гамма человеческих (и якобы нечеловеческих, но в итоге — тоже вполне человеческих) чувств и взаимоотношений. И в центре — опять человек.
Вопроcы о взаимоотношении необходимости и случайности в истории сейчас снова привлекают все большее и большее внимание — в частности, в связи с событиями в нашей стране. В уходящий в прошлое, период доктринерства и начетничества царил принцип: «Все было так, потому что иначе быть не могло». Сейчас проблема воздействия человека на историю стала «во весь рост».
Научная фантастика давно занимается этой проблемой. Фантаст может проводить «эксперименты над историей», даже над самой структурой Вселенной.
Не желая (для тех, кто, несмотря на мнение Вересаева, решил прочесть предисловие) испортить впечатление, укажу лишь, что предложенные в разделе «Иная история» произведения предстапляют только малую выборку из широкого спектра научно-фантастических произведений этого типа.
И, наконец, о последне разделе. Как заметил один писатель, литература должна не только поучать, но и развлекать. Поэтому имеют право на существование и такие рассказы, цель которых, в первую очередь, развлекательная. Но — «сказка ложь…» — говорил Пушкин; и намеки во многих из этих шуток достаточно ясны, особенно в последней.
Подведем итоги. Преимущество писателя-фантаста заключается В том, что арсенал средств, имеющихся в его распоряжении, много Шире, чем у писателя-рeaлиста. Поэтому не случайно многие реалисты прибегали к использованию фантастических приемов для лучшего доведения до читателя своих идей (например, Олдос Хаксли, Франц Верфель, Редьярд Киплинг, Анатоль Франс; у нас — Е. Замятин, Д. Гранин, А. Платонов). Думается, такое вэаимообогащеиие будет шириться, ибо, еще раз хочу подчеркнуть — научная фантастика есть литература о человеческих делах и человеческих проблемах. Обращаясь еще раз к тем, кто отбрасывает научно-фантастическую литературу «как чепуху и мусор», очень прошу не делать этого по жутко устарелому (но, увы, сильно въевшемуся) методу: «Я, конечно, не читал, но…», и учесть, что «инакопишущие» пишут о нас.
ИНЫЕ МИРЫ
Ли БРЕККЕТТЕНИ
Бесчисленное множество лет в мире маленькой голубой звезды не появлялось ни малейшего признака, звука или ощущения человека. И вот теперь, без всякого предупреждения, в воздухе вдруг снова возникло нечто знакомое — колебания, тонкая пульсация, которые могли означать только один вид жизни. Тени почувствовали его.
Тени, которые ждали так долго. Они зашевелились среди разрушенных стен. Они выпрямились и встряхнулись, и между ними пробежал беззвучный шепот, жаждущий шепот, неистовый и нетерпеливый: «Человек! Человек! Вернулся Человек!» Корабль Галактической Службы лежал на обширной равнине, окаймленной с одной стороны низкими горами, а с другой — волнистым поясом лесов. По равнине протекала речка, по берегам ее росла густая трава. Ничто не нарушало покоя, и ни малейшие следы не напоминали, что когда-то здесь было иначе.
Вдыхая теплый воздух, Хаббард зарыл ноги в почву- темную и плодородную. Он широко улыбался.
— Что-то тут есть, — сказал он. — Приятный мир. Ей-богу, приятный.
Хаббард был молод. Антрополог по специальности, он впервые очутился в космосе. Для него звезды еще светили ярко. Барриэр смотрел на него с завистью, смешанной с печалью. Барриэр молчал. Взгляд его блуждал по долине и лесу, изучал небо — подозрительный тяжелый взгляд. По возрасту Барриэр годился Хаббарду в отцы — и ощущал каждый свой год. Он чувствовал себя придавленным и покалеченным этими годами.
— Конечно, краски совершенно другие, — продолжав Хаббард, — но это ничего. Пожить бы тут немного, под этим голубым солнцем — глядишь, и люди начнут считать, что это естественно.
— Какие еще люди? — проворчал Барриэр.
— Ну, будут же люди, которые здесь поселятся!
Хаббард внезапно засмеялся. — Что это с вами? Нaкoнец-то мы нашли такой прекрасный мир, а вы мрачный, будто это скопление мертвых скал.
— Сдастся мне, — медленно возразил Барриэр, — что я повидал слишком много скоплений мертвых скал и слишком много прекрасных миров, чтобы…
Он осекся. В разговорах нет смысла. Болтать даже неуместно. Если ему больше не нравится его дело, можно отправиться на Землю и остаться там, а звезды предоставить молодым, которые не потеряли еще веру в них. Горы и лес, и равнины были спокойны в это яркое голубое утро. Ни одно крыло не разрезало воздух, ни одна лапа не шуршала в перепутанных травах, не слышалось голосов среди невиданных деревьев. Но Барриэр беспокойно суетился на месте, как старая гончая, которая чует опасность в предлагаемой игре. Это была работа Барриэра, его наука, старейшая наука человечества — рискнуть отправиться в чужие миры, ощутить неизведанное, увидеть невиданное и выжить. Он стоял во главе Земного Исследовательского отряда и был экспертом по исследованиям и разведке. Он был им всю жизнь. Слишком долго.
— Хотелось бы мне, чтобы Кендалл уже вернулся, — сказал Хаббард. — Не терпится начать.
— Что вы надеетесь найти?
— Откуда я знаю? В этом-то и прелесть. Но должна же быть какая-нибудь жизнь в мире, подобном этому!
— Человеческая жизнь?
— Почему бы и нет?
Барриэр что-то буркнул — и ничего не ответил.
Они подождали. Остальные разбрелись по равнине и речному берегу, чтобы взять пробы почвы, скал, воды и образцы растений. Все были вооружены и держались поближе к кораблю. После измерения солнечной радиации, состава атмосферы, температуры, гравитации и еще миллиона с лишним всяких показателей, определяющих пригодность или непригодность нового мира для землян, технические приборы классифицировали планету как земной тип А, и в соответствии с правилами разведки корабль опустился, чтобы определить условия на поверхности. Предварительные данные свидетельствовали о том, что условия благоприятны.
Барриэр суетился и вслушивался в тишину.
Чуть позже в небе появилось пятко. Приближаясь оно тонко жужжало — и превратилось в небесный геликоптер, который, сел возле корабля, точно комар рядом с акулой. Оттуда вышли Кендалл, его разведчик и оператор.
Барриэр устремился к ним: — Что вы нашли?
— Все то же самое, — ответил Кендалл. — Ничего особенного. Кроме… — он заколебался.
— Кроме чего?
— Вон там, за лесом. Мне кажется — это похоже на городские развалины.
— Вот как! — воскликнул Хаббард. — Видите?
Кендалл пожал плечами:
— Ребята считают — это просто скопление скал, заросших лесом. Не знаю. Сейчас будут снимки, так что решайте сами.
Люди, работавшие на равнине и на речном берегу, торопливо вернулись. Все они были молоды, как Хаббард. Пожилыми были только капитан, начальник технической части, двое ученых да Барриэр. Возбужденно загудели голоса, все говорили одновременно. Не так-то много посадок совершал земной корабль, и со времени последней прошло немало.
Исследователи напоминали подростков, освободившихся из школьного заключения, возбужденных и гордых тем, что обнаружили.
Барриэр прошел вместе со всеми в главный салон корабля. Автоматически проявленный фильм зарядили в проектор. Погасили свет. Маленький экран ожил. Все смотрели с неослабевающим интересом. Перед зрителями разворачивалась красочная панорама. Было похоже н непохоже на Землю. При ближайшем рассмотрении лесные деревья оказались вовсе не деревьями, а чудовищно громадными цветами с толстыми, будто древесные стволы, стеблями, украшенными великолепными невиданными соцветиями. Барриэр разглядел нечто вроде бабочки или парящего в воздухе лепестка, а больше никакого движения.
— Обнаружены какие-нибудь признаки фауны? — спросил он.
— Нет, — покачал головой капитан.
Хаббард нетерпеливо возразил: — Может, их вертолет спугнул!
— Перепуганные существа бегут, — сказал Барриэр. — А тут никто не бежит.
Хаббард тихонько выругался, а Барриэр улыбнулся.
Хаббарду необходимо открыть тут жизнь — и точка. У него еще не было возможности использовать свои антропологические знания, а полет подходит к концу.
Он прямо-таки настаивал, что здесь должны быть животные- ведь без них, ьереятно, не было бы и людей.
— Бот, — сказал Кендалл и поднял руку.
Фильм остановили на кадре с изображением зарослей цветов-деревьев и вьющихся растений — заросли были реже обычного леса. Местами среди беспорядочной растительности торчали груды и гряды камней.
— Бот о чем я говорил, — Кендалл снова поднял руку. Изображение вращалось, потому что геликоптер делал круги над лесом. — Я уж поближе подобрался, и то не мог разглядеть, что это такое.
Вмешались еще двое. Эйкен, межпланетный археолог, с сомнением допустил, что это может быть городом. Каффи, геолог, утверждал, что с таким же успехом это может быть естественным скалообразованием.
— Зто безусловно напоминает город, — сказал Хаббард, дрожа от возбуждения. — Взгляните сюда. Посмотрите, какие правильные линии, совсем как улицы, а дома по обе стороны обрушились.
— А вы как думаете, Барриэр? — спросил капитан.
— Не могу судить по фильму, сэр. Надо бы мне осмотреть эти камешки.
— Что ж, — сказал Верлен, — осмотр может решить вопрос. Начните с этой местности… Вы согласны, Кристофек?
Кристофек, заведующий техническим оборудованием, волнуясь кивнул.
— Если окажется, что это развалины, Барриэр уж постарается выяснить, кто их населял и что с этими жителями случилось.
— Хорошо, — Барриэр нетал. — Двинемся.
С ним шли семеро из его группы — все, как Хаббард, молодые специалисты, привычные к тяжелым физическим нагрузкам и умеющие обращаться с огнестрельным оружием. Были там Эйкен и Каффи, и еще Моррис, которому поручили портативный передатчик. Барриэр посоветовался с Кендаллом, что взять с собой, и все начали собираться. Через четверть часа они уже шагали по равнине.
Барриэр переживал приступ ностальгии — острый, как физическая боль. Он тосковал по тем дням, когда п был зелен и нетерпелив, когда ему, как и остальным, хотелось скорей покинуть корабль, который он ненавидел, и отправиться к горизонтам новых миров, когда он был полон трепещущих фантазий и надежд. Сначала иссякла надежда, потом — фантазия.
Разглядывая яркий пейзаж, прекрасный, несмотря на неземные краски, Барриэр поймал себя на том, что больше всего на свете хотел бы оказаться в знакомом баре в Лос-Анджелесе, быть беззаботным и не размышлять о значимых признаках или о чуждых формах листьев и совершенно забыть мрачное сознание личной вины, которое с годами росло в нем.
Энтомолог Шмидт болтал с зоологом Гордоном, специалистом по редким червям и насекомым. Хаббард и Эйкен говорили о Городе. Они уже называли его так.
Высокие травы со свистом хлестали по ботинкам. Дул легкий ветерок, солнце приятно согревало. Но, кроме восьми человек, никто не наслаждался этой благодатью.
Барриэру не нравилась тишина. Она была так неестественна в опьяняющей радостной обстановке. Глаза его бегали, серые глаза на лице с потрепанной кожей, глаза, окруженные сетью морщин, образовавшихся от постоянного прищуривания на свет многочисленных чужих солнц. Долгое время глаза эти не видели ничего. А потом они стали все сильнее сужаться и приглядываться к сектору слева.
Барриэр поднял руку и колонна остановилась.
— Там, — сказал он. — Видите эти тени?
Все стали всматриваться.
— Это тени от облаков, — рассмеялся Хаббард.
— Никаких облаков нет, — отрезал Барриэр.
— Значит, это ветер колышет траву, — Хаббард исподлобья поглядел на Барриэра. — Какая разница, от чего они? Это же только тени.
Барриэр тяжело произнес, обращаясь ко всем:
— Будьте любезны, вспомните, что вы не на Земле. В незнакомом мире все, даже тени, даже листья травы могут быть живыми и нести гибель.
Земляне пристально смотрели на него — умные, непонимающие, пытающиеся не показать, что считают его смешным с такой ерундой. Барриэр знал, что они ощущают себя закаленными ветеранами звездных миров, обладая огромным опытом трех-четырех посадок на планеты — такие, где встречались только не слишком опасные формы жизни. На миг он заставил молодых понять то, что сам хорошо знал: существует масса скрытых враждебных сил, ненавидящих человека.
Барриэр снова повел их. Все уже забыли о тенях, но он помнил. Казалось, их множество — но можно ли сосчитать тени? Крохотными пятнышками тьмы они порхали невдалеке, теряясь в качающихся травах, трудно различимые против яркого солнца. Они будто бежали следом за людьми. Они были похожи на обычные тени, и Барриэр не подумал бы о них ничего плохого, — но он привык, что тень должно что-то отбрасывать, а здесь не было даже крошечного облака или птичьего крыла.
Земляне шагали по прекрасной, пустынной, молчаливой равнине. А потом Барриэр дал команду остановиться, — они подошли к ручью, впадающему в реку.
Кэффи немедленно снял срез с пологого берега и начал изучать слои каменного угля, песка и глины. Гордон последовал его примеру, бегая взад-вперед по воде у самого берега. Он пришел в сильное волнение, обнаружив отвратительное крохотное существо, похожее на пурпурную креветку. Другое существо, возможно, змея или угорь, скользнуло между мокрыми камнями. Хаббард чуть не плясал:
— Я же говорил, что здесь есть жизнь!
— Я этого вовсе не отрицал, — мягко заметил Барриэр.
Он смотрел вверх по течению. Тени сгрудились, перескакивая через русло. Они не подходили близко, но наблюдали. Барриэр не мог рассмотреть их как следует, замечая лишь бесформенные комочки мрака. Но каждым нервом, каждой порой покалывающей кожи он чувствовал, что они наблюдают. Мало приятного в том, что за тобой следят тени.
Внезапно Кэффи, как терьер, начал рыть мягкую землю в середине берега. Вскоре он поднял в руке предмет, напоминающий почерневшую сломанную палку с узловатым концом. Он вручил предмет Гордону, тот пронзительно вскрикнул и громко позвал Барриэра.
— Это кость, — определил Барриэр. — Я бы сказал, нога крупного оленя или мелкой лошади, так? Они похожи.
Хаббард был совершенно вне себя.
— Позвоночные! Это же доказательство, что эволюция здесь шла практически по тому же пути, что на Земле! — Он огляделся, словно ожидал увидеть, как где-то среди скал материализуется человек.
— Сколько лет этой кости? — спросил Барриэр Гордона.
Гордон покачал головой:
— Она очень долго пролежала в земле. Что вы скажете, Кэффи?
Кэффи скосил глаза на берег:
— Судя по глубине берега до поверхностного слоя, я сказал бы: пять-шесть столетий, а может, и больше. Это, конечно, только догадка. Точная датировка требует знания многих факторов.
— Другими словами, — сказал Барриэр, — очень давно лежит.
Он хмуро посмотрел на древнюю кость, потом на пустынный ландшафт. Моррис передал на корабль сообщение о находке. Двинулись дальше.
Тени не отставали.
Теперь группу отделяло от корабля несколько миль плоской, поросшей травой местности. Корабль лежал, тускло поблескивая в голубом свете, точно Левиафан на отдыхе. Одинокие купы деревьев, небольшие гроздья гигантских цветов и таких же высоких папоротников поднимались вокруг людей, постепенно заслоняя и равнину, и небо, — и вот группа вступила в темный голубой полумрак, наполненный яркими спектрами цветов.
Сначала шли медленно, остерегаясь опасных растений, — но их, похоже, не было. Ботаник Хансен на каждом шагу издавал изумленные возгласы. Шмидт восторгался гигантскими бабочками и бесчисленными насекомыми-они ползали, летали, тихонько жужжали вокруг. Гордон и Хаббард внимательно приглядывались ко всему, но ничего интересного для себя не могли обнаружить. Барриэр шел впереди — бесшумно, как индеец.
Взгляд его был тревожен, нервы на пределе.
В лесу было очень славно. Над головами кивали цветы разной окраски. Барриэр подумал, что это похоже на сад на дне морском. Прогалины наполняла голубизна, точно там протекала тихая вода. По земле начали стелиться клочки тумана. Одно время Барриэру показалось, что тени отстали. Потом он снова увидел, как они скользнули между грубыми белыми стволами-стеблями цветов. Тени изменили форму. Окружили людей кольцом. Придвинулись ближе. Гораздо ближе.
И Барриэр приказал всем сгруппироваться. Он показал на тени, теперь люди не могли отмахнуться от них.
— Дайте-ка мне поговорить с кораблем, — сказал Барриэр, и Моррис включил передатчик. Несколько раз повторил позывные, потом покачал головой.
— Очень жаль, — нервно сказал он, — связи нет. Помехи, и довольно сильные.
Барриэр взглянул на тени. Не в них ли причина?
Почему бы нет, они ведь не были плотной материей.
Электронные заряды теней вполне могли задержать слабую волну.
Барриэр подумал, не повернуть ли назад. Они находились на равном расстоянии от корабля и цели маршрута. Но если тени замышляют недоброе, их не остановить. До корабля далеко. Кроме того, у Барриэра приказ, и если эти тени — местная форма жизни, их необходимо исследовать. Пока тени не предпринимают попыток агрессивных действий. Да и могут ли тени повредить людям, враждебны ли они? А если и так-как с ними бороться?
Туман сгущался. Наверно, они приближаются к болотистой местности, хотя ничего подобного он не заметил на пленке Кендалла. В голубых прогалинах висели тонкие кольца и клочья тумана. Капли воды блестели, как алмазы, в солнечном свете. Туман был не из тех, что несут лихорадку. Барриэр забыл о нем, снова сосредоточив внимание на тенях. За последние несколько минут они еще плотнее сомкнули кольцо и оказались в нескольких футах от людей. Они скользили и скользили вокруг, абсолютно молча, в нервной пляске. Теперь за ними наблюдали уже все. В голосе Хаббарда, задавшего вопрос, звучал страх:
— Что это такое? Что им нужно?
— Это только тени, — раздраженно ответил Барриэр. — Какая разница, что им нужно? — Затем приказал остальным: — Держаться всем вместе. Если будет плохо, вернемся. Но что бы ни случилось, не разбегайтесь. Иначе никто вам не поможет.
Двинулись дальше, пристально глядя вокруг и наступая друг другу на пятки. Тени покачивались и плясали.
Совершенно неожиданно вскрикнул Шмидт, вскинул пистолет, — и несколько раз выпалил в сгустки темноты, но они не отступали.
— Она коснулась меня! — Его трясло. — Она коснулась меня!
Он бросился бежать — но не тут-то было, в кольцо теней было не разбежаться. Барриэр поймал его за руку.
— Заткнитесь! — закричал он. — Заткнитесь!
Шмидт застыл, весь дрожа.
— Она холодная. Холодная, как смерть!
— Вы же не умерли, правда?
— Нет.
— И не ранены?
— Я… нет.
— Так заткнитесь! — Барриэр посмотрел на Шмидта, на остальных. — Пусть только еще один из вас запаникует. Я его пристукну!
Он и сам испугался. Страшно испугался. Но сказал:
— Пока что они нам ничего не сделали. Наверно, они ничего и не могут. Так подождем, сдаться мы всегда успеем.
Молодые люди глотнули воздуха и изо всех сил постарались забыть о тенях. Шмидт так и трясся на ходу.
Барриэру хотелось бы услышать в лесу какие-нибудь звуки. Писк, рычание, рев — хоть что-то, выдающее присутствие теплокровных существ. Но — ничего подобного.
Даже следы их собственных йог сразу становились мертвыми в мягкой почве.
Спустился сверкающий туман. Чужое солнце заволоклось дымкой, тени подкрадывались и льнули к людям. Пот струился по щекам землян, выступал пятнами на одежде. Хаббард облизнул губы и спросил:
— Далеко еще идти?
— Милю-другую.
Барриэру хотелось, чтобы туман рассеялся. Он чувствовал себя так, будто его захлопнули в ловушку, и он задыхается. Его тревожила трясина. Сводил с ума голубой свет. Он вспомнил честное желтое сияние родного солнца и изумился: какое безумие посылает людей на край галактики в поисках иных солнц?
Вдруг он споткнулся и поглядел вниз. Сначала Барриэру показалось, что это круглый камень, наполовину скрытый в куче опавших лепестков. Потом он понял, что ошибся. Барриэр наклонился, поднял этот предмет и прoтянул Хаббарду.
— Вы искали человека, — сказал он.
Хаббард похлопал себя по бокам. Он уставился на предмет в руке Барриэра, остальные смотрели через его плечо, а череп скалился на них обнаженной линией зубов. Хаббард протянул руку и взял его.
— Очень стар, — определил он. — Ровесник той кости, — он указал на трофей Гордона.
— Когда-то здесь были и животные, — испуганно произнес Шмидт. — Теперь не осталось никого. Они погибли, и я уверен, что их убили. — Он уставился на тени.
— Превосходные рассуждения для специалиста! — Барриэр выругался. — А я-то думал, что вас учили не делать скороспелых выводов!
Хаббард пробормотал:
— Барриэр прав. — Он взглянул на череп и едва не задрожал. — Пойдемте же, я хочу видеть эти развалины!
Пошли дальше, держась ближе друг к другу, соприкасаясь плечами. Туман делался все гуще и тяжелее.
Люди обливались потом, игнорируя тени, в отчаянии игнорируя тени.
Внезапно тени прыгнули.
Кто-то из людей коротко вскрикнул. Наступила тишина, затем послышались ужасные звуки, точно кто-то задыхался. Череп выпал из рук Хаббарда и покатился, усмехаясь мудрым оскалом. Барриэр раскачивался на месте, в негодовании вцепившись руками в собственные бока.
Он видел остальных. Смутно различал их сквозь дьшку тенистого мрака, дымка эта висела в его глазах, а не перед телами людей. Кое-кто попытался бежать, — тени настигли их. Двое споткнулись и лежали ничком.
Очертания их стали нечеткими, как бы размытыми.
В глазах лежащих было безумие. Как и в глазах Барриэра.
Все произошло мгновенно и бесшумно; внезапно возник жуткий холод, появилось отвратительное ощущение чего-то постороннего, вторгшегося в мозг и тело, подхватившего их изнутри…
Это находилось у него внутри. Тень жила в нем. Ее ледяная субстанция проникла в его теплую и живую плоть, ее чуждый непроницаемый интеллект плотно сцепился с его сознанием, и она трясла его, вела его, и он скоро умрет…
— Они погибли, и люди, и животные, и я знаю, кто их убил, — Шмидт исчез, погружаясь в туман, унося в своем теле жуткое существо. И тени, целая толпа их, беспорядочно носились вокруг, — но из людей не все оставались на месте, некоторые отправились вслед за Шмидтом.
Барриэр забыл о приказе, о своей гордости, о должности. Слепой черный ужас одолел его, и он побежал.
Он пытался убежать от существа, сидящего внутри, вытряхнуть его — но не мог. То существо стало его частью.
Барриэру от него не избавиться, пока он не умрет.
Он мчался сквозь молчаливый лес, через окутанные туманом кивающие цветы, и не было ничего и никого, кроме Барриэра и кошмара, живущего в его теле, и темноты окружающего воздуха. Несколько раз Барриэр падал, но что-то поднимало его и снова устремляло вперед.
Он потерял из виду остальных, он о них почти забыл.
В какой-то момент он услышал крик и понял, что кто-то умирает, но ему было все равно. Его сознание растворилось в тени.
Наконец Барриэр смутно осознал, что туман рассеялся, а он, спотыкаясь, бредет по земле, которая некогда была расчищена, а теперь заросла, хотя и не так густо, как лес. Он спотыкался среди камней, ощупью карабкался на холмы, брел по открытому пространству- но вот что-то затрещало под ногами, как сухой хворост. Барриэр поглядел вниз и увидел, что это не хворост, а человеческие кости. Он всхлипнул и вгляделся в небольшую группу теней, колеблющихся у его ног.
— Вы что, очереди дожидаетесь? — заорал он на них.
Вернее, пытался заорать, но у него вырвался только хриплый шепот. Его лицо, потемневшее, покрывшееся странными пятнами, исказилось бессмысленной гримасой ярости. Он нагнулся, подобрал с земли старые обнаженные кости и швырнул в тени, ругаясь и всхлипывая, а потом снова пустился бежать — через открытое пространство, потрескивающее под ногами… Но вскоре перед Барриэром вырос холм. Барриэр споткнулся о валун, ударился о каменный выступ между ползучими растениями и упал. Тело его конвульсивно вздрогнуло — и затихло…
Он глядел на луну. Луна была красная и маленькая, но очень близкая. На ней виднелись горы и впадины, В рельефе Барриэру виделись картины: лицо, съежившийся кролик. Горели звезды. Он не знал их. Немного спустя взошла другая луна — побольше, бледно-эеленая. Он попытался рассмотреть картинки на ее поверхности.
Кто-то застонал рядом.
Слабое любопытство заставило Барриэра повернуть голову. Он увидел человека — тот лежал скорчившись, прижав колени к груди, руки сомкнулись у него над головой. Барриэру показалось, что человек знаком ему.
Он тщательно изучал видимую часть лица. Конечно, он его знает, это же юный Хаббард, который искал людей…
Барриэр вскочил. Он покрылся холодным потом, тело его задрожало, выпрямляясь при лунном свете. Он прислушался к себе, ища внутри знакомую боль, моля о том, чтобы ее не найти. Она исчезла. Тень ушла из него. Барриэр ухватился за Хаббарда и увидел, что неестественная бледность сошла с его лица. Он потряс Хаббарда и прикрикнул на него, потом заметил других людей, валявшихся на земле — два, три, четыре человека. Он перебегал от одного к другому, и они смотрели на него пустыми испуганными глазами. Среди них не было ни Шмидта, ни Морриса.
Шестеро. Шестеро живых из восьми. И тени ушли из их тел.
Одно короткое мгновение он надеялся. Потом поглядел через поле, туда, где лежали кости, и уловил скопление темных движущихся пятен, скачущих среди острых ребер и россыпи берцовых костей. Стало почти смешно — а он-то лелеял надежду! Он вернулся к Хаббарду.
— Как вы сюда попали? — спрашивал он, хлопая того по щекам.
— Не знаю… Просто… я бежал, — Хаббард вздрогнул. — О господи! Барриэр! Эта штука во мне, прямо как дым сквозь кусты, душит и такая холодная…
Барриэр отвесил ему новый шлепок.
— Где Шмидт и Моррис?
— Не знаю.
Барриэр пошел поднимать остальных. Никто не знал, как здесь очутился. Никто не знал, что произошло со Шмидтом и Моррисом, но Эйкен сказал:
— Я видел Шмидта. Я пробежал мимо него: он лежал на земле. То есть мне показалось, что это Шмидт. При нем был ящичек для коллекций. Шмидт был мертв. О да, никаких сомнений не может быть, он умер.
Эйкен внезапно отвернулся и напрягся изо всех сил, сдерживая рвоту, Барриэр медленно произнес:
— Значит, двоих они убили, а остальных завели сюда. Думаю, они захотят закончить работу. Вот оно как. У нас нет сообщения с кораблем, а Кендалл до утра не поймет за нами. И если мы будем еще живы к тому времени, и если Кендаллу случится нас найти — как вы думаете, что будет тогда? — Он поглядел в сторону теней.
Никто не отвечал.
— Интересно, — сказал Барриэр после паузы, — может, их отгонит костер?
Все уставились на него. Потом кинулись собирать сухие стебли, траву — все, что горит. Разожгли костры — вокруг долинки, в которую их загнали. Затаив дыхание, ждали с надеждой.
Тени подкрались к пламени. Потом, словно обрадовавшись, начали порхать вокруг костра, резво перепрыгивая через пламя и проходя сквозь него; казалось, они играют в пятнашки среди столбов дыма.
Хаббард заплакал.
Из леса выползал туман. Маленькая красная луна мерцала, а большая бледно-зеленая светила ровным призрачным светом. Горели низкие костры, и тени плясали вокруг них.
— Можно подумать, они такие славные, да? — зло сказал Барриэр. — Вроде бы резвятся.
Пламя умирало, оставляя кучки золы. Тени, скользя, то приближались к людям, то вновь уходили к остаткам костров. Кэффи прошептал:
— По-моему, они за нами гоняются.
Увядший цветок все еще торчал у него в петлице.
Тени нервно кидались к людям, потом назад, к пылающим красным углям. Расплывчатые лапы тумана тянулись к людям, клубясь среди развалин, заслоняя оставшуюся луну. Темнело, и тени двигались все быстрее и увереннее.
Эйкен выдергивал корни ползучих растений, опутавших пригорок. Вдруг, он закричал: — Здесь дверь! Может, нам удастся спрятаться?
— Это от теней-то? — засмеялся Барриэр.
— Это лучше, чем ничего, — сказал Хаббард. — Все лучше, чем просто сидеть на месте.
Хаббард стал пробираться вслед за Эйкеном, уже скрывшимся за дверью, и остальные тоже полезли по склону. Внезапно Барриэр расхохотался. Они уставились на него, глаза их округлились. Барриэр выкрикнул сквозь смех:
— Нет, вы все еще не поняли? Все еще воображаете, будто можете удрать и спрятаться, и защититься, и в конце концов победить, ведь вы люди, а человек всегда побеждает? Еще не научились, нет?
— Чему не научились? — спросил Хаббард не своим голосом.
… Барриэр приглядывался к теням:
— Какой прок с вами говорить? У меня полжизни ушло, пришлось облететь множество миров, чтобы узнать правду. Почему бы мне не оставить ее при себе и не дать вам умереть счастливыми?
Вдруг Хаббард прыгнул на него. Он был похож на испуганного и обозленного ребенка. Барриэр схватил его за запястье.
— Вы, великий трус, — взвизгнул Хаббард. — Считается, будто вы нами руководите, считается, будто вы должны научить нас, что делать, а вы? Сдаетесь! — Он выругался. — Великий исследователь, храбрый руководитель- к дьяволу! Вы просто старикашка, который в штаны наложил! Возвращайтесь на Землю, пусть вас заменит тот, кто может бороться!
Барриэр отстранил его — твердо, но без гнева.
— Хорошо, — сказал он. — Я вам объясню. Была тихая планета Земля. О, она пыталась топнуть ногой — ледниковый период, вулканы, чума, наводнения, засухи, голод, — но мы держали ее в руках. Однако другие миры упорнее. Рано или поздно они найдут способ… Мы незванные гости во Вселенной. Мы любопытствуем, нарушаем порядок, охотимся за звездами, устраиваем неразбериху — и сами же вопим при этом от боли. Я твердо знаю только одно — нас ненавидят. Повсюду, где я побывал, где только есть человек, от него хотят избавиться…
Он глянул вверх, на чужие звезды. Они потускнели, полускрытые наплывающим туманом.
— Нас ненавидят, — тихо сказал он. — Враги у нас повсюду, друзей нет нигде. — Он вздохнул. — Вы правы, Хаббард. Я старикашка, который наложил в штаны. Бегите же и прячьтесь, а я пожелаю вам удачи. Не люблю нор.
Теперь тени упорно тянулись к нему. Одна до него дотронулась, и прикосновение было холодным, как кости, лежавшие под открытым небом. Внезапно Барризр повернулся и бросился бежать.
Он застал их врасплох, маленькие темкые пятнышки, появившиеся так близко от него. Проскользнул мимо них, наступил на хрупкие кости. И тогда тени устремились за ним, разворачиваясь веером, три-четыре из них помчались, стремясь догнать его.
Он бежал чуть впереди. Он слышал, что Хаббард громко зовет его, но слов было не разобрать. Все силы он вложил в то, чтобы промчаться между нагромождениями развалин, в объятия тумана, который полз но земле.
Тени приближались, но прыгнули не они, а туман.
Туман накатился и схватил Барриэра. Он проник в самую плоть, и Барриэр понял, что блестящие капельки вовсе не были туманом. Они были крохотными ячейками, собранными в огромные облака. И в ту же секунду Барриэр понял еще две вещи: в лесу туман не трогал ни его, ни других, и еще — туман вполз за ними в разрушенный город против ветра. Крохотные ячейки жизни, сверкающие драгоценными камнями. И они ненавидят человека непостижимой генетической ненавистью.
Барриэр оцепенел, испытав приступ непонятного страха, который приводил его в дрожь и вызывал слезы.
Тело его забилось в конвульсиях, но ни один звук не вырывался наружу, перед глазами вспыхивали искры.
Он снова попытался обратиться в бегство, но не мог, а где-то далеко, в другом мире, все еще кричал Хаббард.
Тени приблизились. Обрывочная мысль, спотыкаясь, пробралась в пустоту его сознания: «Они работают вместе, проклятие, и все они ненавидят человека.» Потом его охватил жуткий страх, он сознавал, как нечто чужое ползет сквозь него, и это была смерть…
Туман отступил. Ужас перестал рвать Барриэра на куски. Прохладная тьма окутала Барриэра. Это похоже было на шок от ледяной волны, и внезапно Барриэр снова обрел возможность видеть и думать, даже сквозь туманную дымку, заслонившую зрение и сознание.
Тени закружились вокруг него, и там, куда они прыгали, отступал туман, который больше не был туманом: угрюмо и неохотно, но все же он начал сворачиваться спиралью. А то, что Барриэр считал тенью, проникшей внутрь него, заставило его повернуть и снова псйти к развалинам — на этот раз не так стремительно, потому что он был ранен. По тень каким-то образом отдавала Барриэру свою силу. Другие тени шли арьергардом, увертывалсь и отмахиваясь от тумана, натыкаясь на его щупальца, тянущиеся к людям. Облако, мерцавшее то тут, то там, поглотилось собственной тенью и исчезло.
На лице Барриэра, затененном легкой дымкой, появилась радость. Он уселся у ног Хаббарда, и тень покинула его, и все стало, как прежде: люди, тени, все еще светящиеся угли и мерцающий поодаль туман. Хаббард произнес несколько бессмысленных ругательств, чтобы скрыть смущение:
— Вы что, с ума сошли, Барриэр? Вообразили, что сможете их от нас отвлечь?
Эйкен сказал:
— Он хотел уйти, чтобы передать кораблю сигнал бедствия. Может быть, тогда бы нас спасли… — Он склонился над Барриэром: — Барриэр! Слушайте, Барриэр!
Барриэр не обращал на них внимания. Он наблюдал за тенями, которые скакали между туманом и людьми.
Несколько теней, как и раньше, метались от людей к догоравшим кострам и обратно,
— Они хотят, чтобы мы подкинули еще хворосту, — неторопливо сказал он. — Костры помогают им отгонять туман. — Он резко повернулся к остальным:- Они же спасли меня, вы видели? Кинулись за мной — несколько даже погибли, а одна меня защитила. — Он слегка содрогнулся. — Мы ошиблись. В лесу они пытались нам помочь. Они следовали за нами, как…
Слово затрепетало у него на кончике языка, и oн осознавал его, вспоминая детство и маленького пятнистого терьера, который любил его, и как-то сжевал его ботинки, а однажды загородил Барриэра своим телом от ужасного шипящего существа. Это была всего-навсего змея, но поступок имел такой же смысл.
— Сдается мне, — сказал Барриэр, — эти тени были вроде собак и защищали людей, которые тут жили. Они иные, чем наши собаки, но их тоже обучили выслеживать и отгонять врагов. Несомненно, Шмидта и Морриса убил туман. Мы рассредоточились, и тени не смогли прикрыть всех.
Люди уставились на тени. Не сразу им поверилось в очевидное, — но постепенно страх таял, лица смягчались. Потом Хаббард спросил:
— А что вы скажете об этом? — и показал на кости.
Барриэр покачал головой: — Их могло погубить все, что угодно, но только не тени.
В его голосе звучала странная нотка. Он о чем-то сосредоточенно думал, расчленяя предмет своих мыслей и пристально изучая отдельные части, а затем снова собрал их вместе, в другом порядке. Наконец он слегка улыбнулся и пошел навстречу теням. Протянул к ним руки, заговорил, — и они собрались вокруг него, игриво подпрыгивая.
— Ну и тосковали они, должно быть, от одиночества все это время, охраняя кости своих хозяев! — сказал Барриэр.
Тут заговорил Эйкен:
— Вон там внизу, в той галерее, — она ничуть не пострадала, потому что выстроена из твердого камня, — на стене вырезаны какие-то знаки. Я еще не разглядел их как следует, но похоже, жители города когда-то собрались здесь, чтобы умереть всем вместе. Вполне возможно, они оставили сведения об этом где-то в других местах.
— Давайте посмотрим, — предложил Хаббард.
Они пошли к входному проему, обнаруженному Эйкеном, — все, кроме Барриэра, который играл с тенями-собаками и улыбался. Барриэр почти не проявил интереса к новостям. Но Эйкен и Хаббард сияли от радости.
— Там пиктограммы, — сообщил Эйкен, — такие простые и ясные, что любой ребенок их прочтет. Эти люди, наверно, надеялись, что кто-то рано или поздно сюда явится. Во всяком случае, они рассказывают, что с ними произошло, — вернее, что должно было произойти. Планета вошла в край газового облака, оно несло смерть всем, кто дышит легкими. Вот почему все животные погибли. Выжили только существа, лишенные легких. Кроме того, Барриэр…
— Да?
— Они сообщают об этих собаках. Очень четко их нарисовали, за работой, — чтобы каждый мог понять.
Барриэр кивнул. Он посмотрел на темные пятна, копошащиеся у его ног.
Все это время они ждали, Что же, могут подождать еще немного, Затем он выпрямился, продолжая улыбаться странной кривой улыбкой.
— Кажется, я высказался слишком рано, — сказал он — Может быть, у нас хватит достоинств, и этот — или еще какой-нибудь маленький мирок — даст нам еще один шанс. Во всяком случае, приятно сознавать, что есть на свете место, где живут наши друзья.
Подбросили хворосту в костер, и тени заплясали.
Барриэр наблюдал за ними. Он как будто даже помолодел-как человек, в котором снова проснулась надежда.
Майкл ШААРАКНИГА
Свой первый корабль Боклер должен был вести на Сигнус. В неторопливую полуденную жару Боклер явился по вызову Командира и теперь стоял на потертом ковре, в щенячьем восторге переминаясь с ноги на ногу.
Ему было двадцать пять лет, и он уже два месяца как окончил Академию.
Командир велел Боклеру сесть и долго рассматривал его, изучая. Командир был уже стар. Старый, вспыльчивый, усталый человек. И крайне раздражительный. Он достиг той степени старости, когда раздражает любой разговор с молодым человеком: ведь они такие самоуверенные, эти молодые, а сами ничего не знают, и ничего туг невозможно поделать.
— Так вот, — произнес Командир. — Я кое-что должен зам сообщить. Вам понятно, куда вы направляетесь?
— Нет, сэр, — бодро ответил Боклер.
— Так вот, я вам сообщу, — повторил Командир. — Вы отправляетесь к Дыре Сигнуса. Надеюсь, вы о ней слышали? Отлично. Тогда вы знаете, что Дыра представляет собой огромное пылевое облако, диаметром примерно в десять световых лет. Мы никогда не проникали в Дыру — по ряду причин. Для небольшой скорости это облако слишком густое, да и слишком велико, а корабли Картографического Подразделения привыкли двигаться не спеша. Кроме того, до последнего времени мы не думали, что в Дыре есть что-то стоящее. Так что прежде в Дыру не заходили. Ваш корабль будет первым.
— Да, сэр, — сказал Боклер, и глаза у него загорелись.
— Несколько дней назад, — продолжил Командир, — один наш любитель навел на Дыру объектив — просто наблюдал. И отметил некое свечение. От Дыры идет слабый свет — вероятно, солнце, звезда внутри облака, такая далекая, что ее почти не видно. Бог ее знает, как давно она там, мы знаем, что свечения на Дыре раньше не регистрировалось. Очевидно, звезда приближается к краю облака. Понятно?
— Да, сэр, — ответил Боклер.
— Ваша задача — исследовать это солнце, выяснить, имеются ли у него планеты и есть ли там жигкь. Не очень-то похоже, чтобы там могли быть люди, — но если они все-таки есть, то ваша задача — расшифровать местный язык и ве-рнуться, а уж после туда отправятся психологи, чтобы определить воздействие беззвездного неба на людей… — Командир подался вперед и впервые поглядел в глаза Боклеру. — Итак, работа важная. В нашем распоряжении не было других лингвистов, мы перебрали множество кандидатур, пока нашли вас. У вас пока нет репутации, но зато корабль — ваш, отныне и навсегда. Вам это понятно?
Молодой человек кивнул, улыбаясь от уха до уха.
— Еще кое-что, — добавил Командир и замолчал.
Он смотрел на Боклера — на новенькую хрустящую форму серого цвета, по-детски гладкие щеки, и в одно мгновение с горечью представил себе Дыру Сигнуса, которую он, старик, никогда не увидит. Затем приказал мысленно: отставить жалость к самому себе. Впереди была важная часть разговора.
— Послушайте, — начал он резко, и Боклер удивленно моргнул. — Вы сменяете одного из старейших наших работников, одного из наших лучших людей. Его имя Билли Вьятт. Он… он долго с нами работал. — Командир снова замолчал, его пальцы перебирали корабельный журнал на столе. — В Академии вам много всего говорили, и все это очень важно. Но я хочу, чтоб вы поняли еще кое-что. Работа в Картографическом Подразделении довольно утомительна. Подолгу задерживаются немногие, но даже те, кто работает от души, в конце концов ломаются. Вы должны это знать. Так вот, я хочу, чтобы вы были деликатны с Билли Вьяттом, — он продержался дольше других. Теперь он уволен, да, потому что сломался. У него истощена нервная система, работать хорошо он не может. — Командир медленно поднялся и шагнул вперед, глядя Боклеру прямо в глаза. — Будете сменять Вьятта — обращайтесь с ним уважительно. Он побывал дальше и повидал больше, чем любой, кого вы когда-либо встретите. Поймите меня правильно, я не говорю о жалости, потому что — вы слыи. лте, мальчик? — рано или поздно это случится и с вами. Почему? Да просто потому, что этот проклятый космос слишком огромен. — Командир беспомощно развел руками. — Слишком огромен. В долгом полете все теряет смысл. И вы начинаете думать, что занимаетесь ерундой. Вот тогда мы вызовем вас и определим куданибудь в контору, иначе вы погубите людей и потеряете корабль. Ничего нельзя поделать, когда космос становится слишком большим. Вот что случилось с Вьяттом. Вот что произойдет с вами. Понятно?
Молодой человек неуверенно кивнул.
— А вот, — Командир повысил голос, — задание на сегодня. Принимайте корабль. Вьятт пойдет с вами — только в этот рейс, «объезжать» вас, как молодого пони. Прислушивайтесь к нему. В команде будет еще один, по имени Купер. Я вам советую: не упустите возможногги поучиться. Держите уши раскрытыми, а рот закрытым, кроме тех случаев, когда у вас будут возникать вопросы. Вот и все.
Боклер отдал честь и повернулся, намереваясь уйти.
— Увидите Вьятта, — добавил Командир, — скажите ему, что я не могу присутствовать при взлете. Слишком занят. Масса бумаг на подпись. Больше этих распроклятых бумаг, чем у шефа чирьев.
Молодой человек медлил.
— Помоги вам бог, — сказал Командир.
Вьятт заметил письмо, когда молодой человек был еще далеко. Вьятт замер, и ему показалось, что перед глазами на мгновение возник туман. Затем он увидел новенький зеленый ящик с приборами на спине этого парня и выражение его лица, пока тот поднимался по трапу, и у Вьятта перехватило дыхание. С минуту он стоял неподвижно. «Мне? — подумал Вьятт. — Неужели мне?» Боклер поднялся по ступенькам и сбросил ящик. Не очень-то приятно так начинать карьеру. Вьятт кивнул ему, но ничего не сказал. Он принял письмо, вскрыл и прочел. Вьятт был небольшого роста, полный, темноволосый и очень энергичный. На его лице не отразилось никаких чувств, пока он читал.
— Что ж, — произнес он, сложив письмо, — спасибо.
Наступила долгая пауза. Наконец Вьятт спросил: — А Командир сюда не собирается?
— Нет, сэр. Сказал, что занят. Просил передать всем наилучшие пожелания.
— Вот и славно, — сказал Вьятт.
После этого оба умолкли. Вьятт провел новичка в его каюту и пожелал удачи. Затем вернулся к себе и сел подумать.
Прослужив двадцать восемь лет в Каршграфическом Подразделении, он потерял способность удивляться. Ои сразу все понял, но нужно было какое-то время, чтобы осознать. «Ну-ну», — говорил он себе, но ничего не ощущал при этом. Рассеянно смахнув сигареты на пол, он подумал — почему? В письме не говорилось о причине.
Возможно, он не прошел физические испытания. Или подкачала психика. Любой из этих причин достаточно.
Ему сорок семь, а дело не из легких, но ведь он чувствует себя сильным и ловким и ничего не боится. Ему казалось, что он продержится еще долго, но, очевидно, он ошибался.
Если так, думал он, куда теперь?
Он сосредоточился на этой мысли не без интереса.
Ничего конкретного заранее он не присмотрел. В свое время он легко и естественно включился в дело, зная, чего хочет: путешествовать, слушать и смотреть. Когда он был молод, его привлекало приключение само но себе. Теперь — нечто иное. Он не мог бы выразить это словами, но ощущал, что именно ему нужно. Нужно смотреть, наблюдать и… понять.
Итак, все. Неважно, в чем конкретно причина, главное, что с Вьяттом кончено. Важно, что он возвращается домой — то есть, собственно, никуда…
Наступил вечер, но Вьятт еще сидел в своей каюте.
Наверное, у него нашлись силы разобраться — и он решил, что ничего не изменить. Если в космосе есть еще что-то, чего он пока не открыл, то похоже, ему это не нужно.
Он встал и направился. в кабину управления. Его ждал Купер. Купер — высокий, сухопарый и бородатый- имел сильный темперамент, большое сердце и малую способность к поглощению алкоголя. Купер сидел в кабине совершенно один, когда вошел Вьятт. Если не считать ярко-изумрудных сигнальных огоньков на пульте управления, кабина была погружена во тьму.
Купер лежал в пилотском кресле, откинувшись назад, его ноги упирались в пульт. Одна нога была разута, и Купер тихонько нажимал на кнопки огромным босым пальцем. Первое, что заметил Вьятт, когда вошел, была эта нога в зловеще мерцающем зеленом свете щитка.
Вьятт улыбнулся. По игре куперовской ноги и се пальцев, по положению Купера в кресле и по безвольно свисавшей руке было ясно, что Куп напился. В порту он обычно бывал пьян. Этот симпатичный худой мужчина мало заботился о том, как выглядит, а хорошие манеры у него и вовсе отсутствовали, что было свойственно многим членам Картографического Подразделения.
— Что скажешь, Билли? — буркнул Куп из глубины кресла.
Вьятт сел: — Ты где был?
— В порту. Повсюду в этом чертовом порту пил. Жарища!
— Что-нибудь принес с собой?
Куп безвольно махнул рукой в неопределенном направлении: — Поищи.
Бутылки грудой валялись возле двери. Вьятт взял одну и снова сел. Кабина была теплой, зеленой и тихой.
Купер и Вьятт провели вместе достаточно времени, чтобы молча сидеть рядом, и теперь они размышляли, глядя на зеленые блики. Вьятт сделал первый глоток и закрыл глаза. Купер не шевелился. Когда Вьятт уже решил, что приятель заснул, тот сказал вдруг: — Слышал я о перемещении.
Вьятт посмотрел на друга.
— Узнал сегодня, — сказал Куп, — от этого чертова Командира.
Вьятт снова закрыл глаза.
— Куда ты теперь? — спросил Куп.
Вьятт вздрогнул.
— Поищу.
— Есть какие-то планы?
Вьятт покачал головой. Куп смачно выругался.
— Никакого покоя, — пробурчал он. — Сволочи проклятые. — Внезапно он выпрямился в кресле, протягивая к лицу Вьятта тонкий, как спичка, палец. — Слушай, Билли, — сказал он торжественно, — ты отличный малый. Ты это знаешь? Дьявольски отличный малый.
Вьятт отхлебнул еще и кивнул, улыбаясь.
— Говорил ты это, — сказал он. — Я ходил в космос с хорошими парнями — отливными, отличными ребятами, — настойчиво продолжал Купер, выразительно покачивая трясущимся пальцем, — но ты получше их всех.
— Продолжай. А то я не в настроении, — усмехнулся Вьятт.
Куп, довольный, снова погрузился в кресло.
— Просто хочу, чтоб ты знал. Ты отличный парень.
— Ладно, — сказал Вьятт.
— Значит, тебя вышвырнули. Меня оставили. Тебя вышвырнули. Мозгов у них нет.
Вьятт откинулся назад, давая жидкости растечься, отступая в мир спокойствия. Приятно было ощущать вокруг себя корабль, темный и пульсирующий. «Как чрево, — подумал он. — Точно в чреве».
— Послушай, — громко сказал Куп. — Пожалуй, уйдука я с этого корабля. Какого дьявола мне на нем оставаться?
Вьятт поднял глаза, вздохнул. Если уж Куп пил, он никогда не бывал чуть под мухой. Ои заходил далеко и мог скатиться очень низко. Вьятт видел теперь, что Куп глубоко уязвлен, что перемены означают для него очень много, больше, чем ожидал Вьятт. Вьятт был вождем команды, но ему редко приходило в голову, что он так нужен Купу. Никогда он над этим по-настоящему не задумывался. Но теперь было ясно, что, останься Купер один, он может пасть окончательно. Если только этот новичок стоит немного и не научится делу быстро, похоже, Куп скоро погибнет. Теперь отстранение от должности казалось еще более нелепым, но ради Купа Вьятт поспешно возразил:
— Брось, парень. Ты и на свалку отправишься вместе с этим кораблем. Ты даже на него смахиваешь: у тебя такой же лоснящийся красный нос.
Куп угрюмо молчал, и Вьятт добавил мягко:
— Куп, спокойно. В полночь отбываем. Хочешь, чтобы я вел корабль?
— Да нет, — Куп резко повернулся, тряхнул головой. — Пошел к черту. Подыхай, — он откинулся на спинку; на изможденное лицо ложился зеленый отсвет со щитка. Следующие слова Купера прозвучали печально и тронули Вьятта: — Ну тебя к черту, Билли, — устало произнес Куп, — это не смешно.
Вьятт оставил его одного. Незачем спорить. Куп пьян, мозг его недосягаем.
В полночь корабль встал на дыбы, раскачался и прыгнул в небо. Вьятт наблюдал, как уходят ночные огни и пышно расцветают звезды. В несколько секунд последние облака проплыли мимо, и корабль оказался в открытой долгой ночи, и миллион миллионов голубых, красных и серебряных точек вспыхнули могучим светом, который и означал для Вьятта жизнь. Вьятт долго стоял, как всегда, ожидая чуда: он хотел, чтобы необъятная красота космоса стала понятной. Но этого не произошло.
Размышляя, Вьятт наблюдал за Вселенной, а она холодно смотрела на человека глазами звезд.
Наконец, совершенно разбитый, Вьятт пошел спать.
Первые дни пролетели для Боклера быстро. Он знакомился с кораблем, обследуя укромные закутки, наблюдая, ощупывая и влюбляясь. Корабль для Боклера бдлл точно женщина, первый полет стал медовым месяцем.
Ну что ж, такое случалось нередко, Боклер не был первым.
Вьятт и Купер частенько оставляли Боклера одного.
Они не ходили за ним по пятам, не следили, что он делает. Он видел их всего несколько раз — и не мог не почувствовать их удивления и негодования. При этом Вьятт бывал всегда вежлив, а Купер — нет. Ни один из них не находил нужным что-то посоветовать Боклеру, а он был достаточно умен, чтобы обходиться своими силами. Большую часть жизни Боклер провел среди книг, пыли и мертвых древних языков. По натуре он был замкнут и легко переносил одиночество.
Но вот однажды утром Вьятт отыскал Боклера в машинном отделении и вытащил растерянного парня наверх, в штурманскую рубку. И под массивным хрустальным сводом обзорного купола Боклер увидел картину, которую помнил до конца своих дней.
Корабль подходил к Дыре Сигнуса. Это была неправдоподобно огромная стена, почти плоская, уходящая вниз, в черное многоступенчатое молчание, падающая в бесконечность, на миллионы миллионов миль…
Если бы Боклер не видел звезд, еще светящихся по обе стороны гигантской плоскости, он мог бы подумать, что стена совсем близко, что до нее можно дотронуться рукой… Перед стеной вилась легкая дымка, а сама плоскость словно бы стояла на складках безмолвной черноты космоса.
Немного погодя Вьятт молча показал вниз. Боклер взглянул — и увидел его, крохотное желтое пятнышко, к которому они двигались. Оно было таким маленьким иа фоне массивной тучи, что Боклер легко потерял его из виду. Каждый раз, когда он отводил глаза, пятнышко терялось, и приходилось отыскивать его снова.
— Оно слишком далеко в глубине, — наконец нарушил молчание Вьятт. — Мы движемся вдоль облака кратчайшим путем. Потом замедлим ход и войдем туда. Денька два провозимся.
Боклер кивнул.
— Я решил, что вам захочется взглянуть, — добавил Вьятт.
— Спасибо, — Боклер благодарил искренне. Затем, не в силах сдержаться, он в изумлении покачал головой: — Господи!
— Зрелище величественное! — улыбнулся Вьятт.
Позже, много позже, Боклер начал припоминать, что говорил Командир о Вьятте и огромности космоса. Да, кое-что, например Дыра, непостижимо. В ней нет особого смысла — ну так что? Это настолько прекрасно, подумал Боклер, что смысла и не должно быть.
Корабль медленно приближался к звезде. Вокруг, если считать по земным меркам, был вакуум, — один атом вещества на кубическую милю пространства. Но для космического корабля плотность была велика. Идущий на субсветовой скорости корабль наткнулся бы на газ, как на стену. Поэтому они продвигались неторопливо, лавируя вокруг огромного желтого солнца. Планету они увидели почти сразу, и, направившись к ней, искали другие — но не нашли больше ни одной. Космос вокруг был абсолютно чуждым, и лишь единственная желтая звезда светилась в. легкой дымке бесконечного облака, да мерцала зеленая точка планеты.
Вьятт и Купер провели обычные исследования планеты, не приближаясь к ней, — Боклер наблюдал за всем с серьезным восторгом. Радиосигналов не обнаружили, но зато в спектре планеты было приличное количество кислорода и водяных паров и сравнительно мало азота.
Температура на поверхности допускала возможность жизни. Планета вполне могла быть обитаемой.
— Козыри наши! — бодро сказал Купер. — Этот кислород заряжает меня жизнью.
Вьятт промолчал. Он сидел В пилотском кресле, его огромные руки лежали на рычагах управления. Бережно направлял он корабль по длинной пологой спирали, думая о многих других случаях, о многих других посадках.
Он вспоминал кислотный океан на Люпусе, гнилостную болезнь на Альтаире — все темные, непонятные, зловещие явления, к которым он приближался, не подозревая об этом. И только сейчас Вьятт понял, что это продолжалось очень долго, слишком долго.
Машинально улыбаясь, Купер возился с телескопом и не заметил внезапного оцепенения Вьятта. Это было так неожиданно. Суставы пальцев Вьятта постепенно белели, и он все крепче вцеплялся в пульт. Пот заливал ему лицо и затекал в глаза, Вьятт ощущал, онемев, что промок насквозь. И вот в какой-то миг пальцы его застыли, вцепившись в рычаги, и он не мог ими пошевелить. Случится же такая чертовщина с человеком в последнем рейсе, подумал он. Он сидел, разглядывая свои руки. Наконец, собрав всю свою волю, Вьятт сумел оторвать пальцы от рычагов.
— Куп, — позвал он. — Перехвати.
Куп взглянул и увидел, что лицо Вьятта побледнело и блестит от пота, вытянутые руки казались деревянными.
— Конечно, — сказал Купер после паузы, показавшейся Вьятту невероятно долгой, — конечно.
Вьятт отстранился, и Куп скользнул в кресло.
— Вовремя мне дали отставку, — Вьятт все глядел на свои затекшие неподвижные пальцы. Он поднял глаза и увидел широко распахнутый взор Боклера, и тут же отвернулся от нескромной жалости этого взора. Купер, тяжело дыша, склонился над пультом.
— Ну, что ж, — вздохнул Вьятт.
Он чуть не плакал. Медленно вышел он из пилотской кабины, держа перед собой руки, точно засохшие существа, давно уже мертвые.
Корабль, переведенный на автоматическое управление, кружил в ночи, а команда спала. Наутро все были преувеличенно бодры и проявляли ко всему усиленный интерес.
Да, на этой планете были люди, и жили они в деревнях. Городoв обнаружить не удалось.
Купер посадил корабль.
Здесь все было невероятно. Долго никто из землян не мог преодолеть ощущение нереальности.
С самого начала все было странно.
Местные жители видели, как корабль кружится над их головами, но ие разбежались, наоборот — собрались в небольшие группы и наблюдали. Когда корабль приземлился, люди окружили его, кое-кто равнодушно потрогал стальные борта. Это были самые настоящие люди, внешне ничем не отличающиеся от землян. Впрочем, это как раз было нормально — в сходных условиях обычно рождаются схожие расы, — но Боклеру почудилось нечто суровое в этих мужчинах н женщина, почти величественное… Великолепно сложенные, они были красивы — особенно женщины. На них были простые, почти примитивные одежды из разноцветных тканей, но сами эти люди примитивными отнюдь на казались. Они держались спокойно, с достоинством, не кричали и не шумели, даже не проявляли особого любопытства. Лишь дети выглядели взволнованными. И ни у кого земляне не заметили оружия.
Боклер стоял у экрана и наблюдал. К нему присоединился Купер, который глядел безо всякого интереса, пока не увидел женщин. Внимание Купера привлекла черноглазая девушка с мягкими, округлыми формами тела. Купер широко улыбнулся и повернул ручку увеличения. На экране осталась одна эта девушка. Купер оценивающе разглядывал ее и сообщал свои соображения Боклеру, когда вошел Вьятт.
— Погляди-ка на эту, Билли! — Куп прямо рычал от восторга. — Друг, мы прибыли куда надо!
Вьятт сдержанно улыбнулся и быстро сменил настройку, чтобы охватить толпу, окружающую корабль.
— Никаких неприятностей?
— Да нет же, — уверил его Куп. — И воздух хорош. Разрежен, правда, но кислорода достаточно. Кто выходит первым?
— Я, — вполне резонно предложил Вьятт. Он ведь не нужен на корабле.
Никто не возражал. Куп улыбнулся, когда Вьятт вооружался, Потом предупредил, чтобы он не трогал ту миловидную черноглазую девушку.
Вьятт вышел. Воздух был чист и прохладен. Легкий ветерок задевал листья деревьев, и Вьятт временами слышал отдаленные колокольчики птичьих голосов. Ведь это последний раз он идет прогуляться по неизвестному миру. Вьятт постоял немного у люка, прежде чем двинуться вперед.
Кольцо людей не Шевельнулось при его приближении.
Рука Вьятта поднялась в том жесте, на который Картографическое Подразделение привыкло полагаться, считая его универсальным знаком мирных намерений. Вьятт остановился против высокого монументального старика, закутанного в зеленую ткань.
— Привет, — громко сказал Вьятт и торжественно поклонился.
Затаив дыхание, Боклер с корабля наблюдал, держа пистолет на прицеле, как Вьятт выполняет обряд приветствия. Никто из высоких мужчин не пошевелился, кроме того старика, который сложил руки и смотрел с нескрываемым изумлением. Когда обряд был закончен, Вьятт снова поклонился. Старик расплылся в широкой улыбке, глянул на стоящих вокруг людей, затем неожиданно поклонился Вьятту. Люди один за другим улыбались и кланялись. Вьятт повернулся и помахал оставшимся на корабле, и Боклер убрал пистолет. Начало было хорошее.
Утром Вьятт вышел один побродить на солнышке среди деревьев и обнаружил девушку, которую видел с корабля. Она сидела в одиночестве у ручья, болтая ногами в чистой прохладной воде. Вьятт сел рядом с ней.
Она взглянула на него без удивления глубокими, похохими на кусочки породистого дерева глазами. Потом низко поклонилась. Вьятт улыбнулся и ответил на поклон. He церемонясь, он снял ботинки и погрузил ноги в воду. Вода была нестерпимо холодной, и он присвистнул. Девушка улыбнулась и начала тихо, без слов, напевать. Мелодия была приятной и несложной, Вьятт довольно быстро уловил ее и начал вторить. Девушка засмеялась, и Вьятт засмеялся вместе с ней, вдруг почувствовав себя совсем молодым.
«Я Билли», — захотелось ему сказать, и он снова засмеялся. Гораздо уютнее было сидеть молча. Даже великолепное тело девушки не возбуждало во Вьятте ничего, кроме спокойного восхищения.
Девушка подобрала ботинок Вьятта и критически разглядывала его, что-то лопоча. Прекрасные глаза расширились, когда пальцы девушки прикоснулись к пряжке, Вадггт показал, как пряжка застегивается, и девушка в восторге захлопала в ладоши. Вьятт достал из кармана разные мелочи, и они исследовала их одну за другой. Ее озадачила только фотография на удостоверении.
Девушка взяла документ, разглядывала фото, потом — Вьятта, качала головой. Вьятту показалось, что девушка приняла снимок за неудачное произведение искусства.
Он усмехнулся.
День прошел быстро, солнце начало заходить. Они еще немного попели друг другу песни, которых ни тот, ни другая не поняли, но оба наслаждались звуками.
Лишь позже Вьятту пришло в голову, как мало любопытства они проявили. Они совсем не говорили. Eй не был интересен ни его язык, ни его имя, и, странно, Вьятт весь день ощущал, что в словах нет никакой необ ходимости. Двое людей, не проявившие никакого любопытства и ничего друг от друга не требующие, провели вместе редкостный день. Они сказали друг другу одноединственное слово — «до свидания».
Вьятт, растерянный, тяжелой походкой вернулся на корабль.
Первую неделю Боклер использовал каждый час бодрствования, чтобы изучить язык планеты. С самого начала он почувствовал необычность и своеобразие этих людей. В чем-то их поведение было непонятным, хотя сами они на первый взгляд ничем не отличались от землян. Но… они никогда не проявляли ни страха, ни удивления. Только дети интересовались кораблем, вертелись вокруг, разглядывали. Остальные вернулись к делам, и когда Боклер, изучая язык, приставал к ним с вопросами, весьма немногие хотели тратить время на разговоры. Но они всегда были вежливы, и Боклер, проявив завидное упорство, начал преуспевать. На второй день, когда Вьятт вернулся после встречи с девушкой, Боклер доложил ему о некотором прогрессе.
— Прекрасный язык, — сказал Боклер, едва Вьятт успел войти. — Удивительно развит. Чем-то похож на нашу латынь — конструкции того же типа, но мягче, и более флективный. Я пытался читать их книгу.
Вьятт задумчиво сел и зажег сигарету.
— Книгу? — удивился он.
— Да. Книг у них много, но у каждого есть именно эта — они держат ее на почетном месте в доме. Мне надоело их спрашивать, что это такое — наверное, Библия или что-то в этом роде, — но они так и не потрудились мне рассказать.
Вьятт вздрогнул, мысленно уносясь прочь.
— Я их просто не понимаю, — задумчиво сказал Боклер, довольный, что у него есть слушатель. — Не могу постичь. Они разумны, сообразительны — но у них нет ни капли любопытства ни к чему, даже друг к другу. Господи, да ведь они даже не сплетничают!
Вьятт с довольным видом глубоко затянулся.
— Не кажется ли вам, что это каким-то образом связано с невозможностью видеть звезды? Вероятно, из-за этого замедлилось развитие физики и математики…
Боклер покачал головой:
— Нет, объяснение не в этом. Тут что-то не то. Вы заметили, какая неровная здесь земля, вся в колдобинах, сколько видит глаз, как после войны изрыта? Но эти люди клянутся, что никогда не воевали — в пределах человеческой памяти, а история у них не записывается, так что раскопать это невозможно. — Вьятт ничего не ответил, и Боклер продолжал: — Не вижу связи с отсутствием звезд. Но… Я не понимаю этих людей. Им на все наплевать. Когда приземлился наш корабль, помните?.. Им все равно…
Вьятт улыбнулся. В другое время, в любое другое время в прошлом его бы крайне заинтересовали эти факты, но только не сейчас. Он ощущал себя далеким от всего, и ему, как этим людям, было плевать. Проблема раздражала Боклера, который был зеленым юнцом и доискивался до причин. Она раздражала и Купера.
— Черт, — проворчал Куп, вваливаясь в каюту. — Вот ты где, Билли. Я жутко устал. Все тут обошел, тебя искал. Где тебя носило? — Он кинулся в кресло, задумчиво взъерошил свои черные волосы длинными Тонкими цальцами. — Перекинемся в картишки?
— Не сейчас, Куп, — Вьятт откинулся назад, отдыхая.
Куп заворчал:
— Нечем заняться, как есть нечем. — Он встретился глазами с Боклером. — Продвигаешься, сынок? Скоро ли мы из. этих мест отчаливаем? Время тут тянется вроде воскресного вечера.
Боклер всегда был готов поговорить о своей прoблемe. Он снова изложил ее — теперь Куперу, и Вьятт очень устал слушать. Континент только один, сказал Боклер, и только одна нация, и все говорят на одном языке. Не удалось обнаружить ни правительства, ни полиции, ни закона. Насколько он убедился, не было даже института брака. Это и обществом назвать нельзя, нo, черт побери, оно существует — и Боклер не может найти никаких следов насилия, убийства, принуждения. Люди здесь, повторил он, просто на все плюют.
— Ей-богу, — проревел Куп, — я считаю, что тут все чокнутые.
— Но счастливые, — внезапно вмешался Вьятт. — Видно, что счастливые.
— Конечно, счастливые, — хихикнул Куп. — Они же дурачки. Во взгляде у них что-то такое… У тех счастливых парней, которых я знавал, у них у всех винтиков…
Прервавший его слова звук послышался еще несколько секунд назад, но поначалу был слишком тихим, однако быстро окреп и вдруг заполнил все. Легкий стремительный шум внезапно превратился в неистовый гром. Люди одновременно вскочили, охваченные страхом, но гигантской силы взрыв швырнул их на пол.
Земля содрогалась, корабль качался и оседал. В течение одной-единственной долгой секунды в воздухе возрастал чудовищный грохот агонизирующего мира, он заполнял каюту, он наполнил людей и все вокруг, сводя все к одному невероятному, сокрушительному, мучителькому, разрушительному удару.
За первым ударом раздался другой, подальше, затем следующий — еще два взрыва огромной силы, и грохот продолжался, наверно, секунд пять. Это был величайший грохот, какой когда-либо приходилось слышать людям, и мир под ними продолжал трепетать, раненый и дрожащий, в течение нескольких минут.
Первым выскочил из корабля Вьятт, тряся головой на бегу, чтобы вновь обрести способность слышать. На западе, над купдми зеленых и желтых деревьев, поднималось и кипело облако дыма в несколько миль длиной- оно плыло на большой высоте. Глядя на него и пытаясь устоять на месте на сотрясающейся почве, Вьятт сумел осмотреться и сообразить, в чем дело.
Метеориты.
Вьятт сталкивался с метеоритами задолго до этого, в системе Альдебарана. Теперь он почуял тот же запах гари и разрушения и почувствовал резкий, порыв ветра. И в ту же адинуту Вьятт подумал о девушке и, хотя она ничего не значила для него, потому что для него ничего не значил ни один из местных, — Вьятт изо всех сил побежал в сторону черного облака. Позади он слышал топот Боклера и Купера.
Вьятт ворвался в дым, кружа по лесу и вдоль ручья, где он провел день с девушкой. Ненадолго он Сбился с дороги, спотыкаясь о камни и поваленные деревья. Но постепенно дым рассеялся и Вьятту стали попадаться люди. Теперь он пожалел, что не умеет говорить на их языке. Все они покорно брели прочь от места, где раньше была их деревня, и никто не оглядывался. Вьятт натыкался на мертвецов, но некогда было останавливаться, некогда размышлять. Наступали сумерки, солнце садилось. Вьятт поблагодарил бога, что взял с собой сигнальную ракету.
Была уже глубокая ночь, когда Вьятт отыскал место падения первого метеорита.
Он нашел девушку, ошеломленную и истекающую кровью, в ущелье между двумя скалами. Опустился на колени и взял ее на руки. Нежно, благоговейно, сквозь ночь и пожар, мимо поваленных деревьев и мимо мертвецов он нес ее на корабль.
Все стало до ужаса ясно Боклеру. Он поговорил с людьми и понял. Метеориты падали с начала времен — так говорили люди. Может быть, причиной было огромное пылевое облако, через которое двигалась эта планета, а возможно, когда-то существовала вторая планета, позже разорванная в клочья гравитационными силами… Поскольку атмосфера здесь была разреженной, то и реальной защиты не было, так что метеориты падали год за годом, точно камни из божьей пращи. Падали с начала времен. Так говорили люди, эти ничем не интересующиеся люди. И тут Боклер нашел ключ. Несмотря на испуг и потрясение, Боклер во всем хотел докопаться До причин. И докопался.
Тем временем Вьятт выхаживал девушку. Она оказалась не слишком сильно ранена и быстро поправлялась, но ее семья и почти вся деревня погибли, и ей незачем было уходить с корабля. Постепенно Вьятт постигал местный язык. Имя девушки было бы сложно произнести по-английски, и Вьятт назвал ее Донна — в какой-то степенитб походило на ее настоящее имя. Она обладала классическими чертами лица, безукоризненными зубами, лицо ее сияло и улыбалось: Вьятт никогда не любил прежде, и теперь не знал, влюбился ли, да это его и не волновало. Просто Вьятт понимал, что Девушка нужна ему, с ней он чувствовал себя спокойно, отдыхал. Говоря с Донной, глядя на нее — он постигал красоту и постепенно обретал мир в душе.
Когда девушка понравилась, Боклер перевел Книгу уже до середины — Книгу, похожую на Библию, которой, видимо, дорожили все местные жители. По мери того, как продвигалась работа, с Боклером происходила поразительная перемена. Много времени он проводил в одиночестве под открытым небом, глядя на дымку, сквозь которую скоро засветятся звезды. Он пытался объяснить Вьятту свои переживания, но тому было не до них.
— Но, Билли, — пылко говoрил Боклер. — Понимаете, через что прошли эти люди? Видите, как они живут?
Вьятт кивнул, но глаза его были устремлены на девушку, он любовался ею: в этот момент она сидела и слушала записи старинной музыки.
— Они живут в постоянном ожидании, — пояснил Боклер, — и понятия не имеют о метеоритах. И не подозревают, что во вселенной есть еще что-то, кроме их планеты и солнца. Они считают, что это и есть все сущее. Они ничего не понимают, но, когда метеориты обрушиваются на них, могут сделать только один вывод.
Вьятт отвернулся от девушки, улыбаясь с отсутствующим видом; ничто не могло его тронуть. Уж он-то повидал порядок и красоту, невероятное совершенство Вселенной; он так глубоко их постиг, что, как и Боклер, не мог не верить в цель, в великий конечный смысл. Когда отец Вьятта умер от укуса насекомого на Обероне, Вьятт понял, что это не случайно, и доискивался до причины.
Когда его лучший товарищ упал в кислотный океан Альцесты, а второй умер от гнилостной болезни, Вьятт видел тут цель, цель злых бесполезных миров. Смысл вещей и явлений становился все яснее, и сейчас, в конце, Вьятт приблизился к истине, которая заключалась в том, что, вероятно, ничто не имеет никакого значения. Особенно сейчас. Так много всего произошло, что Вьятт утратил способность искать смысл событий. Он был уже немолод, хотелось отдохнуть, и на груди у этой девушки он находил смысл всего и всея, что было ему нужно.
Но Боклеру казалось, что здесь, на этой планете, совершается великое зло, и чем больше он об этом думал, тем более растерянным и сердитым становился. Он сидел в одиночестве и разглядывал ужасную рану на поверхности планеты, и пришел к тому, что проклял природу вещей — так много лет назад поступил и Вьяг.
И тогда Боклер стал продолжать перевод Книги. Он дошел до последнего абзаца, все еще проклиная мир, снова и снова перечитывая перевод. И когда пришло новое сияющее утро, Боклер сообщил Вьятту:
— Был у них тут какой-то тип, — очень хороший писатель. Он напиcал Книгу, которой местные пользуются как Библией. В чем-то она похожа на нашу Библию, но чаще — противоположна ей. Он проповедует, что человек ничему не должен поклоняться. Хотите, прочту последний отрывок?
Вьятт был в дурном настроении, но пришлось слушать из жалости к Боклеру, которому предстоит еще пройти такой длинный путь. Все мысли Вьятта сосредоточились на Донне, которая пошла прогуляться по лесу и проститься со своим миром. Скоро он приведет ее обратно на корабль. Может быть, она немного поплачет, но пойдет. Она всегда шла с ним, когда он за ней приходил.
— Я перевел, как сумел, — сказал Боклер, — но вы поймете. Этот тип здорово писал. Он был Шекспиром и Вольтером этого мира, да и всеми остальными писателями. Он мог заставить чувствовать. Я не сделал бы хорошего перевода, даже если бы всю жизнь работал, но, пожалуйста, послушайте и постарайтесь понять. Я пытался писать в духе Экклезиаста, потому что это нечто подобное.
— Ладно, — сказал, Вьятг.
Боклер после долгой паузы начал читать. Голос его звучал тепло и мощно, и вскоре Вьятт, завороженный, почувствовал, как уходят печаль и усталость. Он кивал и улыбался.
Вот какой отрывок выбрал для него Боклер из Книги: «Поднимись с улыбкой и иди за мной. Поднимись в броне тела твоего — и то, что случится, сделает тебя бесстрашным. Иди среди желтых холмов, потому что они принадлежат тебе. Иди по траве, и пусть ноги твои эязнуг в мягкой почве, и в конце, когда все продаст тебя, почва тебя успокоит, почва примет тебя, и ты обретешь мир и покой в темной постели: В броне своей, слушай мой голос. В броне своей, слушай. Что бы ни делал ты, — твой друг, и твой брат, я твоя женщина предадут тебя. Что бы ты ни посадил, семена и вёсны принесут тебе зло. Куда бы ни пошел ты, небо упадет на тебя. Хоть народы пойдут к тебе с дружбой, проклят ты. Знай, что не нужен ты Богу. Знай, что ты есть сама жизнь, что будет вечно проникать в тебя, даже если гoды твои будут бесконечны и ночи бессонны отныне и навеки. И, зная это, в броне твоей ты поднимешься. Да будет сияние в сердце твоем, да выкуется сталь в груди твоей. И что- теперь может повредить тебе, раз ты в гранитном панцире? Ты всего только умрешь. Так не ищи же искупления, ни прощения за грехи свои, узнай же, что не грешил ты никогда. Так пусть же Боги проникнут в тебя.»
Чтение закончилось. Вьятт сидел молча. Боклер испытующе посмотрел на него. Вьятт кивнул:
— Понятно, — сказал он.
— Они ни о чем не просят, — сказал Боклер. — На о бессмертии, ни о спасении, ни о счастье. Они принимают то, что есть, и ничему не удивляются.
Вьятт улыбнулся, поднимаясь. Он долго глядел на Боклера, пытаясь придумать, что сказать, но сказать было нечего. Если бы молодой человек мог поверить в это прямо здесь и сейчас, он бы сократил себе долгийдолгий мучительный путь. Но Вьятт не мог ему ничего объяснить — пока не мог. Он протянул руку и ласково хлопнул Боклера по плечу, потом ушел с корабля и двинулся к желтым холмам, где ждали его девушка и любовь.
«Что они сделают, — спрашивал Боклер, — когда взойдут звезды? Когда появятся другие пространства, куда можно отправиться, начнут ли эти люди искать, как мы?» Начнут. С грустью он понял, что начнут. Потому что в человеке есть струна, за которую умеют задевать звезды, и он устремится вверх и уйдет во виещний мир, в бесконечность, — и будет уходить, пока где-то есть хоть один человек и хоть одно необитаемое место, где он еще не побывал. А раз так — что значит смысл? Так уж мы устроены — и так будем жить.
Боклер глянул вверх, в небо.
Сквозь туман, слабо, как далекий глаз бога, пронизывающий серебристую дымку, просвечивала одна-единственная звезда.
Гордон Р. ДИКСОНСПАСАТЕЛЬНАЯ ОПЕРАЦИЯ
— Взгляни, Арчи, — сказал Джим Тимберлэйк, напряженно всматриваясь в щелку между двумя толстыми бревнами сарая. — Опять к нам исцелитель пожаловал.
Арчи Свенсон поднял голову. Он был худ и темноволос, вечно чем-то озабочен, и сейчас выглядел мрачнее тучи.
— Мне не нравится выражение его лица, — зловеще произнес он.
Они торопливо принялись за настройку механических переводчиков, — ларингофонов и наушников, — наблюдая за широкоплечим охранником с зеленой кожей, который открыл дверь и отступил на шаг, пропуская шамана — крепкого старичка, располневшего от сытой жизни. На поясе у него висел большой кинжал, из косички на голове торчало несколько мелких обглоданных костей, а в руке болтался надутый мочевой пузырь какого-то животного. Он был до неприличия неопрятен, с обвисшим толстым животом, и оставлял крайне неприятное впечатление.
— Привет, демоны! — весело заявил он, и механические переводчики тут же заработали, превращая хрюканье и щелканье в обычную человеческую речь.
— Кретин! — загорелое лицо Тимберлэйка, казалось, покраснело еще больше. — Я устал повторять, что мы не демоны, а самые обычные люди, такие же, как вы. У нас общие предки. Просто ваш народ приспособился к условиям жизни на этой планете, о которой все давно забыли. К тому же…
— Дорогой мой, — перебил его шаман, изящно помахивая мочевым пузырем. — Верю, верю, верю. Ни секунды не сомневаюсь. Но представьте, какой переполох прдмметря, если я с вами соглашусь. В конце концов, Рим не в oдин день строился.
— Значит, вы признаете, что знаете о Риме! — вскричал Тимберлэйк.
— Одна из наших самых любимых легенд, — промурлыкал шаман. — А теперь перейдем к делу…
В отчаянии Тимберлэйк расправил плечи, жалея только, что в дополнение к стальным мускулам не вышел ростом, как Свенсон, и до отказа повернул ручку громкости.
— Я ТРЕБУЮ, ЧТОБЫ НАС НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИЛИ!
— Ах, ах, ах! — восхищенно произнес шаман. — Кто из вас останется, обязательно должен показать, как пользоваться этой штуковиной!
— То есть как — «кто останется»? — испуганным, дрожащим голосом спросил Свенсон.
— Видите ли, наш совет старейшин наконец-то принял окончательное решение…
— С вашей помощью, — проворчал Тимберлэйк.
— Не стану скрывать, что к моему скромному голосу прислушались… По крайней мере мы приняли во внимание, что когда вы, два демона, прилетели на вашем дьявольском звездолете, то объяснили свое появление необходимостью спасти еще каких-то демонов. Должен признаться, перед нами стояла нелегкая задача: отпустить вас, чтобы уберечьси от сглазу, или сварить на медленном огне в кипящем масле, чтобы другим демонам неповадно было.
У Свенсона отвалилась нижняя челюсть.
— Однако, невзирая на трудности, совет принял мудрое решение, достойное легендарного Соломона: одного из вас мы отпустим на волю, а другого — сварим, как только наступит полнолуние. Ждать недолго.
На этот раз челюсть отвалилась не у Свенсона, который замер на месте, как громом пораженный, а у Тимберлэйка.
— Кто… кто из нас? — с трудом выговорил он.
Шаман грациозным движением руки описал по воздуху круг мочевым пузырем и указал на Свенсона.
— Иггль, — сказал он.
У Свенсона подкосились ноги.
— Биггль, — продолжал шаман, качнув пузырем в сторону Тимберлэйка, торопливо пытающегося настроить механического переводчика. Слова, видимо, состояли из ничего не означающих слогов, потому что смысл их так и остался непонятен.
— Тиггль, рог, — пропел шаман, неторопливо помахивая пузырем. — Джаби, уги, сиггль, блог. И тогда… выходишь… ты! — Мочевой пузырь замер перед побелевшим, как смерть, Свенсоном. — Поздравляю, — сказал шаман, обращаясь к Тимберлэйку. — Вы-избранник судьбы-и сможете выполнить возложенную на вас миссию. Два демона, которых вы ищете, находятся недалеко отсюда. Полдня пути. Идите прямо по долине и сверните направо от Краской Скалы.
По знаку шамана двое стражников вошли в дверь сарая и, взяв Тимберлэшса под руки, потащили к выходу.
— Подождите! — закричал он, вспомнив об оружии в кабине управления. — Мне надо кое-что забрать из звездолета.
— Ах! Увы… но нет, — с сожалением ответил шаман. — Мы, конечно, провинциалы, но не до такой же степени. Здравый смысл у нас есть. Тебе придется рассчитывать только на себя, демон. Эй, стража, дайте-ка ему хорошенько по голове, а потом отнесите до границы.
Примерно через полчаса, сидя на небольшом живописном холме, с которого открывался вид на огороженную частоколом деревню, откуда его только что вышвырнули, Тимберлэйк осторожно потрогал разламывающуюся от боли голову. Он тщательно проверил вмонтированный в шлем радиопередатчик, но, видимо, дубинка не причинила ему особого вреда. Все с той же тщательностью он настроил его на нужную волну.
— Свенсон? Арчи? — сказал он, прижимая ларингофон к горлу. — Арчи, ты меня слышишь?
— Слышу, — раздался в ответ утробный голос, исходящий, казалось, из глубин души, пораженной отчаянием.
— Развеселись, старина, — качая было Тимберлэйк, и в ту же секунду сдернул наушники, держа их на расстоянии вытянутой руки, пока голос постепенно не затих. — Арчи, — произнес он с упреком, — я понимаю, что ты волнуешься, и поэтому ни в чем тебя не виню, но…
— Волнуюсь! — завизжали наушники. — Они хотят меня съесть!
— Съесть?
— Когда приготовят в масле. Тимберлэйк, дрянь ты этакая, вее из-за тебя. Если бы…
— Нет, нет! — вскричал Тимберлэйк. — Поверь, Арчн, я здесь ак иря чел. Эхо у них считалка такая, знаешь, вроде: эйке, бэнике…
— Ты прекрасна понимаешь, о чем я говорю. Когда мы приземлились, я хотел взять с собой оружие. Но нет, ты уверил меня, что, судя по шкале, они прекрасно знают историю человечества и его достижения..
— Но так оно и есть. Они все знают, и ни вo что не верят.
— …более того, именно ты настоял, чтсбы мы изменили курс. Надо было не совать нос в чужие л ел а, а лететь прямо на Драхму VII и оформлять заявку, и тогда вообще ничего бы не произошло. Но тебе приспичило ответить на сигнал бедствия. Сигнал бедствия! Могу поспорить, это была западня. Тоже мне SOS: «Помогите! Помогите! Пожалейте двух обреченных мамочек. Спасите наших деток!»
— Арчи, — с укором в голосе произнес Тимберлэйк. — Неужели тебе чисто по-человечески не жаль людей, попавших в беду?
— Очень мило! — завопили наушники. — Кто это говорит? Меня собираются сварить в масле, а он, свободвый как птичка, намерен подобрать двух деток, улететь на их корабле домой, получить шикарное вознаграждение и жить припеваючи до глубокой старости… и еще заявляет мне о жалости к людям, попавшим в беду! Нет, каково…
Печально вздохнув, Тимберлэйк плавно перевел ручку настройки приемника, обрывая голос своего друга и партнера, и установил ее на SOS, сигнал которого звучал, не умолкая. Стрелка прибора подпрыгнула на шкале и замерла, указывая на долину. Очевидно, старый шаман не соврал. Что он говорил? Ах да, примерно полдня пути.
Твмберлэйк пошел вперед.
Идти было совсем нетрудно. Траву в долине щипали стада домашних животных, похожих на антилоп, и открытое зеленеющее пространство очень напоминало обычную лужайку перед его домом на земле. Но дойдя до Красной Скалы, он задумался. Как это-«повернуть направо от скалы»? Ведь можно повернуть, не доходя до нее, а можно и перейти? Тимберлэйк остановился в нерешительности.
Однако, поднявшись на пологий склон, он увидел зелевокожего туземца, опирающегося на копье и задумчиво глядящего в противоположном направлении. Тнмбердэйк замер на месте, готовый в любую секунду дать стрекача, но так как пастух не шевелился, решил осторожно приблизиться, в надежде, что шаман предупредил своих соплеменников о демоне, отпущенном на свободу.
— Э-э-э… здравствуйте, — сказал он туземцу.
— Иггль, защити! — воскликнул тот, приходя в себя, подпрыгнув на месте и попятившись. — Я замечтался и не заметил, как ты подкрался ко мне, демон. Только учти, ничего у тебя не выйдет. У меня в кошельке лежит косточка левого мизинца моего дедушки.
— Я не сделаю вам ничего плохого, — раздраженно ответил Тимберлэйк. — Мне необходимо найти двух молодых демонов, которые живут неподалеку.
— Молодых? — с сомнением в голосе произнес туземец. — Один из них действительно мал, а второй — ростом с избу совета. А ты уверен, что больше ничего от меня не потребуешь, демон? Если я покажу, где они живут?
— Уверен, — пробурчал Тимберлэйк.
— Н-да… ну ладно. Поверни направо и иди вдоль ручья. Увидишь небольшую долину, поросшую лесом. Ошибиться невозможно. А сейчас — извини. Пойду пасти своих зразов, а то нечем будет поужинать. Прощай.
Глядя в его удаляющуюся спину, Тимберлэйк почувствовал непреодолимое желание хорошенько стукнуть себя по голове. Ему на ум пришли тысячи причин, по которым следовало задержать пастуха. Как заложника, например. Или отобрать копье… впрочем, в любом случае было поздно, Тимберлэйк повернулся и начал медленно взбираться по пологому склону скалы.
За время пути он перебрал в голове самые разнообразные планы спасения. Полнолуние… когда оно наступит? Жаль, он не посмотрел на небо вчера или позавчера, сразу, как приземлились, но кто знал, что их схватят? И в ту, и в другую ночь на небе была луна, но какой формы? Оглушенный мозг отказался подсказать ответ с прежней услужливостью.
Ну и пусть. Даже если до полнолуния осталось всего несколько дней, горевать не приходится. Сигнал SOS, звучавший не переставая, указывал на наличие какого-то космического корабля, не слишком сильно поврежденного. А в любом корабле должно быть оружие. Вполне можно успеть вернуться, перепугать до смерти всю деревню и спасти Свенсона. Он подумал, что не худо было бы сообщить эту новость своему партнеру, но Тимберлэйк по-настоящему обиделся, когда Свенсон намекнул, что он бросает друга в беде. Уж кто-кто, а старина Арчи должен знать, что он на такое не способен. Вот и пусть поволнуется, раз так. Только полезно. В другой раз будет умнее.
Слегка задыхаясь — склон становился все круче — Тимберлэйк вошел в небольшой лес, и полумрак напомнил ему о том, что он начал свое путешествие в полдень, и день постепенно клонился к вечеру. Берега ручья становились все каменистее, почва была устлана сосновыми иглами, упавшими с деревьев. Через некоторое время он подошел к небольшой скале, с которой ручей низвергался водопадом.
С большим трудом вскарабкавшись наверх, он наконец-то очутился в маленькой, скорее даже миниатюрной, лесистой долине с пологими склонами. В ее центре ручей разливался в озеро, на берегу которого стоял крохотный, но очень аккуратный каменный домик, а рядом была навалена гора стволов молодых деревьев, образующих нечто вроде огромного навеса, весьма шаткого на вид. Чуть в стороне виднелся космический корабль неизвестной конструкции.
При приземлении он ударился о скалу и теперь представлял собой груду металлолома.
Тимберлэйк икнул и сел — по счастью, прямо на лежавший позади булыжник. В том, что звездолет был поврежден, он не сомневался; серьезные неполадки — предвидел, но никому не нужные обломки… воображение просто не могло нарисовать ему подобной картины. И как вообще уцелели дети, о которых шла речь в сообщении, при подобной катастрофе?
Не в силах унять нервной дрожи во всем теле, он с трудом поднялся на ноги и поспешно направился через долину к маленькому каменному домику. Тщательность его постройки восхищала и радовала глаз: камни были сцементированы чем-то похожим на краснр-серую глину, в оконных проемах, хоть и не застекленных, висели занавески, дверь поражала искусной ручной обработкой, а из небольшой квадратной трубы вился дымок.
Несколько неуверенно Тимберлэйк постучал в дверь.
— Войдите! — сообщил переводчик вслед за высоким тонким голоском, донесшимся изнутри, Тимберлэйк открыл дверь и вошел, наклонив голову.
Он очутился в большой квадратной комнате, меблированной с математической точностью и спартанской скромностью. Небольшая коробка, застланная матрасом из сена, стояла у одной из стен. Прочие стены от пола до потолка были заставлены полками, ящиками и шкафчиками, сделанными вручную. Исключение составлял лишь стол — несколько помятый, с погнутыми металлическими ножками, за которым сидело существо в метр ростом, с большой головой, серой кожей и глазами долгопята. На столе стояла крохотная коробочка, по всей видимости чернильница, и лежали отточенное птичье перо и пачка больших белых листьев, испещренных какими-то знаками.
— Хотя я всего лишь девятимесячный пид, — пискнуло существо, — мне не трудно определить в тебе представителя человеческого вида. Ты захочешь узнать мое имя. Меня зовут Агг. Возможно, ты пожелаешь сообщить мне свое.
— Э-э-э… Джим Тимберлэйк, — сказал Тимберлэйк. — Как дела?
— Мои дела идут с максимальной продуктивностью, на которую способен только пид, — пискнул Агг. — Хотя, как видишь, мне всего девять месяцев от роду. Чем могу быть полезен, Джим?
— Видите ли, — ответил Тимберлэйк, чувствуя, что попал в дурацкое положение, — мы с партнером прилетели на сигнал SOS…
— Исключительно счастливый случай, — пискнул пид.
Он почесал свой длинный нос, и Тимберлэйк обратил внимание, что на конце нос заострен не хуже копья. — Вот только вещи соберу и буду готов.
— Видите ли, — повторил Тимберлэйк, — дело в том, что мы не можем улететь прямо сейчас… — и он рассказал о несчастьях, обрушившихся им со Свенсоном на голову.
— А-а, — протянул пид. — В таком случае я не буду складывать вещи, так как в этом нет смысла. Спасибо. Прoщай.
— Эй, минутку! — вскричал Тимберлэйк, глядя, как пид вновь взялся за перо. — Не все еще потеряно. Нам надо только выручить Свенсона и отбить у туземцев наш Звездолет.
— Как? — спросил пид.
— Э-э-э… я думал, после аварий у вас уцелело какое-нибудь оружие…
— Оружие? Наш космический корабль был полностью уничтожен, исключением протввоперегрузочного отсека со всем содержимым: нашими яйцами и библиотекой, технические тексты которой я отобрал в свое личное пользование для большей сохранности. — Пид указал на одну из полок, которая сверху донизу была забита катушками с микрофильмами. — Наши мамочки принесли себя в жертву, сгорев вместо топлива — лишь бы мы благополучно приземлились. Когда я вылупился из яйца, рефлекторная память, заложенная в зародыше, точно подсказала мне, как поступить. Я настроил вспомогательную сигнальную систему на SOS и занялся самообразованием. Прошло девять месяцев, а мне удалось познать лишь общую теорию строения галактики. Доброй ночи.
— Но, мой друг…
— Ничем не могу помочь. Доброй ночи.
— Послушайте! — вскричал Тимберлэйк. — Мы прилетели сюда специально, чтобы спасти вас. Неужели у вас совсем нет совести?
— Конечно, нет. Совесть — продукт эмоций. А следовательно, она — ipso facto — начисто лишена логики, сказал пид. — А мы, пиды, славимся своим умением логично мыслить. Доброй ночи.
Разозлившись до такой степени, что не нашел возражений, Тимберлэйк выскочил из домика.
Вечернее предзакатное солнце заливало долину. Примерно в тридцати ярдах высился навес из стволов деревьев. Даже не дав себе труда задуматься, кому именно мог принадлежать такой огромный дом, Тимберлэйк яростно зашагал вперед.
Чем ближе он подходил, тем сильнее становился шум, доносившийся изнутри. Он все нарастал и нарастал, И наконец превратился в рев, который переводчик немедленно определил как «Боже мой».
— Зй, есть тут кто-нибудь? — спросил Тимберлэйк и вошел под навес.
В ту же секунду он увидел перед собой существо непомерных, размеров, напоминающее дракона, с маленькой шишковатой головой, как у кенгуру, и глазами, полностью закрытыми видеопроектором. Оно сидело в дальнем углу на огромном хвосте, покрытом бронированной чешуей и закрученном вокруг туловища, а рядом валялись микропленки и пустые катушки. Заметив Тимберлэйка, дракон сдвинул проектор на лоб и посмотрел на него.
— К- кт-то… кто вы? — Прижав свои относительно маленькие передние лапы к груди, он, казалось, стал меньше ростом и вжался в стену, подальше от Тимберлэйка.
— Меня зовут Джим, — проворчал Тимберлзйк. Мы с партнером прилетели спасти вас. Мы…
— Спасти! — вскричал дракон, впадая в экстаз и широко разводя лапы в стороны. — О радость! О восторг! Как долго горевал в пустыне этой я, и ждал, что наконец спасут меня! — Он запнулся. — Простите, как, вы сказали, ваше имя? Меня зовут Илу.
— Джим Тимберлэйк. Я — человек, — сказал Тимберлэйк, ожесточенно ковыряя пальцем в ухе, оглохшем от громовых раскатов драконьего голоса.
— О, доблестный человек! Ты, наконец, пришел… но поздно, слишком поздно… — И дракон затрясся от едва сдерживаемых рыданий.
— Слишком поздно?
— Да. Мамочка моя… — Илу захлебнулся слезами и умолк, не в силах вымолвить ни слова. Он плакал так жалостно, что Тимберлэйк, которому не чуждо было сострадание, не выдержал и, подойдя вплотную, ласково погладил его по голове. Дракон ткнул носом, величиной с бочку, ему в грудь и засопел.
— Ну что ты, что ты, — неуверенно забормотал Тимберлэйк.
— Простите, о, простите меня. Я ничего не могу с собой поделать. Я очень чувствительный. Совсем как моя мамочка.
— А кем была твоя мама? — спросил Тимберлэйк, чтобы отвлечь дракона от грустных мыслей.
— Что? — спросил Илу, удивленно поднимая голову. — Конечно, иллобаром, как и я. О, как она была прекрасна! Какие чудные белые клыки, какие сверкающие когти, какой великолепный могучий хвост! А сердце нежное, как цветочек. Когда падал лепесток, вместе с ним катилась из глаз ее крупная слеза.
— Ты так хорошо ее помнишь? — спросил Тимберлэйк, про себя отметив, что Илу, видима, старше пида, который вылупился из яйца только после приземления.
— Ну что ты, конечно, нет! Я создал ее любимый образ в cвоей памяти по романтическим книгам, которые она для полной безопасности поместила в жидкость противоперегрузочной камеры вместе с моим… — иллобар закрыл голову лапой и смущенным голосом произнес, — …яйцом. Та, которая любила подобные романы, не могла быть иной, чем рисует мое воображение. Разве не ее любящая рука положила в противоперегрузочную камеру механического педагога, который наставил кроху на путь истинный, как только он вырвался из скорлупы на волю? Да, — сказал иллобар, сверкая глазами. — Одно лишь слово может выразить все, что она для меня сделала. МАМА! — Он гордо расправил плечи и высморкался в один из небольших белых листьев, которые служили пиду для письма. — Но хватит. К чему вспоминать мое, столь плачевное, прошлое? Вы явились, чтобы спасти меня, В путь!
— Видишь ли, нам не удастся так просто улететь, — сказал Тимберлэйк. — Сначала надо… — и он поведал иллобару о Свенсоне и зеленокожих туземцах.
— Возможно ль? Пленник? Обреченный? — взревел дракон, подскакивая на хвосте и сверкая глазами. Где видано! О, нет! Вперед! На помощь!
Он угрожающе вытянул лапу, и Тимберлэйк, не помня себя от радости, что наконец-то нашел верного союзника, выскочил из-под навеса. Вдохнув свежий воздух полной грудью, он бросил взгляд на предзакатное солнце и тут с удивлением обнаружил, что иллобар за ним не последовал.
Тимберлэйк вернулся. Илу, избегая смотреть ему в глаза, подышал на когти и начал полировать их о костяную пластину на груди, смущенно напевая себи под нос.
— Что случилось? — осведомился Тимберлэйк.
— Э-э-э… понимаете, — пробормотал иллобар, — я вдруг подумал, что у них есть копья… и… всякие острые штуковины. А я не могу вынести мысли, что мне причинят боль.
Тимберлэйк застонал и в отчаянии опустился на первое попавшееся бревно.
— О, прошу вас, не расстраивайтесь! — вскричал иллобар. — Мне не пережить, когда. кто-нибудь печалится, Тимберлэйк заскрежетал зубами.
— Не надо так. Пожалуйста, развеселитесь. Послушайте, — сказал иллобар. — Позвольте мне зачитать вам прекрасные строки, произнесенные Смгной в «Пксрионе» Готера, когда она слышит, что дело ее безнадежно. — Он торопливо вставил в видеопроектор новую пленку и принялся говорить душераздирающим голосом: — «…судьба, предсказанная звездами, сбылась. О, чадолюбивая страдалица! Если бы Гнрутх был снагом, полновесным снагом, и никем, кроме снага, она была бы не в силах отказать ему в подписании договора. Но так как он презренный брыксл, она унесет память о нем с могилу…» Вот видите, — сказал иллобар, сдвига:! проектор на лоб и наливая какую-то жидкость из сосуда, напоминающего своими размерами бочонок, в нечто, похожее иа вазу для цветов. — Могу я предложить вам капельку моего домашнего вина?
Тимберлэйк принял подношение безжизненной рукой.
Он осторожно принюхался. Жидкость слегка пахла спиртом и была бесцветной, тягучей и маслянистой на вид.
«Какого черта», — подумал он, и опрокинул содержимое вазы себе в горло.
Жидкий огонь разгорелся внутри, не давая ему вздохнуть.
Ему показалось, что кто-то изо всех сил стукнул его по шее.
…И больше он ничего не помнил.
Тимберлзйк застонал и открыл глаза. Утреннее солнце проникало в щели между стволами навеса. Злые гномы упорно стучали по наковальням в его голове, а во рту ночевал верблюд, чувствовавший себя в родней стихии.
— Что это я выпил? — прохрипел он. Ответа не последовало. Кроме него, под навесом никого не было.
Тимберлзйк с трудом встал и, покачиваясь, добрел до озера, расположенного ярдах в тридцати от навеса.
Встав на колени, он сунул голову в холодную воду.
Манна небесная.
Примерно через полчаса, хорошенько прочистившись как изнутри, так и снаружи, он завязал лоб мокрым платком и вдруг вспомнил о Свенсоне.
«Только этого мне не хватало», — подумал Тимберлэйк, когда первое потрясение улеглось. Ведь он хотел поговорить со своим партнером, как только тот немного успокоится, а вышло, что несчастный обреченный всю ночь провел в страданиях и непереносимых муках. Угрызения сбвести, презрение к самому себе, которые испытывает Человек после хорошего похмелья, терзали Тимберлэйкa, разрывая его душу на части. Перед его внутренним взором вставал Свенсон: одинокий, беспомощный, Ожидающий ужасной смерти и лишенный возможности обмолвиться словом со своим единственным другом.
Виновато включив радиопередатчик, он прижал микрофон к горлу.
— Арчи! — робко позвал он. — Арчи! Ты манд слышишь? Ответь, Арчи! С тобой все в порядке? Арче!
Несколько странный, но довольно ритмичный звук донесся из наушников, не радуя слуха.
— Арчи! — воскликнул потрясенный Тимберлэйк. — Боже мой, Арчи, ты плачешь! Не смей! Слышишь, не надо!
— А кто плачет? — осведомился Свенсон невнятным тоном. — Я смеюсь. Смейся, и Вселенная засмеется вместе с тобой. Плачь, и ты будешь плакать в одиночестве. Ха! Меня сегодня в масле сварят, в масле сварят, в масле сварят. Меня сегодня в масле сварят, в полноду-у-нье…
— Арчи! — вскричал Тимберлэйк, пораженный до такой степени, что начисто забыл о своем плачевном состоянии. — Что с тобой случилось? Что они с тобой сделали?
— Ничего, — раздался в ответ возмущенный голос. — Ровным счетом ничего. Они превосходно ко мне отнеслись. Просто превосходно! Вся тюрьма теперь в моем личном распоряжении, и столько джубикса, сколько душе угодно…
— Чего-чего?
— Джубикса. Джу-бик-са.
— Что это такое?
— Понятнемею, — сказал Свенсон. — Прекрасно успокаивает нервную систему. Джим, ты не поверишь, как спокойно я себя чувствую. Так спокойно, так спокойно…
— Кретин! — завопил Тимберлейк. — Разве ты не понимаешь, что тебя одурманили? Не смей больше жевать джубикс. Это-наркотик.
— Чепуха. Ты всегда был подозрителен. Сукин подозрительный сын. Но я тебя — прощаю. И люблю всем сердцем своим. Добрый старый Джимми мой, добрый старенький шаман, добрый старенький джу-бикс… — голос постепенно затихал, переходя в легкий храп.
— Арчи! Арчи! Проснись… — Внезапно до затуманенного похмельем мозга Тнмберлэйка дошло, о чем говорил Свенсон. — Арчи! Ты сказал, что они собираются сварить тебя сегодня!
— Хрр-р… а? Конечно. Большой праздник. Меня сварить, корабль взорвать…
— Взорвать звездолет! — завизжал Тимберлэйк. — Арчи, что ты мелешь?
— Должен же я был хоть как-то отблагодарить их, — примирительным и слегка заискивающим тоном объяснил Свенсон. — Все равно нам не придется на нем летать, — помолчав, он взволнованно добавил. — Ведь ты не сердишься на меня, Джимми, правда?
Ледяной трясущейся рукой Тимберлэйк выключил передатчик. Лоб его покрылся испариной. В голове молоты продолжали стучать по наковальням. Мысли перепутались.
В создавшемся положении его не могли спасти никакие полумеры. Если только он хотел остаться в живых, спасти Свенсона и улететь с планеты, необходимо было успеть до торжественной церемонии, которая должна состояться в деревне сегодня вечером. Ну и ну! Ни помощи, ни оружия, да еще двое глупых маленьких детей на его шею…
В макиавеллиевых глубинах затуманенного похмельем- сознания зародилась идея, с каждой секундой казавшаяся ему все более привлекательной.
«Ну конечно, — подумал Тимберлэйк. — Ведь в конце концов, и пид, и иллобар — всего лишь маленькие дети.» Его сбил с толку не по годам развитый мозг пида и огромные размеры иллобара. Но взрослые разумные существа любого вида а) не хвалятся своими познаниями и б) не плачут по своей мамочке.
«Ха!» — подумал Тимберлэйк. Без оружия спасти Свенсона невозможно, а оружие находится в кабине управления звездолета. А звездолет будут охранять, невзирая ни на какие церемония. И в одиночку ему никогда не справиться с двумя часовыми, которые обычно стоят на страже и вооружены копьями. С другой стороны… Почему бы не выманить часовых подальше от звездолета? Скажем, если они услышат неподалеку шум драки? А еще точнее, если драку затеют пид с иллобаром? Тогда он, Тимберлэйк, незаметно овладеет оружием и станет хозяином положения. Что же касается двух инопланетян-иллобар, конечно, сильнее пида, но Тимберлэйк готов был поспорить с кем угодно, что пид — далеко не трус. Непохоже, чтобы они могли покалечить друг друга.
Тимберлэйк с трудом поднялся на ноги. Иллобара нигде не было видно, но из каминной трубы привычно рился дымок. Тимберлэйк направился к маленькому доч дайку, на ходу обдумывая, как повести разговор.
Подойдя к двери, он постучал.
— Войдите, — пискнул пид.
Он вошел.
— Только что мне удалось разработать собственную теорию расширяющейся вселенной, — с гордостью заявил пид. — Присаживайся, Джим, и послушай. Ты будешь поражен.
— Минутку, — сказал Тимберлэйк. — Я, собственно, хотел задать один вопрос о вашем друге.
— Каком друге?
— Иллобаре.
— Дружба нелогична, — объявил пид. Он вытащил из-под стола нечто напоминающее точильный камень и принялся водить по нему взад-вперед своим острым носом. — Это существо начисто лишено умения логически мыслить.
— Тогда вы не обидитесь, если я позволю себе заметить, что совсем в нем разочарован, — вкрадчиво заметил Тимберлэйк. — У него даже не хватило ума сообразить, насколько безупречен план захвата звездолета и нашего последующего отлета с этой планеты.
— Естественно, нет… что ты сказал? — переспросил пид. — Какой безупречный план отлета?
— Ну-ну, — укоризненно произнес Тимберлэйк. — Не надо так шутить. Признайтесь, что вы меня просто разыгрываете. Как будто я не знаю, что вы давно все обдумали и пришли к такому же выводу.
— Э-з-э… гм-м… Да, — ответил пид, неуверенно поводя носом. — Я считаю… да, конечно.
— Ну естественно. Я ни секунды не сомневался, что пид сразу разберется, что к чему. Итак, выходим немедленно?
— Конечно, — пропищал пид, спрыгивая со стула, — Немедленно… нет, сперва мне надо собрать вещи.
— Боюсь, на звездолете не хватит места. Естественно, вы сумеете восполнить потерю, как только мы вернемся в цивилизованное общество.
— Ну естественно, — сказал пид. И, распахнув дверь настежь, решительно зашагал вперед.
Они прошли почти всю долину, когда иллобар появился среди деревьев на дальнем склоне скалы и, завидев их, помчался навстречу галопом, сотрясая землю, со скорость сорока или пятидесяти миль в час. При ярком утреннем солнце его огромные размеры внушали суеверный ужас.
— Куда это вы собрались? — осведомился он, обращаясь к Тимберлэйку.
— Мы хотим выручить моего друга, спасти звездолет и улететь с планеты.
— Ой! — сказал иллобар, нервно сжимая и разжиуая пальцы передних лап. — А разве это не опасно?
— Что с того? — небоежно спросил Тимберлэйк.
— Э-э-э… наверное, я останусь. Прощайте, — сказал иллобар.
— Прощай, — сухо ответил Тимберлэйк. — Пойдемте, Агг, — добавил он, поворачиваясь к пиду.
— Иллобары, — заметил пид, продолжая идти вперед как ни в чем не бывало, — существа абсолютно бесполезные. Не знаю, право, как моя мать рискнула полететь с одним из них на звездолете.
Илу стоял и смотрел им вслед. Дойдя до водопада, они спустились с небольшой скалы, но не успели пройти и нескольких шагов, как сзади послышался тойот, и иллобар подскакал к ним легкой рысью.
— Здравствуйте! — радостно заявил он.
— Здравствуй, — ответил Тимберлэйк. — Мне показалось, что ты решил остаться?
— Да? Совершенно верно, — быстро согласился иллобар. — Просто я хочу пройтись с вами немного за компанию: ведь если не считать этого пида, вы путешествуете в полном одиночестве.
— Иллобары, — доверительно шепнул пид Тимберлэйку, — почему-то убеждены, что другим с ними интересно.
— Пиды, — сообщил иллобар Тимберлэйку в другое ухо, — самоуверенные эгоисты.
— Да, конечно, — многозначительно произнес Тими, дальше они отправились уже втроем.
Тими мог проделать весь путь до деревни за час, не прилагая особых усилий, Тимберлэйку, чтобы пройти; такое же расстояние, требовалось четыре часа быстрой ходьбы. Пиду, если принять во внимание его короткие ноги, надо было затратить на подобное путешествие целый день. А так как они не могли двигаться быстрее самого медленного из них, приходилось приноравливаться к пиду, что никак не могло сказаться положительным образом на нервах Тимберлэйка, — тем более, что пид настаивал на обсуждении крaсоты решений разнообразных математических проблем, а кллобар, не желая оставаться к долгу, цитировал наизусть длиннне эпические позмы. Но всeму на свете приходит конец, и перед самым заходом солнца они очутились на небольшом холме, примерно в миле от деревни, за которой гордо возвышался космический корабль.
— Значит, так, друзья, — сказал Тимберлэйк. — Мы сейчас обойдем деревню и приблизимся к звездолету сзади.
— Прямая линия, — возразил пид, — кратчайшее расстояние между двумя точками.
— Глупости, — не согласился с ним иллобар. — Нет ничего краше круга. Хорошего, большого круга, — подумав, нервно добарил он.
Тимберлэйк положил конец спору, свернув налево.
Они двинулись следом. Пока они пересекали долину, тени заметно удлинились, и когда три искателя приключений обошли деревню, солнечные лучи высвечивали лишь верхушку звездолета. Тимберлэйк торопливо попятился, но как раз в это время солнце зашло окончательно, и сразу наступила почти полная темнота.
Тимберлэйк вполголоса выругался. — Если слишком осторожничать, можно опоздать. Он решительно зашагал вперед, и минут через двадцать почувствовал, как иллобар дергает его за рукав. Тимберлэйк сделал пиду знак остановиться.
— Что это? — дрожащим голосом произнес иллобар. — Во-он там?
С большим трудом Тимберлэйк различил в темноте лапу иллобара, вытянутую над его головой. Посмотрев в указанном направлении, он увидел какую-то темную массу, все сильнее разгоравшуюся красным светом, как раз за частоколом, огораживающим деревню.
— Шш-ш, — сказал он и прислушался. Повернув до отказа ручку громкости механического переводчика, он услышал в наушниках еле слышный шепот.
— … приходит он вечером домой, а жена опять тушит мясо зраза. Вот он и говорит: «Я, кажется, предупреждал тебя, что не люблю тушеного мяса», а она отвечает…
— В чем причина столь долгой задержки? — требовательным тоном произнес пид. — Я нахожу ее нелогичной и бессмысленной.
— Шш-ш, — повторил Тимберлэйк. Он узнал все, что хотел. Огонь костра в деревне разгорелся по-настоящему, и при его свете виден был не только звездолет, но и две туманные фигуры часовых, опирающихся на копья перед открытым настежь входным люком. Пора было осуществлять свой план.
— Я обойду их сзади, а потом обезврежу, — сообщил он пиду с иллобаром и тут же пошел вперед, не давая им времени опомниться от изумления. Через несколько шагов, когда темнота окончательно его скрыла, Тимберлэйк повернулся и прохрипел громким шепотом: — И какие бы глупости он ни говорил, не надо на него сердиться или спорить.
Быстро отступив в сторону, но оставаясь в пределах слышимости, Тимберлэйк бросился ничком на мягкую траву и стал ждать дальнейшего развития событий.
В течение нескольких секунд стояла гробовая тишина, а затем иллобар произнес тихим, дрожащим голосом.
— И не подумаю!
— Как это «не подумаю»? Человек предупредил меня.
— Никогда! — еле сдерживаясь, но все еще тихо, ответил иллобар. — Он явно обратился ко мне. Как ты можешь сердиться? У тебя вообще нет чувств, о которых стоит говорить вслух.
— Но из нас двоих — ты единственный, кто глуп.
— Ах вот как! — выдохнул иллобар. — Это неправда!
— Нет, правда. Все иллобары глупы.
— Немедленно забери свои слова обратно. — Голос иллобара повысился на несколько октав, и в нем стали проскальзывать угрожающие нотки. — Ты порочишь мою любимую мамочку, пискун несчастный, придаток компьютера!
— Это ложь! — изо всех сил пискнул пид. — Ни один пид никогда в жизни не пользовался компьютерами —. К радости Тимберлэйка, голоса звучали все громче и громче. Перестав вслушиваться, он осторожно пополз по направлению к звездолету. Примерно на полпути он увидел двух часовых, покинувших свой пост и спешащих на место происшествия. Тимберлэйк встал, отряхнулся и быстро побежал к открытому люку. Оружие лежало нетронутым в кабине управления и, выбрав огнемет, оа неторопливо отправился к деревне.
Судя по крикам, реву, писку и стонам — позади него дрались по меньшей мере с дюжину котов и кошек.
В глубине души Тимберлэйк почувствовал угрызения совести. Он никак не ожидал, что план его увенчается столь бурным успехом.
Он подошел к деревне с самой дальней стороны. Небольшие ворота охранял лишь один нерасторопный часовой, который, к тому же, как и все прочие, напряженно прислушивался к состязанию пида с иллобаром.
Тимберлэйк оглушил его ударом приклада по голове и стал пробираться по темным закоулкам в поисках Свенсона.
Когда их взяли в плен, он постарался как можно точнее запомнить расположение домов в деревне, и сейчас без труда нашел сарай, в который их заперли. Свенсон сидел на земле перед входом, не связанный и никем не охраняемый, и надрывно, со слезами в голосе, пел нечто вроде «Да, мы дети отважных варягов». Он находился в весьма плачевном состоянии.
— Арчи! — прошипел Тимберлэйк, тряся его за плечо. — Пойдем отсюда. Скорее!
— Пойдем отсюда? — как эхо повторил Свенсон, поднимая голову. — Зачем, Джимми? И вообще, за кого ты меня принимаешь? Сбежать и огорчить столь превосходных людей, которые с самого утра греют для меня масло в котле? Глупости. Гляди… — он протянул Тимберлэйку палочку, напоминающую корень лакрицы. Пожуй немного. И ты поймешь, что я прав.
Тимберлэйк отпрянул от подношения, как от гремучей змеи.
— Арчи, — отчаянно проговорил он. — Опомнись. Нам необходимо добраться до звездолета и улететь отсюда!
Свенсон беспомощно хихикнул. Тимберлэйк лихорадочно стал перебирать в голове самые разнообразные планы, чтобы обмануть своего партнера и друга и попытаться сдвинуть его с насиженного места.
Внезапно его озарила мысль.
— Послушай, Арчи, — сказал он. — Конечно же, мы никуда не улетим. Давай лучше спрячемся где-нибудь за деревней. А когда они разволнуются и кинутся нас искать, мы выскочим и скажем…
— Отдай мне ружье, — недоверчиво произнес Свенсон.
— Как только выйдем за ворота.
— Нет. Сейчас.
— Но, Арчи, ты…
— Сию минуту, или я никуда не пойду!
Тнмберлэйк печально протянул ему огнемет. Свенсон осторожно взял егo в руки и тут же забросил на крышу соседнего дома.
— Сюрприз! Сюрприз! — закричал он. — Хватайте его скорее! Сюрприз!
В ту же секунду послышался топот многочисленных ног, и Тимберлэйк оказался погребенным под грудой тяжелых тел. Его крепко обхватили за плечи, не давая шевельнуться, подняли на ноги и поставили лицом к лицу перед старым шаманом.
— Как мило, что вы решили не покидать друга в беде, — вкрадчиво произнес исцелитель.
Тимберлэйк потерял сознание.
Когда он пришел в себя, они со Свенсоном стояли перед ярким костром, на котором в большом котле весело пузырилось кипящее масло. Вдохнув несколько странный запах, Тимберлэйк побледнел, как полотно.
— Вы не имеете права! — закричал он.
— Почему? — осведомился стоявший рядом шаман.
— Потому что… потому что, если вы нас хоть пальцем тронете, сюда прилетят сотни звездолетов н сотни демонов. Они… они сожгут деревню дотла… э-э-э… будут вас лечиты… э-э-э… восстановят прежнюю культуру…
— Будьте мужчиной, — перебил его шаман. — В конце концов, все демоны так говорят, прежде чем их сварят в масле. Пустые угрозы нас не пугают.
— Это не пустые угрозы! — Голос Тимберлэйка сорвался. — Немедленно дайте нам свободу, или я всех прокляну. Импшн, бимпши…
— Мой дорогой демон, — укоризненно произнес шаман. — Пожалуйста, не устраивайте сцен. Поверьте, мы переживаем не меньше вашего. Лучше пожуйте немного…
Тимберлэйк мгновенно ударил по руке, державшей палочку джубикса.
— Помогите мне; высшие силы! — Внезапно он обратил внимание, что больше не слышит шума драки пида с иллобаром. — Илу, на помощь! — завопил он изо всех сил. — Агг, на помощь! Помогите! Помогите! Помогииииите!
— Демон, прекрати немедленно! — крикнул шаман.
Частокол позади него внезапно вздыбился и раскололся на куски.
— Здесь, кажется, кто-то звал на помощь? — осведомился иллобар, появляясь в проделанном отверстии.
— Изыди, Сатана! — уверенно вскричал шаман и метнул копье, отскочившее от нагрудной костяной пластины иллобара, не причинив ему ни малейшего вреда.
— Пфуй! — не менее уверенно заявил иллобар. — Не хочешь ли ты напугать меня? — Он сделал шаг вперед, и Тимберлэйк обомлел от изумления, увидев, что пид изо всех сил цепляется за толстую шею дракона, засунув свой острый тонкий нос ему в затылок.
— Как вы себя чувствуете, сэр? — пискнул пид и покраснел. — Прошу прощенья, что так невежливо вел себя с вами раньше.
— Негодяй! — сурово произнес иллобар, обращаясь к шаману. — Когда же, наконец, ты отпустишь этих замечательных людей на свободу? Или мне присесть на ваши избушки по очереди — вот так! — И он уселся на один из домов, мгновенно сравняв его с землей.
— Н-не надо, — быстро ответил шаман. — Делай, что хочешь, демон. Только уходи отсюда. — Его зеленая кожа побледнела до такой степени, что ее можно было принять за белую.
— Я требую, чтобы меня сварили в масле! — упрямо заявил Свенсон.
— Не обращай внимания, — торопливо сказал Тимберлэйк иллобару. — Возьми его на руки, если можно… да, спасибо. Большое спасибо. — Свенсон, болтаясь на согнутой передней лапе, как мокрая тряпка, отчаянно разрыдался. — Думаю, будет лучше, если ты и меня понесешь, — сказал Тимберлэйк. И нем скорее…
Он почувствовал, как его подняли вверх, услышал свист ветра в ушах, и не успел опомниться, как очутился перед открытым люком звездолета.
Тимберлэйк подождал, пока иллобар протиснется внутрь, и мгновенно кинулся в кабину управления. Через восемнадцать секунд люк закрылся, на панели загорелась красная сигнальная лампочка, и звездолет стартовал. Далекий космос принял его в свои спокойные мирные объятия. Услышав позади себя какой-то звук, Тимберлэйк включил автопилот и повернулся. Иллобар с трудом пролезал в дверь. Пид все еще цеплялся за него мертвой хваткой.
— Я уложил вашего друга в постель. Пусть проспится, — сообщил иллобар. — Верно?
— Конечно. — Химберлэйк поднялся с места и посмотрел на них.
— Значит, так, — сказал он. — Если ты приляжешь, я попробую отыскать лом и…
— Лом? — недоуменно спросил иллобар.
— Э-э-э… чтобы разъединить вас, — слегка смутившись, ответил Тимберлэйк. — Вы, кажется, сцепились…
— Ой! — пискнул пид. — Ну что вы! Все в порядке. Просто мы принадлежим друг другу.
— Что такое? — растерянно спросил Тимберлэйк.
— Ну да, — вставил иллобар. — Рано или поздно нам все равно пришлось бы участвовать в ритуальном сражении, чтобы стать одним целым. Маленькие пиды и иллобары испытывают взаимную ненависть, которая в зрелом возрасте является залогом полного понимания, уважения и любви.
— Но, Илу… — заикаясь пробормотал Тимберлэйк.
— Нет, нет, вы не понимаете, — ответил иллобар. Я ведь не Илу, так же как он — не Агг. Мы — две половины одного полноценного существа: Аггилу или пид иллобар.
— Симбиоз, понимаете? — пропищал пид. — Полное слияние ума и чувств в отдельно взятом индивидууме.
— Э-э-э… — протянул Тимберлэйк.
— Да, — сказал Агиллу, пидиллобар. Он прочнее уселся на мощных задних лапах, почесал соединяющий его с самим собой длинный острый нос и продолжал говорить высоким пискливым голосом: — Если бы не любовь моей мамочек, мы никогда не дожили бы до этого часа. Но моя мамочки знали, что Делали. Они предвидели, что я встречу на своем пути, как вы. Понимаете, моя мамочки…
Пол АНДЕРСОНДРАГОЦЕННОСТИ МАРСИАНСКОЙ КОРОНЫ
Сообщение пришло, когда корабль находился еще в полумиллионе километров. ZX28749, он же «Джейн Брекней», прибывал точно по расписанию, и оснований к спешке не было. Но группа управления все же готовилась заранее. Прием телеуправляемого корабля — деликатная операция.
Ямагута, Штейнман и Романович сидели в башне ГСА, а Холлидей был наготове на случай аварии. Если бы вдруг не сработали управляющие цепи (чего, впрочем, ни разу пока не случалось), то тысячетонный атомный корабль, упав в космопорту, мог уничтожить все живое на Фобосе. Именно на этот случай Холлидей и сидел у приборов безопасности.
Тонкие пальцы Ямагуты танцевали на рукоятках радиолокатора.
— Я его поймал! — воскликнул Ямагута.
Штейнман прочел дистанцию, Романович — ускорение на допплероскопе. Цифры практически совпадали с расчетными.
— Ни к чему беспокоится, — сказал Ямагута, взяв сигарету. — Он еще не вошел в зону управления.
Ямагута обвел глазами зал, посмотрел в окно. Из башни открывался вид на порт — не слишком-то привлекательный вид, поскольку основная часть служб, мастерских и жилых помещений скрывалась под землей, освобождая место для взлетно-посадочной площадки.
Ее размеры были ограничены из-за большой кривизны поверхности крохотного спутника. Площадка всегда была обращена к Марсу, и башня стояла на самом ее краю, — но Ямагуте казалось, что огромная планета подвешена к противоположному полушарию спутника, красный диск в сиянии разреженной атмосферы, с проступающими на нем зеленовато-коричневыми пятнами.
Хотя Фобос и окружала пустота, но звезд видно не было: Солнце и прожектора давали слишком много света.
В дверь постучали. Холлидей отправился открывать, почти плывя в воздухе — так невелика была здесь сила тяжести..
— Никто не имеет права входить но время приема корабля! — сердито сказал Холлидей. Но, к сожалению, голос этого статного блондина с приятным открытым лицом звучал слишком мягко для столь решительных слов.
В зал вошел крепыш с серьезным круглым лицом.
Это был инспектор Грегг, одетый в китель и пижамные брюки. Обычно спокойный, сегодня он выглядел возбужденным; к тому же при инспекторе был револьвер, что отнюдь не входило в привычки Грегга.
— Ямагута снова посмотрел в окно и увидел четверых служащих охраны космопорта, одетых в мундиры межпланетной службы. Все были вооружены.
— Что случилось?
— Надеюсь, что ничего. — Грегг заставил себя улыбнутьря. — Но на этот раз «Джейн» несет несколько необычный груз.
— Что именно? — Глаза Романовича блеснули на широком мясистом лице. — Почему нас не предупредили?
— Вас и не собирались предупреждать. На борту находятся драгоценности марсианской короны.
Грегг извлек из кармана сигарету.
Холлидей и Штейнман покачали головами и переглянулись. Ямагута присвистнул.
— На корабле-роботе?! — спросил он.
— Именно. Корабль-робот — единственное транспортвое средство, куда не могут забраться грабители. На Землю драгоценности отправляли на рейсовом корабле, — и что в результате? Три попытки грабежа, А пока они были выставлены в Британском музее, сколько раз их пытались украсть? Не счесть! Охранника убили… Так что сейчас мои люди намерены забрать драгоценности прежде, чем кто-либо сможет подойти к кораблю, — и эскортировать их до Сабеи.
— Сколько они стоят? — спросил Романович.
— О! Полмиллиарда наших долларов, — ответил Грегг. — Но преступник, пожалуй, заставил бы марсиан заплатить за их возвращение… нет, конечно, это Земле пришлось бы платить, мы ведь отвечаем за их сохранность. — Грегг нервно затянулся. — Драгоценности доставили на борт «Джейн» к моменту старта, тайно. Меня известили обо всем на этой неделе, специальным курьером, он прибыл регулярным рейсом. Ни один грабитель не может знать, что драгоценности на борту, а как только мы доставим их на Марс, в Сабею — ну, там они в безопасности.
— Кто-то все же знает, — сказал задумчиво Ямагута. — Я говорю о той группе, которая занималась погрузкой, там, на Земле.
Грегг улыбнулся..
— Да-да, разумеется. Кое-кто из них с тех пор уехал с Земли, как сказал мне курьер, но это нормально, странники Космоса редко засиживаются на одном месте.
Взгляд Грегга остановился на Холлидее, потом на Штейнмане — оба они работали на станции «Земля» и появились на Марсе всего несколько месяцев назад.
Рейсовы корабли следовали по гиперболическим орбитам, и путь от Земли до Марса продолжался около двух недель. Корабли-роботы шли по более экономичным орбитам типа Гомана А, и это занимало 258 дней.
Человек, знающий, какой именно корабль несет драгоценности, мог бы покинуть Землю и прибыть на Марс гораздо раньше груза, и преспокойно устроиться на службу — на Фобосе всегда не хватало людей.
— Не смотрите на меня так, — сказал Штейнман со смехом. — Конечно, я и Шкж знали об этом. Но правил секретности мы не нарушили, так? Мы держали язык за зубами.
— Ну, если бы вы болтали, я бы знал, — заявил Грегг. — Слухи здесь летают со скоростью света. Не обижайтесь, но я обязан проследить, чтобы никто из вас не покидал башню до тех пор, пока драгоценности не погрузят на наш корабль.
— Тем хуже для вас, инспектор. Придется оплатить нам сверхурочные.
— Ну, если бы я хотел разбогатеть, уж я сумел бы это сделать. Все-таки я изыскатель! — воскликнул Холяидей.
— Кстати, когда ты прекратишь таскаться со счетчиком Гейгера, когда у тебя будет хоть какое-то свободное время? — вмешался Ямагута. — Что ты ищешь?
Фобос состоит из гранита и железа, больше здесь ничего нет.
— У меня свои идеи по этому вопросу, — пробурчал Холяидей.
— Черт побери, в этом проклятом месте не до идей, — заявил Романович. — Я и сам попытался бы спереть эти камушки, ну, просто чтобы развлечься… — Он оборвал фразу, ощутив на себе тяжелый взгляд Грегга.
— Ладно, — воскликнул Ямагута, — отойдите немного, инспектор. Не мешайте работать, это в ваших же интересах.
«Джейн» приближалась. Ее скорость почти сравнялась со скоростью Фобоса. Почти, но не совсем — всегда оставались небольшие возмущающие воздействия, которые коррелировались управляемыми ракетными двигателями.
«Джейн» была уже в какой-нибудь тысяче миль от Фобоса. Корабль представлял собой шар диаметром в сто пятьдесят метров — кроха по сравнению со спутником. Но ведь и Фобос — всего лишь точка в космическом пространстве.
Радиокоманда включила гироскопы — чтобы медленно повернуть корабль, направив его приемную антенну точно на пункт приземления. Шум ракетных двигателей превратился в тихий шепот. Корабль находился почти над космодромом, идя по касательной к поверхности планеты. Ямагута резко отпустил рукоятки, и двигатели взревели; корабль прочертил в небе пунцовую линию.
Ямагута вновь остановил двигатели, сверился с расчетами.
— О'кей, можно приземляться. Скорость «Джейн» сравнялась с орбитальной скрростью Фобоса, и корабль начал падать. Ямагута развернул «Джейн», направив дюзы вниз, — после чего отер лоб и встал; его место занял Романович. Такая работа была слишком изматывающей, один человек не в силах был бы довести ее до конца. Романович подвел тяжелую сферу к «люльке», а Штейнман закончил операцию, опустив «Джейн» в посадочное устройство, как яйцо в рюмку. Он выключил моторы, и воцарилась тишина.
— нет ли чего-нибудь выпить? — Ямагута поднял слегка дрожащую руку, глядя на нее е невозмутимым видом.
Холл идей улыбнулся я отправился за бутылкой. Она пошла по кругу. Грегг пить не стал. Он смотрел в окно, наблюдая, как техник проверяет радиоактивность почвы.
Результат оказался благоприятным, и полицейские с револьверами в рукак направились к громадному кораблю. Один из них вскарабкался по трапу, открыл люк и забрался внутрь.
Казалось, до его возвращения прошла вечность. Затем он поспешно выскочил. Грегг выругался и нажал кнопку радиопередатчика.
— Ибарра! Что там случилось?
Из радиошлема донеслось:
— Синьор, синьор инспектор… драгоценностей нет!..
Человек не способен воспроизвести звуки Верхнего Шланнаха — он может изобразить лишь нечто отдаленно похожее; и потому древний марсианский город, расположенный в тропической зоне, у пересечения «каналов» Физона и Евфрата, люди Земли называли Сабеей.
На Земле никогда не бывало ничего подобного Сабее. Это город, состоящий из башен, расширяющихся кверху; город, обитаемый более двадцати тысяч лет.
А если бы люди имели нечто похожее — то уж не упустили бы случая завлечь туристов, чтобы те взглянули на чудо. Но марсиане предпочитали более благородные методы обогащения, хотя и прославились как скупердяи почище шотландцев. И потому, несмотря на процветание межпланетной торговли и на то, что Фобос был свободным портом, — люди редко навещали Сабею.
Торопливо шагая по улицам, окаймленным каменными грибами, Грегг чувствовал повышенное внимание прохожих. Инспектор утешал себя тем, что в форме земного летчика его никто не узнает.
Но всегда серьезные марсиане сегодня отнюдь не рассматривали инспектора. Они отворачивались. А это было гораздо хуже.
На тихой улице Работников Пищевой Промышленности, застроенной только жилыми домами, можно встретить ремесленников и философов, — но никогда не бывает здесь ни танцев влюбленных, ни процессий алебардщиков… Самое шумное, что может произойти тут — это четырехдневная дискуссия об относительности класса нуль, или совершенно случайный обмен выстрелами.
Дело в том, что на этой улице живет знаменитейший частный сыщик планеты.
Бывая на Марсе — с его глубоким холодным небом, маленьким солнцем, с воздухом, бедным кислородом и заглушающим звуки — Грегг всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Но инспектор любил Сиалоха — и, когда ее он наконец взбежал по лестнице, стукнул молотком в дверь квартиры второго этажа и вошел, — у него было ощущение, что он избавился от кошмара.
— А! Грегг! — Сыщик отложил струнный инструмент и неуклюже пошел навстречу гостю. — Вот приятный сюрприз! Входите, дорогой друг, входите же!
Сиалох гордился своим английским, но я бы не решился воспроизвести свистящее и дребезжащее произношение марсианина. Впрочем, Грегг давно уже привык к нему.
Инспектор осторожно вошел в узкую высокую комвату. На полу, среди ворохов бумаг и груд всякой мелочи и оружия, спали, свернувшись кольцами, фосфоресцирующие змеи, освещающие дои по ночам. Красный песок лйкал на подоконниках готических окон. Сиалох обходился без прислуги.
В одном из углов комнаты находилась небольшая химическая лаборатория. Стены полностью закрывали книжные полки — здесь была литература по криминалистике трех планет, марсианские отчеты, микропленки с Зем. ли, говорящие камни с Венеры. Барельефы, изображающие царствующего Матриарха, были изрешечены пулями: Человек с Земли вряд ли смог бы усидеть на треугольных марсианских стульях, но Сиалох, имея трехпланетную клиентуру, предусмотрительно позаботился o наличии кресел. Грегг, тяжело дыша в кислороднйй маске, опустился в дряхлое кресло двадцатого века.
— Полагаю, вы здесь по делу официальному, но конфиденциально, — сказал Сиалох, вынимая изо рта основательно обкуренную трубку и откладывая ее в сторону. Грегг поздравил себя с тем, что ему не придется вдыхать голубые пары. (Марсиане с восторгом заимствовали табак, но, увы, им приходилось смешивать его с перманганатом калия…)
— Откуда вы знаете? — спросил инспектор.
— Элементарно, дорогой Грегг. У вас возбужденный вид, но лишь служебная неприятность может так подействовать на старого холостяка вашей расы. Кроме того, вы пришли сразу ко мне, а не обратились в Гомеостатическое Управление. Значит, дело серьезное.
Грегг принудил себя улыбнуться. Он до сих пор не понимал марсианской мимики. Что могло бы соответствовать усмешке или движению бровей на лице, абсот лютно непохожем на человеческое? И что этот аист-переросток…
Нет. Сравнивать существа с различных планет — просто бессмысленно. Можно лишь описывать разницу между ними — в пределах возможностей языка. Сиалох был существом двухметрового роста, напоминающим аиста. Извилистую шею венчала громадная голова с красным клювом и желтыми, глубоко посаженными глазами. Оперением Сиалох напоминал пингвина, однако при этом имел великолепный голубой хвост; а на месте крыльев у него были красноватые худые руки с четырехпалыми ладонями.
Грегг вернулся к действительности. Боже мой! Город — серый и спокойный, лежит за окнами, солнце спускдется за Эрейскуф пустыню… смутно слышен шум Экипажа, приводимого в движение колесом, похожим на «беличий топчан» английских тюрем… а он сидит здесь, готовясь рассказать историю, способную взорвать Солнечную систему!
Руки Грегга, одетые из-за холода в перчатки, судорожно сжались.
— Да, это совершенно конфиденциальное дело. Если вы сумеете его распутать, вы заработаете целое состояние.
Огонек, вспыхнувший в глазах Сиалоха, заставил инспектора пожалеть о сказанном, но деваться было некуда, и он продолжил:
— Один вопрос, кстати. Как вы относитесь к нам, людям с другой планеты?
— У меня нет предрассудков. Только мозг имеет значение, покрыто ли его вместилище перьями, волосами или. костяными пластинками.
— Понимаю. Но часть марсиан враждебно, относится к нам. Мы нарушаем древние традиции. К сожалению, это неизбежно, если мы хотим торговать с вами.
— Эта торговля в целом полезна. Ваше топливо, машины, табак — в обмен на наш канц и наш снулл. Кроме того, мы закоснели. Наконец, межпланетные полеты открыли новые горизонты в криминалистике. Да-да, я террофил.
— Так вы нам поможете? И будете молчать? Видите ли эта история может привести к тому, что ваша Всепланетная Федерация выставит нас с Фобоса.
Три века закрылись, превратив лицо с длинным клювом в маску.
— Я не могу пока ничего обещать, Грегг.
— Ладно… тем хуже. Я рискну. — Инспектор сделал глубокий вдох. — Вы наверняка знаете историю с драгоценностями короны?
— Они были отправлены на Землю, чтобы их там выставить, а также для научной работы.
— После многолетних переговоров. На всем Марсе нет более ценной реликвии… Вы были древней цивилизацией уже тогда, когда мы охотились на мамонтов… Tak вот, их украли.
Сиалох открыл глаза и молча кивнул.
— Их поместили на корабль-робот на станции «Земля», а когда корабль прибыл на Фобос — их не было!
Сиалох зажег трубку с помощью сложной системы из кремния и железа (спички на Марсе не загораются).
Закончив операцию, он предположил:
— Может быть, судно ограблено по дороге?
— Нет, это невозможно. Все корабли в Солнечной системе под контролем, известно с точностью до часа, где находится тот или иной корабль. Кроме того, вообразите, что вы вздумали найти и догнать точку в бесконечности, — вы не сможете даже взять достаточно Горючего для такой погони… К тому же об отправке драгоценностей знали только полиция ООН и персонал станции «Земля» — да и то с момента старта корабля, а уж тогда и вовсе не было времени для перехвата.
— Очень интересно. — Сиалох затянулся дымом.
— Если поднимется шум, — сказал Грегг жалобным тоном, — вы же представляете последствия. Я думаю, пока еще у нас есть несколько друзей в вашем парламенте…
— В палате Деятелей, да… несколько. Но не в палате Философов, а только она принимает окончательные решения.
— Но этот инцидент может привести к перерыву отношений между Землей и Марсом, а может, и к вечному разрыву! Черт возьми, Сиалох, вы просто обязаны найти эти камни!
— Извините, это потребует размышления.
Марсианин взял музыкальный инструмент и извлек нeскoлько аккордов. Грегг вздохнул, но принудил себя к спокойствию. Инспектор знал характер шланнахцев: в течение часа придется слушать минорное мяуканье.
Закат бледного солнца уже сменился ночью — на Марсе она наступает с обескураживающей быстротой, а змеи начали испускать голубой свет, когда Сиалох отставил свою полулиру.
— Я думаю, что должен поехать на Фобос, — заявил он. — В этой истории слишком много неизвестных, а гипотезы, которые строятся до того, как объединены все элементы дела, ничего не стоят. — Костлявая рука хлопнула Грегга по плечу. — Поехали, старина. Я вам весьма признателен. Жизнь стала удивительно монотонной. Но теперь, как говаривал мой знаменитый земной коллега, ставки сделаны… и какие ставки!
После пребывания в атмосфере, естественной для чеяевека, марсианам приходится посидеть часок в декомпреесионной камере, несмотря на то, что они надевают на клювы фильтры, оберегающие от избытка кислорода и влаги. И потому Сиалох ворчал — ворчал по поводу жары и сырости. Сыщик разгуливал по космопорту с фильтром на носу и в шляпе «тирстокр». Окружавшие Сиалоха люди были по-особому сдержанны (все, кроме Грегга) — ведь они хранили секрет, способный нарушить покой целой планеты.
Наконец Сиалох, натянув скафандр, вышел к «Джейн Брекней». Ее уже переместили к краю поля, освобождая место для вновь прибывающих кораблей, и «Джейн» сверкала в лучах грубого солнца космоса.
Грегг и Ямагута опередили сыщика и встретили его у корабля.
— Вы его добросовестно обшарили, — заметил Сиалох. — Вы прямо-таки ободрали с него кожу.
Сфероид напоминал яйцо, обработанное вафельницей. Была видна решетка из балок и поперечин на тонкой скорлупке из алюминия. Только сопла, люки и антенны прорезали эту шахматную доску, глубина ячеек которой была около тридцати сантиметров, а диаметр на «экваторе» доходил до метра.
Ямагута удивленно рассмеялся.
— Нет, что вы. Полиция, конечно, проверила каждый сантиметр, но внешний вид обычный. Это же грузовой корабль, он никогда не садится на планеты с атмосферой. Так что обтекаемый фюзеляж ни к чему. А поскольку на борту не бывает людей, то нет проблем и с герметичностью. Продукты, которые могут испортиться, лежат в специальных отсеках, с самозатягивающимися стенками, вот и все,
— Понятно. Где находились драгоценности?
— Считалось, что они в стенном шкафу рядом с гироскопом, — сказал Грегг. — В ящике размером 10 X 10X30 сантиметров, запертом на ключ.
Инспектор встряхнул головой, как бы пытаясь осознать, как столь маленький ящичек мог содержать такую большую угрозу.
— Гм. А они были помещены туда?
— Я запрашивал Землю, — ответил Грегг. — Мне сказали, что корабль был загружен, как обычно, на планетодроме спутника, затем поднят на пятьсот метров в ожидании старта. Он находился на орбите, в состоянии свободного полета, и был связан со спутником тонким канатом. Все как обычно. В последнюю минуту, без предупреждения, драгоценности доставили с Земли и поместили на борт корабля.
— Кто? Специальный полицейский чиновник, не так ли?
— Нет. Входить на корабль могут только техники, имеющие специальное разрешение — исключая случаи, когда дело идет о жизни и смерти. Один из обслуживающего персонала, некто Картер, получил распоряжение, куда поместить драгоценности. За ним наблюдала полиция, пока он поднимался по канату и входил в дюк. — Грегг показал маленькую дверцу возле антенны. — Затем он вышел, закрыл люк и спустился вниз. Его немедленно обыскали — в порядке предосторожности и удостоверились, что драгоценностей при нем нет. Впрочем, не было оснований его подозревать, это честный работник. Хотя надо заметить, что после этого он, исчез… «Джейн» стартовала через несколько минут, за ней, наблюдали до момента окончания работы двигателей, после чего она перешла на полет по инерции. Никто после того ее не видел, до… до ее прибытия сюда — без драгоценностей.
— И в точности по расчетной орбите, — добавил Ямагуяа. — Если бы кто-либо и сумел попасть на нее — это сбило бы ее с курсами мы бы обязательно заметили. «Джейн» получила бы добавочный импульс от другого корабля.
— Понятно. — За смотровым стеклом шлема клюв Сиалоха описал кривую, острие которой было направлено к небу. — Скажите, Грегг, драгоценности были в чемоданчике, когда его привезли?…
— То есть на станцию «Земля»? Без всякого сомнения. Драгоценности доставили четыре инспектора полиции ООН, их начальник уверяет, что они вне всякого подозрения. Когда о краже стало известно, они сами настояли на обыске в своих квартирах. Кроме того, они добровольно подверглись испытанию на детекторе лжи.
— А ваши агенты на Фобосе?
— То же самое, — мрачно сказал инспектор. — Я наложил эмбарго. Никто, кроме меня, не может покинуть колонию — с момента обнаружения кражи. Я осмотрел все помещения, туннели, каждый склад. — Грегг попытался почесать затылок. Сложная задача для того, кто одет в скафандр. — Я не могу слишком долго поддерживать эмбарго. Корабли прибывают, грузы скапливаются.:.
— Хнашла. Наше время, следовательно, ограничено. — Сиалох покачал головой. — Вам ясно, что здесь мы имеем увлекательный вариант древней проблемы запертой комнаты. Корабль-робот в полете — это замкнутое пространство в классическом смысле этой загадки.
Он погрузился в размышления.
Грегг рассматривал пустынный горизонт и мертвые камни. Забавно, какие шутки вытворяет зрение в безвоздушной среде. Вон там — человек переходит поле; в блеске солнца и прожекторов он кажется пунктиром из света и тени… Какого черта он там делает? Он что, зашнуровывает ботинки? Нет, нормально идет…
— Я бы хотел, конечно, подвергнуть исследованию на детекторе лжи всех обитателей Фобоса, — проворчал Грегг, — но закон не допускает этого без согласия подозреваемого, а согласились, конечно, только мои люди.
— Это правильно, дорогой друг, — заметил Сиалох, — каждый должен иметь право на свободу мыслей. Кроме того, этот метод слишком упростил бы все расследования.
— А мне плевать, упростятся они или нет, — взревел Грегг. — Все, чего я хочу-это вернуть чемоданчик с драгоценностями!
— Спокойней, дорогой друг. Нетерпение погубило немало полицейских с будущим, и я вспоминаю, что мой духовный предшественник на Земле уже делал подобный упрек одному из людей Скотланд-Ярда, который… тм… мог бы быть вашим духовным предком, Грег. Нужно подойти к проблеме с другой стороны. Есть ли на Фобосе люди, которые могли знать, что драгоценности находятся на борту этого корабля?
— Да. Двое. Но они не болтали, это точно.
— Кто они?
— Техники, Холлидей и Штейнман. Они были в штате станции «Земля», когда «Джейн» грузилась. Они ушли оттуда немного позже — примерно в одно время, — и прибыли сюда регулярным пассажирским рейсом. Они поступили на работу. Будьте уверены, их жилье прочесали насквозь!
— Наверное, — пробурчал Сиалох, — было бы неплохо проинтервьюировать этих двух господ?
Штейнман, маленький рыжий человечек, прикрывался бахвальством, как броней. Холлидею, похоже, просто все надоело. Это не было доказательством виновности: у всех с некоторых пор нервы, казалось, оголились.
Они расположились в полицейском управлении; Грегг сидел за столом, Сиалох прислонился к стене, куря и наблюдая за вновь прибывшими непроницаемыми желтыми глазами.
— Боже мой, сколько можно повторять одно и то же! — Штейнман сжал кулаки и бросил на марсианина испепеляющий взгляд. — Я не знаю, кто их взял! Каждый человек имеет право сменить место работы!
— Я прошу вас, — мягко сказал сыщик. — Ваша помощь может ускорить расследование. Знаете ли вы человека, доставившего чемоданчик на борт корабля?
— Разумеется. Джона Картера все знают. На космических станциях вообще все знают друг друга. — Штейнман стиснул зубы. — Именно по этой причине мы не хотим иметь дело с вашим детектором. Мы не хотим, чтобы ребята, которых мы видим по пятьдесят раз в день, знали, что мы о них думаем. От этого можно с ума сойти!
— Я никогда не выдвигал такого требования, — заметил Сиалох.
— Картер был моим другом, — заявил Холлидей.
— Вот, — процедил сквозь зубы Грегг. — И он тоже уехал, примерно тогда же, когда и вы. Он отправился на Землю, и больше его никто не видел. Начальник станции сообщил мне, что вы с Картером были очень близки. О чем вы обычно говорили?
Холлидей пожал плечами:
— Всегда одно и то же: любовь, выпивка, песни. Я не имел ничего этого с тех пор, как покинул Землю.
— Кто может сказать, что Картер украл чемоданчик? — спросил Штейнман. — Ему просто надоело болтаться в Пространстве, и он сменил профессию. Он не мог украсть бриллианты: его обыскали сразу же, не забывайте об этом.
— Не мог ли он их спрятать в таком месте, откуда их потом забрал бы его сообщник? — спросил Сиалох.
— Спрятать? Где? На космических кораблях нет тайников, — проговорил Штейнман скучающим тоном. — Он оставался на «Джейн» лишь несколько минут, — только и мог поставить чемоданчик в указанное ему место. — Глаза Штейнмана зло блеснули. — Посмотрите правде в глаза. Единственные люди, имевшие возможность стащить драгоценности, — это наши дорогие полицейские.
Инспектор покраснел и приподнялся с места: — Я бы вас попросил!
— У нас есть лишь ваше заверение, что они невиновны, — проворчал Штейнман. — Почему ваше слово стоит дороже моего?
— Сиалох сделал успокоительный жест.
— Пожалуйста, не ссорьтесь. Ссоры нелогичны. — Клюв марсианина открылся и задребезжал, что означало: Сиалох улыбается. — Я кого-нибудь из вас есть гипотеза? Я готов ее выслушать.
Воцарилась тишина. Холлидей пробормотал: — У меня есть.
Сиалох закрыл глаза и спокойно затянулся дымом.
Словам Холлидея, на взгляд сыщика, не хватало убежденности.
— Но только, если мое предположение верно, вам никогда не найти камешки.
Грегг нахмурился.
— Я шатался по всей Солнечной системе, — продолжал Холлидей. — В ней чувствуешь себя потерянным.
Да.'Нужно побывать там, в космосе, одному, чтобы понять, что такое одиночество. Я занимался изысканиями… как любитель… я искал уран. И я не верю, что мы знаем б Вселенной все. Или даже о том, что находится в пустоте между планетами.
— Вы говорите о кобблиях? — спросил Грегг, — Можете называть это суеверием, если хотите. Но стоит достаточно долго пробыть в Пространстве… да, тогда вы узнаете. Там есть живые существа, где-то там, в Пространстве — существа, состоящие из газа или излучений, как вам угодно. Существа, которые живут в Пространстве.
— А зачем такому коббяию драгоценности?
Холлидей развел руками.
— Откуда я знаю? Может быть, им надоели наши полеты через их мрачное царство. Украсть драгоценности марсианской короны — лучшее средство прервать сообщение с Марсом, не так ли?
Только ироническое урчание трубки Сиалоха нарушало наступившее молчание.
— Ладно… — Грегг теребил пресс-папье из метеорита. — У вас есть еще вопросы, мистер Сиалох?
— Только один. — Тройные веки поднялись, холодный взгляд уперся в Штейнмана. — У вас есть какоенибудь увлечение?
— У меня? Шахматы. Но какое вам до этого дело? — Штейнман насупился.
— Ничего другого?
— Здесь нет других развлечений.
Сиалох бросил взгляд на инспектора, сидевшего склонив голову, и затем сказал мягко:
— Я понимаю. Спасибо. Может быть, мы с вами сыграем как-нибудь на днях? Я играю неплохо. Это все, господа.
Oни вышли, витая в воздухе, как духи во сне, из-за слабого притяжения.
Грегг бросил на Сиалоха умоляющий взгляд: — Ну что же, в конце концов?
— Ничего особенного… Да, пока я здесь, я хотел бы видеть техников за работой. При моей профессии нужно иметь представление обо всех профессиях.
Грегг тяжело вздохнул.
— Полиции придется снять эмбарго, и как можно скорее, — заметил Романович. — Иначе ей придется давать объяснения. Склады уже забиты.
— Это было бы лучше всего, — согласился Сиалох. — Да, скажите… здесь все стандартное? На всех станциях так?
— Вы имеете в виду скафандры и оборудование? Да, они везде одинаковы.
— Вы не позволите мне взглянуть на все это поближе?
«Боже, храни меня от инквизиторов», — подумал Романович и подозвал механика.
— Мистер Сиалох хотел бы, чтобы вы объяснили, как устроен и работает ваш скафандр, — сказал он саркастическим тоном.
— Пожалуйста. Это стандартный скафандр, подкрепленный в сочленениях. — Руки механика в тяжелых перчатках начали жестикулировать. — Спирали отопления питаются от этой батареи. В резервуаре запас воздуха на десять часов. Эти пряжки удерживают инструменты, иначе они плавали бы вокруг вас. Этот маленький баллон на поясе содержит краску, которая разбрызгивается вот этим жиклером.
— Зачем красят корабли? — спросил Сиалох. — В космосе ведь нет ничего, что могло бы привести к коррозии?
— Мы называем это краской, но это вообще-то состав гунк. Им можно заклеить дыру в фюзеляже — временно, пока не будет возможности установить новую плиту или как-то иначе исправить повреждение- например, отверстие, пробитое метеоритом.
Механик нажал на спуск, и тонкая струя, почти невидимая, вырвалась из отверстия. Жидкость затвердевала, соприкасаясь с почвой.
— Но она еле видна, — заметил марсианин. — По крайней мере, я ее плохо различаю. Это из-за отсутствия воздуха?
— Да, верно, свет не рассеивается… но этот состав радиоактивен — не настолько, чтобы быть опасным, но достаточно, чтобы ремонтная бригада могла обнаружить с помощью счетчиков Гейгера нужное место.
— Ясно. А в течение какого времени его можно обнаружить?
— Гарантия дается на год.
Сиалох пошел дальше, и Романович с трудом поспевал за длинноногим марсианином.
— Вы думаете, Картер мог спрятать ящичек в баллоне с краской? — спросил он.
— Нет. Отверстие слишком мало. И Картер был тщательно обыскан. — Сиалох прервал сам себя и поклонился. — Вы были очень любезны и терпеливы, мистер Романович. Я больше не хочу вас утруждать, я сам найду инспектора.
— И что вы ему скажете?
— Что он может снять эмбарго, конечно. А затем я хочу успеть на ближайший корабль на Марс. Если я поспешу, то успею на концерт в Сабею. — Голос его стая мечтательным. — Сегодня впервые играют «Вариации на темы Мендельсона» Ханиеша, переработанные в тональностях Шланнаха. Несомненно, очень интересно.
Через три дня пришло письмо. Сиалох, извинившись перед сидевшим у него клиентом, прочитал его и сказал:
— Вам будет интересно знать, что знаменитые Диадемы находятся на пути домой.
Клиент, министр из Палаты Деятелей, моргнул.
— Извините, Сиалох, но какое это имеет отношение к вам?
— Шеф полиции бесперых — мой друг. Он подумал, что мне будет приятно знать о ходе событий.
— Храа. Вы недавно были на Фобосе.
— Маловажное дело. — Сыщик аккуратно сложил письмо, посыпал его солью и съел. Бумага для марсиан- большое лакомство, особенно бумага официальных документов.
— Итак, вы сказали, мистер?..
Парламентарий отвечал рассеянно. Он ни за что на свете не захотел бы выглядеть нескромным… но если бы он умел видеть насквозь, он не преминул бы заглянуть в желудок Сиалоха. И вот что он прочел бы:
«Дорогой Сиалох!
Вы были абсолютно правы. Проблема запертой комнаты решена. Тот корабль, который доставит Вам письмо, везет и драгоценности. Очень жаль, что публике не придется узнать эту историю. Вам обязаны две планеты — и я благодарю Вас от имени обеих и прошу прислать счет, который будет оплачен, даже если Ассамблее придется вотировать специальный кредит, что, как я опасаюсь, и придется сделать.
Я признаю, что Ваше предложение снять эмбарго поначалу показалось мне весьма неразумным, но оно принесло плоды. Я хотел заставить моих людей пройти Фобос со счетчиками Гейгера, но Холлидей нашел чемоданчик раньше, что избавило нас от многих хлопот.
Я задержал Холлидея в тот момент, когда он возвращался на станцию; ящичек был среди образцов урановых руд. Холлидей сознался. Вы оказались правы во всех деталях.
Помните, Вы привели цитату — слова человека с Земли, которого Вы весьма уважаете? «Когда вы исключили невозможное, то, что останется, каким бы невероятным оно ни казалось, будет правдой». Что-то в этом духе. Цитата прекрасно подошла к нашему случаю.
Как Вы и предполагали, чемоданчик был доставлен на корабль на станции «Земля» и оставлен там-других возможностей просто не было. Картер разработал свой план в одну минуту, в тот момент, когда ему приказали взять драгоценности, чтобы снести их на борт «Джейн».
Картер действительно вошел на корабль, но когда вышел оттуда — чемоданчик был при нем. В неверном освещении никто не заметил, как он пристроил чемоданчик между четырьмя элементами внешней структуры, рядом с люком. Как Вы заметили, если драгоценности не внутри корабля, и если их не вынесли из корабля, они должны быть на корабле. Тяготение удерживало их на месте. Когда «Джейн» стартовала, инерция должна была толкнуть чемоданчик назад, но конструкция корабля, его форма складчатой раковины не дала ему сдвинуться далеко. Чемоданчик прижался к стенке элемента и оставался там — на всем пути от Земли до Марса! Притяжение корабля удержало его и в свободном полете, поскольку корабль и чемоданчик были на одной орбите.
Холлидей признался, что Картер посвятил его в тайну. Картер не мог сам отправиться на Фобос, не возбудив подозрений, и оказался бы под наблюдением с момента обнаружения кражи. Он нуждался в сообщнике.
Холлидей прибыл на Фобос и стал разыгрывать изыскателя, чтобы морочить всех, пока он будет охотиться за драгоценностями. Как мне разъяснили, когда корабль подходит ближе чем на тысячу километров к спутнику, его притяжение становится слабее, чем притяжение Фобоса. Любой человек из технического персонала знает, что корабли-роботы начинают тормозить лишь вблизи от места посадки, и тогда они находятся прямо над поверхностью, а сторона, на которой расположены антенна и люк — та сторона, на которой Картер поместил ящичек- поворачивается к космопорту.
Картер знал, что центробежная сила отбросит чемоданчик от корабля к Фобосу, но этой силы недостаточно, чтобы драгоценности ушли в пространство; а поскольку стания «Фобос» расположена иа противоположной от Марса стороне спутника, то можно было не бояться и того, что чемоданчик упадет на Марс.
Так что драгоценности короны упали на Фобос, как Вы и предполагали. Картер обрызгал чемоданчик радиоактивной жидкостью перед тем, как запрятать, и Холлндей отыскал eго с помощью счетчика Гейгера.
Драгоценности нашлись всего в десяти километрах от станцни.
Штейнман не дает мне покоя — хочет узнать, почему Вы его расспрашивали об увлечениях. Вы мне этого не говорили, но я Понял: либо он, либо Холлидей были обязательно замешаны, потому что никто, кроме них, не знал о грузе. А сообщник должен иметь предлог для того, чтобы выходить на поиски ящичка. У шахматиста же нет повода к длительным прогулкам. Прав ли я? Во всяком случае мне кажется, что я не чужд Вашим принциггам расследования.
Кстати, Штейнман спрашивает, не хотите ли Вы еыграть с ним партию, когда будете свободны.
Холлидей знает, где прячется Картер, и мы уже сообщили об этом иа Землю. К несчастью, мы не можем передать преступников в руки правосудия без того, чтобы дело получило огласку. Ну, неважно, их все равно внесут в черные списки.
Я заканчиваю, чтобы письмо ушло с ближайшим рейсом. Хотелось бы поскорее встретиться с Вами — только не по служебным делам.
Со всей возможной благодарностью.»
Но министр не умел видеть насквозь. Он попытался угадать, что же случилось на Фобосе, — но, быстро пoняв бесплодность этого занятия, перешел к собственной проблеме. Кто-то в Сабее собирался фарнакировать крафы, и беспокоящая закнаутра появилась среди Гюйocoв…
Сиалох нашел дело весьма интересным.
Э. С. ТАББКОЛОКОЛЬЧИКИ АХЕРОНА
У каждой планеты собственная атмосфера. Не та, ко, торой мы дышим, но та, которую мы ощущаем. Рвущиеся ввысь, изрезанные волнами бурных морей горы Кальтурии; исполинские откосы, голые и бесплодные, отражают багровый свет зловещего солнца на небе столь низком и хмуром, что человек чувствует себя букашкой на ладони, мироздания. Локраш, теплый и ласковый, покрытый лесами и иологими холмами; Ароматный ветерок раскачивает, цветы, красный и зелецый свет двойного солнца сливается и переливается бесконечным, переменчивым, мерцающим чудом. Снега, льды и непрекращающиеся электрические бури Рагнарока; а по ночам ослепительной красоты сияние заполняет небо лентами и полотнищами разноцветного огня. Поющие колокольчики Ахерона.
Мы заходили на эти планеты во время Большого путешествия, приземлялись на день-два, пассажиры глазели и восхищались, затем снова вверх, гравитационные двигатели гудели, поднимая нас в космос, кружение гиперпрыжка, бросающего нас от звезды к звезде, и снова посадка, и снова чудеса природы, поражающие и ошеломляющие. Могло бы и надоесть, но никогда не надоедало. Вселенная слишком велика, слишком много в ней миров, чтобы оставалось место для скуки. Поэтому экипаж ждал посадки не меньше, чем пассажиры, а потом нам так же не хотелось взлетать, а взлетев, мы с нетерпением ждали посадки на новой диковинной планете.
У каждого из нас были любимые миры. Я знал, что Капитану нравились живые кристаллы Альмури, за главным инженером надо было приглядывать, когда мы высаживались на Хоумлайне, где в удивительных морях плавали не менее удивительные рыбы, а для меня ничто не могло сравниться с поющими колокольчиками Ахерона.
Хольман рассказывал о них, когда я вошел в каюткомпанию. У него вошло в привычку говорить о мирах, которые нам предстояло посетить, с научной точки зрения объяснять явления природы и, в некоторой степени, подготавливать пассажиров к чудесам, которые они увидят, хотя это и не входило в его обязанности. Несчастных случаев было мало, болели редко, а гиперпрыжок занимал иногда несколько дней. Для доктора, как и для всех нас, время от звезды до звезды тянулось медленно.
Я тихо двигался по кают-компании, собирая пустые стаканы, вытряхивая пепельницы, прибирая разбросанные книги и журналы — превосходный стюард, как всегда; Хоть эта работа и была лакейской, меня она устраивала, жалованья хватало, иногда перепадали щедрые чаевые, служба не утомляла, она помогала скоротать время, и, пока мы заходили на Ахерон, я был доволен.
— Удивительный мир, — рассказывал Хольман. — По ряду причин животная жизнь так никогда и не возникла на Ахероне. Это — царство флоры. Там нет даже насекомых.
— Нет насекомых? — Кляйнман нахмурился. Этот маленький лысый человечек много читал, но знал мало. А как же тогда происходит опыление?
— Растения двуполые, — объяснил доктор. — Они самоопыляются. Семена же разносит ветер.
— Колокольчики, — сказал Кляйнман. — Что это такое?
— Знаменитые колокольчики. — Хольман замолчал и взглянул на слушателей. Они все были в кают-компании, все тридцать пассажиров, которых мы везли на этот раз. Пожилые люди в основном, Потому что Большое путешествие стоит недешево. Парочка молодых вЛюбленныx, проводивших свой медовый месяц, перешептывалась, держась за руки. Толстая матрона с брилЛИантами на жирной шее следила за своим сыном, долговязый нелепый юнец не сводил щенячьих глаз с привлекательной пепельноволосой женщины. Я был знаком е ней — Лора Амхерст, молчаливая и сдержанная блондинка, она редка говорила, а улыбалась еще реже.
— Поющие колокольчики Ахерона, — продолжал Хольман, и я осторожно подошёл ближе. — На самом деле никакие это не колокольчики. Просто каприз эволюйни. Преобладающая растительная форма представляeт собoй кустарник, достигающий высоты в два человеческих роста. Он плодоносит круглый год, и обычно пoкрыт стручками разной степени зрелости. Стручки сферической фермы, около дюйма в диаметре, и в каждом полдюжины семян.
— А я-то думал! — потрепанный фат разочарованно надул тубы движением, которое было в моде, когда я родился. — Я воображал, что это нястоящие колокольчики.
— Стручки, — недовольно фыркнул Кляйнман. Только и всего?
— Только и всего. — Хольман бросил быстрый взгляд на меня. — Просто каприз природы. — Он улыбнулся пассажирам. — Но есть в них все же нечто особенное. Видите ли, в почве Ахерона содержится очень много кремния. Так много, что ни одно земное растение здесь бы не выжило.
— Ничего удивительного, — Казалось, Кляйнман нарочно действовал всем на нервы. — Во многих мирах земная растительность не смогла бы развиваться.
— Вы правы. — Хольман вновь замолчал, и я знал, что он пытается скрыть раздражение. Настоящим проклятием были для него невежды, воображавшие, что они знают все на свете. — Дело в том, — спокойно продолжал он, — что из-за высокого содержания кремния в стручках они представляют собой хрупкие стеклянные шары. Семена внутри не закреплены, и при порывах ветра они ударяются об оболочку.
— Правда, они похожи на плоды физалиса? — внезапно спросила Лора Амхерст.
— Да, — сказал Хольман и вновь взглянул на меня. — Очень похожи на плоды физалиса. В Поющих колокольчиках в помине нет ничего сверхъестественного.
Затем последовал шквал вопросов и ответов, Кляйнман старался выказать свою начитанность и преуменьшить знания доктора. Хольман терпеливо отвечал.
В конце концов, он был членом команды, и ему не хотелось показывать всем, каким дураком был Кляйнман.
Только Лора Амхерст хранила молчание; прекрасные пепельные волосы подчеркивали ее бледность. Позднее, когда пассажиры ушли отдыхать, и на корабле все затихло, Хольман вызвал меня.
— Садись, Джон. — Он указал на стул в тесной амбулатории. — Как тебе наши пассажиры?
— Как всегда.
— Кажется, невысокого ты о них мнения. — Он не ждал ответа и не получил его. — А что ты думаешь о блондинке?.. — О Лоре Амхерст?
— Да, о ней. — Он уставился на шкафчик с инструментами. — Она вдова, и овдовела недавно. Не нравится мне все это.
Я знал, что он имеет в виду, но ничего не сказал.
Есть темы, которые можно обсуждать сколько угодно, а есть такие, что раз поговорил — и баста. Я не мог говорить об Ахероне. Я сделал вид, что смотрю на часы, и Хольман понял намек.
— Итак, ты не хочешь говорить об этом, — сказал он упавшим голосом. — Что ж, я сделал все, что мог, остается только надеяться на лучшее. Но она вдова, и я уже йрйгляделся к ней. — Он тряхнул головой. — Черт бы побрал эти слухи. Почему люди не могут поверить тому, что есть на самом деле?
— Может быть, она и поверит. — Я встал и пошел к дверям. — Ты все очень убедительно объяснил.
— Но ведь недостаточно убедительно, а, Джон? — Он посмотрел на меня исподлобья. — Так я и думал. — Он вздохнул. — Ладно, подождем до завтра. Спокойной ночи, Джон.
— Спокойной ночи, доктор. — Когда я уходил, он не сводил глаз со шкафчика.
Смутные очертания Ахерона возникли перед нами на следующее утро, и мы завтракали под пронзительное гудение гравитационного двигателя. Завтрак уже закончился, когда мы вошли в атмосферу, посуда еще до поеадки была убрана, и пассажиры ждали, когда откроются воздушные шлюзы. Хольман, как обычно, проводил. инструктаж вместо капитана.
— Ничто не может причинить вам вреда на этой плаяете. Но есть одна серьезная опасность. Каждый раз мы приземляемся в одном и том же месте, среди кустов протоптаны тропинки, вы не должны сходить с них ни иа шаг.
— Почему? — Кляйнман; как всегда, был невыносим. — Если нам ничего не угрожает, то что же в этом опасного?
— Вы можете заблудиться, — терпеливо объяснил Хольман. — Кусты высокие, и заблудиться очень легко. Не сходите с тропинок и вам это не грозит. — Он улыбнулся. — Честное слово, вы ничего не потеряете, если последуете моему совету.
Дело было не только в этом, но он, видно, решил не тратить слов попусту. По обыкновению, пассажиры выслушали инструктаж беспечно и равнодушно, явно собираясь поступать, как им заблагорассудится. Под наблюдением Хольмана они прошли через шлюз, сопровождавшие их члены экипажа следовали в некотором отдалении. Он, должно быть, заметил выражение моего лица, потому что подошел ко мне и серьезно посмотрел на меня.
— Может, не пойдешь на этот раз?
— Не могу.
— Смог бы, если бы захотел, — рявкнул он, затем уже мягче добавил: — Зачем тебе это, Джои? Что тебе это даст?
— Извини, — я не хотел спорить с ним. — Мне нужно идти работать.
Работа не заняла у меня много времени, об этом я позаботился заранее. Как всегда на Ахероне, я работал торопливо, мысли мои были далеко. Когда я закончил, Хольман был занят: трое, в том числе и Кляйнман, вернулись на корабль с изрезанными в кровь руками. Мне было слышно, что говорил доктор, перевязывая раны.
— Я ведь предупреждал вас, — говорил он. — Кремний — это стекло, а стекло вещь твердая, но хрупкая. Что случилось?
— Я хотел сорвать несколько стручков, — сказал Кляйнман, — попытался отломать ветку. — Он выругался, возможно, от болн. — С тем же успехом я мог бы схватить пригоршню ножей.
Я направился к воздушному шлюзу и не услышал, что атветил Хольман: Член экипажа, стоявший у шлюза, узнал меня и вновь повернулся лицом к зарослям, окружавшим корабль. Слабый ветерок едва ощущался, но даже через поляну был слышен звон колокольчиков.
Я побежал в сторону долины, и звук усилился.
Это было в стороне от тропы, но я знал дорогу.
Я осторожно пробирался между высокими кустами и остановился только, когда добрался до знакомого мне места. Передо мной был крутой обрыв, а далеко внизу долина, сплошь покрытая кустарником, склонившимся под тяжестью блестящих стручков. Я ждал, затаив дыхание. Наконец ветер усилился, и началось. Звон колокольчиков невозможно описать словами: Многие пытались сделать это, но не смогли, а я не поэт; Нужно услышать эту музыку и понять; а услышав один раз, невозможно забыть. В долине были тысячи кустов, усыпанных стручками, она звучала, как огромный резонатор. Звук поднимался наверх волной, множество нот, все, какие только возможны, вместе и по одной, сливались, переплетались в бесконечном разнообразии мелодий. В этой музыке были все звуки, все, какие только могли быть.
Чья-то рука опустилась на мое плечо, и я открыл глаза. На меня смотрел Хольман.
— Джон!
— Оставь меня в покое. — Я сбросил его руку. — Зачем ты вмешиваешься?
— Уже поздно, — сказал он. — Я начал беспокоиться. — Он взглянул вниз, на долину, и я понял, что он имел в виду. — Пойдем на корабль.
— Нет. — Я шагнул в сторону. — Оставь меня в покое.
— Не дури, — сказал он хриплым от злости голосом. — Сколько раз я должен повторять тебе, что это — иллюзия?
— Какое это имеет значение. — Я посмотрел на долину. — Я верю в это. Он живет где-то там, внизу. Я слышу его голос.
— Иллюзия, — повторил Хольман. — Мечта.
— Так считаешь ты, но это все, что у меня есть. — Я взглянул на него. — Не беспокойся, я верю тебе.
— И надолго хватит твоей веры? — Он выругался, грубо и зло. — Черт возьми, Джон, прекрати травить себя. Твой сын уже пять лет как мертв, твоя бывшая жена снова вышла замуж. Давно пора вернуться к работе и перестать растрачивать себя понапрасну.
— Да. — Я шагнул в сторону корабля. — Работа. Меня будут искать.
— Да не об этой работе речь, о твоей настоящей работе. Нужно делать то, чему ты учился, а не нянчиться c кучкой туристов. — Он обнял меня за плечи и заглянул в глаза. — Когда-нибудь ты попытаешься забыть, чтo этo иллюзия. Когда-нибудь ты решишь, что это реальность. Может, мне нужно рассказать тебе, что тогда произойдет?
— Нет. — Я посмотрел вниз. — Не нужно.
— Пора образумиться, Джон, — сказал он устало. — Ты должен вернуться к своей научной работе. Какую пользу ты приносишь здесь?
Довод был не нов, я слышал его много раз, но как я мог это сделать? Ведь я потерял бы возможность бывать на Ахероне, в долине поющих колокольчиков, я не услышал бы больше голос, который так терпеливо ждал моего возвращения.
По расписанию на Ахероне была двухдневная стоянка, и на это были свои причины. Лучше всего колокольчики звучали на рассвете и на закате, когда утренний и вечерний ветер наполнял их трепетной жизнью.
Проходили часы, и пассажиры переменились. Они стали спокойнее, задумчивее, не вступали в споры. После первой высадки никто не пытался собирать сувениры. И не потому, что боялись порезаться о стеклянные ветки, с этим можно было как-нибудь справиться; скорее, они боялись, что планета лишится даже малой части того, что рождало такую чудесную музыку.
Наступила вторая ночь и прошла очень быстро. Рассвет залил горизонт сверкающими потоками золота и огня, и, как всегда, утренний ветер тронул колокольчики, и воздух наполнился неправдоподобно прекрасной музыкой. Все слушали. Экипаж и пассажиры застыли в лучах восходящего солнца, и красота Ахерона переполняла их души и сердца.
Потом, когда корабль готовился к отлету, пропала Лора Амхерст. Это известие принес мне Хольман, в его глазах стоял ужас.
— Вдова, — сказал он. — Колокольчики. Черт возьми, ты должен был быть внимательнее.
— Я не отвечаю за пассажиров после того, как они покинули корабль. Но мне кажется, я знаю, гДe oна.
— В долине? — опередил он меня. — Ты уверен в этом?
— Нет, но один раз я видел, как она шла в том направлении. — Я бросился к двери. — Я приведу ее.
Я побежал прочь от корабля, продираясь сквозь кусил, не обращая внимания на ветви, в клочья раздиравшие мою одежду, не вслушиваясь в музыку, — звучавшую вокруг меня, музыку, возникавшую от моих движений, Я свернул с протоптанной тропинки и побежал в сторону долины. Надо было спешить, я мчался наперегонки с ветром, и когда я добежал, все мое тело было изранено, а одежда превратилась в лохмотья. Я оказался прав. Лора Айхерст, с закрытыми глазами, вытянув вперед руки, шла к краю обрыва.
— Лора! — Я бросился за ней, схватил ее, ударил по лицу.
Она открыла глаза, рот искривился от боли. Я заговорил быстро и громко, стараясь заглушить доносящийся звон, перебарывая желание сосредоточиться и слушать.
— Этого нет на самом деле. Все это иллюзия. — крепко прижимал ее к себе, предупреждая внезапное движение. — Ваш муж?
— Вы знаете? — Она ловила мой взгляд. — Вы знаетe. Правду говорили. Мертвые на самом деле живут здесь, я знаю, что они здесь живут.
— Нет. — Я искал слова, которые могли бы разубедить ее. Сколько раз я слышал их, сотни раз повторяли их Хольман и другие, но все же я с трудом находил их. — Это обман чувств. Приходишь сюда и слушаешь звуки, которые когда-либо звучали, и из них выбираешь те, которые больше всего хочешь услышать. Лепет умершего ребенка, голос мужа, смех и слезы тех, кого уже нет. Человеческое сознание — странная вещь, Лора. Оно воспринимает звуки и наполняет их смыслом, и они уже не то, что есть на самом деле.
— Я говорила с ним, — сказала она. — И он отвечал мне. Я знаю, он здесь.
— Его здесь нет. — Она попыталась вырваться, и я еще крепче прижал ее к себе. Я знал: один неверный шаг, и мы оба упадем с обрыва. — Закрываешь глаза и начинаешь слушать, и слышишь голос, который хочешь услышать. Говоришь — и он отвечает, но все это время говоришь сам с собой. Говоришь и отвечаешь сам себе, а слова и интонацию подбираешь из звона колокольчиков. Это самообман, это еще менее реально, чем фотография или магнитофонная запись. Память подсказывает слова.
— Там мой муж, — настаивала она. — Он звал меня.
Я должна идти к нему.
— Нельзя. — Меня прошиб пот при мысли о том, что лучится, если она вырвется, — Послушайте, слышали ли вы его голос, или думали, что вы его слышите, но вы вошли с закрытыми глазами на звук. Но звук-то шел от кустов. — Я встряхнул ее. — Вы понимаете? От кустов.
Она не понимала.
— Кремний, — сказал я. — Листья, как бритвы. Долина вся ими покрыта, а здесь обрыв. Еще два шага, и вы бы сорвались вниз. — Я схватил ее за плечи и повернул лицом к обрыву. — Мы недаром не водим сюда туристов. Слишком многие вели себя так же, как вЫ, верили, как вы. — Я показал на то место среди бледнозеленых зарослей, где что-то смутно белело. — Мы зовем это место Долиной поющих колокольчиков, а правильнее было бы назвать его Долиной смерти.
Она долго смотрела на белеющие кости. Ветер стих, и лишь нежный звон доносился из долины, и когда она заговорила, ее голое прозвучал громко.
— Вы приходите сюда, — сказала она. — Почему?
— Ради своей мечты. — Я рассказал ей все. — Но теперь я понимаю, что напрасно потерял пять лет. Не повторяйте моей ошибки, не живите прошлым. Надо жить настоящим и будущим. Не стоит терзать себя воспоминаниями. Пусть мертвые покоятся с миром.
— А вы?
— И я последую своему собственному совету. — Еще раз я оглядел сверкающее пространство долины и, наверное, впервые увидел ее. Не то, что о ней рассказывали, не последний приют покинувших нас, не единственное место во Вселенной, куда мертвые приходят, чтобы знакомыми голосами говорить с теми, кто их любит и помнит. Я увидел то, что видел Хольман. Колокольчики- чудо природы, и не более. Каприз эволюции, в них нет ничего сверхъестественного, не больше, чем в любом другом растении.
Когда мы шли обратно к кораблю, Лора улыбалась.
Я понял, почему, — раньше, чем мы вернулись на Землю.
Я забыл, что Хольман — психолог. Я недооценивал себя. Не учел того, что крупных ученых не так уж много.
И правительство, очевидно, все еще нуждалось во мне.
Но им был нужен здравомыслящий человек.
— Все было подстроено, — сказал мне Хольман в последнюю ночь полета. — Я не прошу прощения, врачу не нужно искать оправдания для своих методов лечения. Лора — не вдова. Она актриса божьей милостью. — Он внимательно посмотрел на меня. — Ты удивлен?
— Нет, — честно ответил я. — Я не удивлен. — Умный не поглупеет только потому, что у него в голове слегка помутилось.
У меня было время все обдумать, и некоторые детали прояснились. Намеки Хольмана, обстоятельства, при которых Лора пропала, и даже то, что Хольман дал мне понять, куда она могла пойти. Ей ничего не угрожало, но я-то не знал. Но я получил взамен неизмеримо больше.
Меня ждала Лора.
Ларри НАИВЕНЗДЕСЬ БЫВАЮТ ПРИЛИВЫ
Названия у этой планеты не было. Она вращалась вокруг звезды, которая в 2830 году лежала за пределами изученного пространства, на расстоянии сорока световых лет от солнца. Звезда эта называлась Ж-3, была чуть краснее Солнца и чуть поменьше. Планета, которая вращается за восемьдесят миллионов миль от своей звезды, малость холодновата на гуманоидный вкус.
В 2830 году случилось пролетать мимо этой планеты некоему Льюису Гридли By. Чем больше расстояния, тем чаще срабатывает закон больших чисел, — и во Вселенной обязательно происходит все, что только может произойти. К, примеру — надо же было Льюису встретиться с… Но мы до этого еще доберемся.
Льюису By уже стукнуло сто восемьдесят, и он вполне мог протянуть до тысячи, — если, конечно, ему не надоест жить, или он не расшибется в лепешку, прокалывая очередную пространственно-временную петлю.
— Впрочем, — иной раз говорил себе Льюис, — долго не протянешь, если придется бывать на званых вечерах с коктейлями, или участвовать в дурацких охотах с призами, когда скучные ленд-лорды толкутся в старинном парке, который раз в десять меньше, чем нужно для этой компании… Или если придется снова пережить любовь на одну ночь, — а то и наоборот, двадцатилетний брак… да если и просто двадцать минут дожидаться кабины нуль-транспортировки, чтобы она взорвалась имено в тот момент, когда подойдет моя очередь. А уж эти люди! Жить века можно только в том случае, сли не придется день и ночь видеть людей…
Когда Льюиса начинали одолевать подобные мысли, он улетал. Теперь это случилось в четвертый раз за его жизнь. Льюис, будучи постоянно недоволен всем на свете, не был приятной компанией не только для друзей, но и для себя самого.
И вот, в небольшом комфортабельном корабле, ои устремился к окраинам исследованного пространства.
И не собирался возвращаться до тех пор, пока не начнет с ума сходить от тоски по человеческому лицу и звуку человеческого голоса.
Во время второго путешествия он вот так же стиснул зубы и решил не возвращаться, пока не начнет безумно тосковать по физиономии кзинти.
Он помнил, что это было очень долгое путешествие.
А так как в этот, четвертый раз, он находился в космосе уже три с половиной месяца, но зубы его все еще стучали при одном воспоминании о голосах людей… Одним словом, про себя он решил: «Пожалуй, в этот раз я подожду, пока не одолеет тоска по физиономии кдат-Лино. Кдатлино — жещцины, конечно.» Немногие из друзей Льюиса догадывались, от скольких забот и хлопот спасали его эти поездки. В полетах Льюис отдыхал от всего, в том числе и от друзей, много читал и слушал музыку, наслаждаясь одиночеством.
Но вот корабль, вырвавшись из сверхпространства в области, свободные от силовых вихрей, приблизился к звезде Ж-3. Льюис, оставив работающим один лишь главный двигатель, включил радар дальнего обзора.
Льюиса не интересовали обитаемые планеты. Он искал контейнеры Рабовладельцев.
Никогда еще Льюису не случалось находить контейнеров. Но тем упорнее он их искал.
Пока корабль шел через систему Ж-3, на экране, словно бледные призраки, проявлялись светло-серые круги планет. Сама звезда Ж-3 выглядела большим серым диском, постепенно темнеющим к центру, где чернота сгущалась до абсолюта.
Корабль благополучно обошел солнце и начал набирать скорость, когда на экране показалось черное пятнышко.
— Да уж, совершенных систем нет, — пробормотал Льюис, сбрасывая скорость. Здесь его никто не перебивал, и он много говорил сам с собой.
Корабль к этому времени вышел в открытый космос.
Льюис довел скорость до предела, обошел вокруг сидтемы Ж-3, затем, приблизившись к тому месту, где он заметил черное пятнышко, сбросил скорость, и наконец остановил корабль.
Льюнс никогда не задумывался об этом, но подсознательно в нем сидело убеждение, что контейнера Рабовладельцев ему никогда не найти.
Но вот пятнышко снова показалось — черная точка на сером диске планеты.
Планета напоминала Землю. Она была почти того же размера и формы, переливалась почти такими же красками. Только Луны не было.
Льюис посмотрел на планету в телескоп — и даже присвистнул от восторга. Клочковатые белые облака на фоне голубого тумана, возле экватора крутится кольцо урагана. У полюсов большие ледяные шапки, но на экваторе, похоже, тепло. Воздух пригоден для дыхания и, судя от показаниям приборов, не очень заражен бактериями. И на всей планете — ни одной живой души.
Никаких соседей. Никаких голосов. Никаких лиц.
— Какого черта! — хихикнул он. — Контейнер я себе раздобыл. Вот и пррведу-ка я здесь остаток каникул. Ни мужчин. Ни женщин. Ни детей. — Он нахмурился и потер подбородок, порядком заросший щетиной. — Не слишком ли я поторопился? Может, надо сначала постучаться?
Льюис проверил радиодиапазоны — полнейшая тишина. Значит, действительно никого, потому что населенные планеты шумят не хуже звезд.
— Великолепно! О'кей, сначала я подберу этот барахляный контейнер!
Он не сомневался в том, что это именно контейнер.
Только звезды и контейнеры обладают плотностью, дающей такой сильный импульс на экране.
Льюис проследил за тенью на выпуклой поверхности планеты. Очень похоже на луну. Правда, эта луна в поперечнике имела всего десять футов.
— Чего же ради, — размышлял он вслух, — стали бы Работорговцы запускать его на орбиту? Попробуй разберись. Здесь была война, здесь сражались войска Фннагла. Как вообще он тут сохранился?
Чистый серебристый шарик был пока что довольно далеко, примерно в двух тысячах миль, — но в телескоп Льюис видел его прекрасно.
— Он здесь болтается биллиона полтора лет, — пробормотал Льюис. — И ведь его могло унести отсюда что угодно. Пыль, метеорит, солнечный ветер, солдаты Тнактипа. Магнитная буря. Так. — Он запустил пальцы в основательно отросшие волосы. — И те же причины могли забросить его сюда — совсем недавно. Ка…
Небольшой конический корабль, бледно-зеленый, с темными надписями по корпусу, выплыл из-за серебряной сферы.
— Проклятие! — сказал Льюис. Он понятия не имел, где делают такие корабли. Не на Земле, это точно. — Ладно, могло быть и хуже. Если бы, например, появились люди.
Он включил коммуникационный лазер. Зеленый корабль затормозил, почти остановился. Из вежливости Льюис сделал то же самое.
— Это невероятно! — сказал он про себя. — Три года по глобальному времени я ищу такие контейнеры, наконец, нахожу одну штучку — и тут же за ней охотится кто-то другой!
Ярко-голубой луч вспыхнул на верхушке чужого корабля. Льюис слушал легкое дребезжание компьютера, пытающегося расшифровать сигналы незнакомца. Наконец-то, думал Льюис, встретились существа, которые пользуются лазером, а не телепатией, или не размахивают щупальцами и не меняют мгновенно цвет кожи!
На экране появилось лицо.
Это был не первый инопланетянин, которого приходилось видеть Льюису. У него была нормальная голова, в которой явно хватало места для мозгов. Рот треугольной формы, три хрящевые губы обнажают края желтых зазубренных костяных пластин; а вокруг рта, в глубоких впадинах, — три глаза.
Н-да, таких Льюис еще не встречал.
— Мальчуган, какой же ты уродец! — Льюис едва удержался от того, чтобы не произнести реплику вслух.
А если бы в этот момент заработал переводчик инопланетянина?!
Компьютер Льюиса перевел первые слова незнакомца:
— Вон отсюда. Этот предмет принадлежит мне.
— Потрясающе, — ответил Льюис. — Вы что, Работорговец?
Существо на экране ни в малейшей степени не напомйнало Работорговца. Кроме того, Работорговцы выыерли много веков назад.
— Это слово не переводится, — сказал незнакомец. — Я раньше вас подошел к контейнеру. Я буду драться за него.
Льюис поскреб двухнедельную колючую щетину на подбородке. Интересно, чем бы он мог ответить на нападение? Главный реактор совершенно не годится в качестве оружия, конструкторы побеспокоились об этом.
Коммуникативные лазеры? Ну, это просто испытание на выносливость, которое Льюис непременно проиграет, поскольку масса чужого корабля гораздо больше, чем корабля Льюиса, — и соответственно поглотит больше тепла. У Льюиса не было даже личного оружия, а вот у чужака оно, похоже, имелось.
Но контейнер был крупный.
Война Тнактипов против Работорговцев полтора биллиона лет назад уничтожила все разумные виды в галактике. Еще до того, как Работорговцы начали применять сверхоружие, здесь происходили бесчисленные битвы меньшего масштаба. Работорговцы зачастую складывали разные ценные предметы в контейнеры и припрятывали до тех времен, когда содержимое может пригодиться.
Внутри запаянного контейнера не текло время. На инструментах и оружии не обнаруживалось следов ржавчины. Мясо неведомых животных полтора биллиона лет не теряло свежести. Однажды в таком контейнере нашли живое существо, которое оказалось Работорговцем.
Этот последний представитель древнего вида, выбравшись из контейнера, прожил довольно долго.
Контейнеры Работорговцев не имели цены. Было известно, что тнактипы, по крайней мере, знали секрет прямого превращения материи. Возможно, их врагам он тоже был известен. Когда-нибудь в одном из контейнеров Работорговцев найдут преобразователь, — и тогда энергия распада выйдет из употребления, как в свое время двигатели внутреннего сгорания.
А этот контейнер, шарик десяти футов в диаметре, должно быть, крупнее всех, какие когда-либо находили.
— Я тоже буду драться, — сказал Льюис. — Но давайте сначала разберемся. Может быть, наши расы уже встречались? Или встретятся? И кому бы ни достался сейчас контейнер, — стоит ли ради него рисковать будущими отношениями?
На лице инопланетянина не отразилось ни мысли, ни эмоции.
— Что вы предлагаете? — спросил он.
— Разыграть контейнер. Вы знаете какую-нибудь игру — из тех, где результат зависит от случая?
— Разумеется. Сам процесс жизни есть игра случая. Упустить случай — безумие.
— Вот именно. Хм-м-м… — Льюис разглядывал голову инопланетянина; казалось, она вся состояла из треугольников. Льюис увидел, как голова резко повернулась кругом — дерг — и лицо оказалось сзади. И в ту же секунду рванулось на прежнее место. От такого зрелища Льюису стало не по себе.
— Вы что-то сказали? — спросил чужак.
— Нет. А вы не свернете шею?
— Ваш вопрос представляет интерес. Позднее мы сможем устроить дискуссию по анатомии. У меня предложение.
— Прекрасно.
— Мы опустимся на эту планету. Сойдемся посередине между нашими кораблями. Я уступаю вам — совершайте высадку первым. Вы можете взять с собой переводчика?
Компьютер можно было соединить с передатчиком на скафандре.
— Смогу.
— Встретимся между кораблями и сыграем в какуюнибудь простую игру, в которую никто из нас раньше не играл, и результат которой зависит исключительно от воли случая. Согласны?
— В общем, да. Какая будет игра?
Внезапно изображение дрогнуло, исказилось, по диагонали экрана пробежали полосы… Помехи? Но тут же все пришло в норму.
— Есть математическая игра, — сказал незнакомец. — Математика везде одинакова.
— Верно, — сказал Льюис, хотя ему и приходилось слышать о существовании необычных математик.
— В игре применяется скр-р: р… — Чужак произнес слово, которое оказалось не по зубам компьютеру.
Инопланетянин поднял руку, три пальца которой украшали острые когти. В когтях он держал маленький предмет, похожий на линзу. Когтистые пальцы повернули предмет так, чтобы Льюис мог рассмотреть рисунки на обеих сторонах.
— Вот скр-р-р… Вы и я должны подбрасывать его вверх, по шесть раз каждый. Я выбираю себе один символ, вы — другой. Если мой символ выпадет большее число раз, чем ваш, — контейнер мой. Шансы равны.
Изображение вновь покрылось рябыо, расплылось — и снова прояснилось.
— Согласен, — сказал Льюис. Его несколько разочаровала примитивность игры.
— Мы оба сядем подальше от контейнера. Вы последуете на посадку?
— Конечно, — сказал Льюис.
Изображение исчезло.
Льюис By еще раз поскреб щетину на подбородке.
Встречаться с посланцем иной цивилизации в таком виде! В гуманоидных мирах Льюис By одевался безукоризненно, но в космосе он плевал на все условности, здесь он был свободен.
Да и откуда же этому треугольному знать, что Льюису следовало бы побриться? Так что не стоит об этом размышлять.
Подумать нужно о другом.
Когда-то у Льюиса было много друзей — с такими же привычками, как у него, такие же бродяги… Двое из них пропали без вести лет тридцать — сорок назад. Льюис успел забыть даже их имена. Помнил только, что оба они охотились за контейнерами Рабовладельцев-в этих же краях… и не вернулись.
Может быть, они повстречались с чужими кораблями?
Правда, могло быть и по-другому. Полгода одиночества на корабле — недурной способ разобраться в себе.
И если вы начинаете понимать, что не слишком-то любите себя и людей, — то можно ведь и не возвращаться в человеческий мир.
Но здесь — инопланетяне. И вооруженные. Один из них теперь находится вблизи, на пятьдесят миль опередив корабль Льюиса, а на полпути между ними болтается контейнер.
Все-таки жребий безопаснее, чем борьба. Льюис By ждал следующего хода чужака. И тот сделал этот ход, обрушившись на планету. Похоже он падал с ускорением не меньше двадцати g. Опомнившись, Льюис тоже рывком бросил вниз свой корабль, — благо ускорение не пугало бродягу в антигравитационной кабине. Может быть, инопланетянин хотел таким образом проверить маневренность земного корабля? Но зачем?
Льюис, следуя за чужаком, оказался довольно близко к серебристому шару. А что, если сейчас развернуться, подтянуть к борту контейнер и удрать?
Вряд ли удастся. Ведь на повороте придется сбросить скорость, а это — потеря времени… да и двадцать g были почти пределом для корабля Льюиса, — а вот чужаку, похоже, такие скорости нипочем.
Но вообще-то бегство — идея неплохая. Где гарантия, что чужак сыграет честно? А если сжульничает?
Нужно сделать все, чтобы свести риск к минимуму.
Датчики в скафандре Льюиса контролировали все функции организма, — и Льюис настроил компьютер так, чтобы корабль взорвался, если остановится сердце пилота. Затем, подумав немного, наладил на скафандре кнопку, чтобы корабль можно было взорвать и вручную.
За чужим кораблем тянулся по воздуху ярко-оранжевый след. Корабль шел в свободном падении, затем внезапно затормозил в какой-нибудь миле над океаном.
— Ишь, пыль в глаза пускает! — проворчал Льюис и приготовился скопировать маневр.
Конический корабль то двигался с выключенным двигателем, то резко увеличивал скорость, проделывая все маневры чисто и аккуратно. Льюис шел следом. Наконец инопланетянин легко, точно перышко, опустился на. один из разбросанных в океане островов, выбрав его, похоже, просто наугад. Льюису показалось, что его вотвот начнет обстреливать какое-то невообразимое оружие с зеленого корабля, и разорвет его на куски, пока он занят посадкой. Но наконец Льюис вполне благополучно сел в нескольких сотнях ярдов от чужака.
— Если со мной что-нибудь случится, оба наши корабля будут уничтожены взрывом, — просигнализировал он.
— Наши виды мыслят одинаково. Я выхожу из корабля.
Льюис внимательно наблюдал, как открылся широкий круглый люк в носовой части чужого корабля, как выбрался наружу инопланетянин, как легко он движется до песку. Потом надел шлем и вышел в шлюз.
Верное ли решение он принял?
Жребий безопаснее войны. И веселее.
— Но как было бы скверно отправиться домой без этого контейнера, — подумал Льюис вслух. За два столетия жизни с ним не происходило ничего значительного. Льюис никогда не совершал открытий, не побеждал на выборах, не свергал правительств. И контейнер был невероятным шансом добиться успеха.
Льюис вышел из корабля. В ста футах от него волны, шипя, ложились на чистый белый песок, — громадные зеленые волны, на которых было бы славно скользить. Берег выглядел как идеальное место для пикников.
Потом, возможно, Льюис и прокатится на волнах, скользя к берегу прямо на животе, — когда будет более тщательно изучен состав воздуха, и если в воде не окажется хищников.
Ботинки Льюиса проваливались в песок, когда он шел навстречу инопланетянину.
Росту в чужаке было футов пять, не больше, но он казался выше из-за того, что состоял почти из одних ног.
Больше трех футов ног, костлявых, покрытых сморщенной кожей, а над ними торс, похожий на пивной бочонок, и никакой шеи! Просто невероятно, чтобы настолько отсутствующая шея была такой гибкой! Но желтая кожа спускалась толстыми складками с головы чужака, прикрывая анатомические детали.
Скафандр инопланетянина был прозрачным и представлял собой нечто похожее на воздушный шар, который сужался к плечам, у запястий, возле бедер и в коленях. На запястьях и на лодыжках виднелись сопла корректирующих двигателей. В петлицах на груди крепились какие-то инструменты. Под скафандром висела сумка. С трепетом Льюис разглядывал все эти предметы, ведь любой из них мог оказаться смертоносным оружием.
— Я ожидал, что вы окажетесь выше, — сказал инопланетянин.
— Экран лазера не так уж много говорит, да? Монетка при вас?
— Вы имеете в виду скр-р-р? — Чужак предъявил этот предмет. — Разве у нас не будет предварительных переговоров? Мое имя скр-р…
— Мой аппарат не может этого произнести. Меня зовут Льюис. А что, ваши соотечественники уже встречали людей?
— Да, двоих. Но я не специалист в этой области знаний.
— Я тоже, так что предоставим ритуалы вежливости знатокам. А мы лучше сыграем.
— Выберите себе символ, — сказал инопланетянин и вручил Льюису монету.
Льюис внимательно рассмотрел ее. Это была линза из металла, подобного платине, с острыми краями. На одной из сторон красовалось изображение руки с тремя когтями, на другой — отштампован рисунок планеты с тяжелыми контурами ледяных шапок. Впрочем, это могли быть и континенты.
Льюис держал монетку, как бы выбирая, — но на деле просто тянул время, лихорадочно соображая. Похоже, конечно, что устройства на скафандре чужака предназначены для корректировки в невесомости… но вдруг это что-то совсем иное? И что произойдет, если Льюис выиграет? Возможно, выигрыш — это всего лишь шанс быть убитым?
Но если остановится сердце Льюиса, то и чужак погибнет.
— Я выбираю плсчету. Ну, сначала определим, чья очередь первая?
Чужак подкинул монету, она отлетела немного в сторону, к кораблю Льюиса. Льюис проводил монету взглядом, — потом сделал два шага, чтобы поднять ее. Когда он выпрямился, инопланетянин стоял рядом.
— Рука, — сказал чужак. — Моя очередь.
Он проиграл первый ход. Монету подбросил Льюис.
Пока она, сверкая, летела, Лыоис заметил, что зеленый корабль исчез.
— Что такое? — спросил он.
Инопланетянин, взявшись за какой-то предмет, висящий у него на груди, сказал:
— Это оружие. Не пытайтесь добраться до своего корабля.
Льюис положил руку на кнопку взрывателя.
— Мой корабль поднялся, когда вы повернули голову, следя за скр-р-р… А теперь мой корабль ушел за пределы любого взрыва, какой вы в состоянии устроить. Вам нет никакой необходимости умирать, если вы только не попытаетесь пробраться к своему кораблю.
— Ошибаетесь. Я могу оставить ваш корабль без пилота. — Льюис по-прежнему держал руку на кнопке.
Все-таки лучше, чем допустить, чтобы инопланетянин обжулил тебя в игре…
— А пилот у меня на борту вместе со штурманом и скр-р-р… Я только офицер связи. Почему вы решили, что я один?
Льюис вздохнул, и руки его бессильно повисли.
— Потому что я дурак, — с горечью сказал он. — Потому что вы все время употребляли местоимение единственного числа — или мой компьютер так переводил. Потому что я думал, что вы играете на риск.
— Я рисковал, ведь мы могли увидеть, как снимается мой корабль. Но я надеялся, что вы увлечетесь монетой и что вы видите только одной стороной головы.
Риск был больше, чем наполовину. Была еще такая вероятность, что вы заманиваете меня на посадку, чтобы уничтожить. — Компьютер Льюиса так же переводил в первом лице единственного числа.
— Один корабль у меня уже взорвали, когда я шел в этом же направлении.
— Я тут ни при чем. Мы тоже теряем корабли. Льюиса осенила одна мысль, и он сказал: — А ну, докажите, что у вас в руках оружие!
Инопланетянин повиновался. Луча не было видно, но слева от Льюиса взлетел. внезапно песок, сильно грохнуло, затем последовала вспышка вроде молнии. Да, в руках инопланетянина был предмет, который отлично мог пробивать дырки.
— Вот оно как, — Льюис наклонился и подобрал монету. — Доиграем, раз уж мы все равно здесь?
— С какой целью?
— Чтобы знать, кто выиграл бы. Разве у вас не принято играть на интерес?
— С какой целью? Мы играем на жизнь и смерть.
— Ну, тогда… пусть бы Финагл побрал все ваше племя, — взвыл Льюис и бросился на песок. У него украли единственный шанс прославиться. Случаются ведь приливы, возносящие человеческие судьбы. Но вот наступает отлив, уносящий прочь статуи, изображающие Льюиса By, и исторические книги, где в заглавии стоит имя Льюиса By, — все это только мусор, прибившийся к берегу.
— Ваша точка зрения непонятна. Играют только тогда, когда это необходимо.
— Чушь собачья.
— Мой переводчик не перевел вашу реплику.
— Вам хоть известно, что такое контейнер?
— Мне известны существа, которые его сделали. Они далеко забирались.
— Мы еще никогда не находили такого крупного контейнера. Возможно, это какой-нибудь склеп.
— Нам известно, что эти существа употребляли единственно возможное оружие, чтобы покончить с войной и со всеми ее участниками.
Взгляды их встретились. Вероятно, оба подумали об одном и том же: «Какое же произойдет бедствие, если кто-нибудь Другой, а не мои соотечественники, захватит это универсальное оружие?» Но это была мысль человека, гуманоида. Льюис понимал, что любой Кзин сказал бы: «Теперь я могу завоевать вселенную, она в моих руках!»
— О, Финагл, нет мне удачи! — простонал Льюис сквозь зубы. — И зачем вам надо было появиться здесь вслед со мной?
— Это не произошло случайно. Ваше судно было обнаружено моей аппаратурой, как только вы подобрались к здешней системе. Чтобы добраться вовремя в район контейнера, необходимо было развить скорость, которая повредила мой корабль и убила одного из членОв моей команды. Я заработал право на этот контейнер.
— Жульническим способом, черт вас возьми! — Льюис выпрямился.
Внезапно что-то непонятное тряхнуло его сознание и вестибулярный аппарат.
Одно g.
Плотность атмосферы планеты зависит от силы тяжести н от луны. Большая луна притянула бы почти всю атмосферу за биллион лет эволюции этого мира.
А безлунная планета размером с Землю и с такой же массой имела бы невероятно плотную атмосферу, непригвдную для дыхания, — хуже, чем у Венеры.
Но у этой планеты нет луны. Правда… Чужак удивленно воскликнул:
— Скр-р-р… Куда девалась вода?
Льюис взглянул на океан. Океан отступил, ускользнул, лишь небольшие лужицы сверкали на обнажившемся дне. Но Льюис почти не удивился этому.
— Куда же девалась вода? Я не понял.
— Зато я понял. — Так куда же она девалась? Без луны не может быть приливов и отливов. Да и в любом случае, отлив не может произойти так быстро. Объясните мне.
— Для этого придется вам заглянуть в телескоп на моем корабле.
— У вас на корабле может быть оружие.
— Поймите, — сказал Льюис, — ваш корабль может погибнуть. Нужно срочно послать сообщение команде.
Чужак поколебался, затем уступил:
— Ладно, если бы мы имели оружие, вы бы раньше им воспользовались. Теперь вам уже не остановить мой корабль. Хорошо, пойдемте. Помните, что я вооружен.
Пока Льюис настраивал телескоп, чужак стоял рядом, и его треугольный рот беспокойно шевелился, обнажая зазубренные пластины. Но вот на фоне звезд на экране появился конический зеленый корабль. Нижнюю часть экрана закрывало пятно плотной атмосферы.
— Видите? Предполагаемый контейнер почти у самого края горизонта. Он быстро движется.
— Этот факт очевиден даже для низкого интеллекта.
— Да. Судя по отливу, планета должна иметь спутник, не так ли?
— Но его нет — если этот спутник не невидимка.
— Не невидимка. Просто он слишком мал, чтобы его заметить. Но тогда он должен обладать очень большой массой.
Инопланетянин не ответил.
— Почему мы решили, что этот шарик должен быть контейнером Работорговцев? Конечно, он очень похож… блестящий, соответствующей формы. Но планета не смогла бы притянуть такую кроху… разве что щарик жидкий или, наоборот, имеет невероятную массу. Вы меня понимаете?
— Нет.
— Я не знаю, как работает ваша аппаратура. Мой радар — на сверхвысокочастотных волнах. Тело, сквозь которое не может пройти такая волна, есть контейнер, — или нечто поплотнее, чем обычная звездная материя. А этот шарик как раз и обладает такой плотностью, что из-за него происходят приливы и отливы.
Перед конусом чужого корабля на экране показалась крошечная серебряная бусинка. Казалось, она движется прямо вдоль зеленого борта. Льюис потянулся было рукой к подбородку, поскрести щетину, — но шлем помешал ему.
— Думаю, что понял вас, — сказал инопланетянин. — Но как это могло случиться?
— А это н есть загадка. Ну?
— Вызовите мой корабль. Они же могут погибнуть. Их надо спасти!
— Я должен был увериться, что вы не станете мешать.
Льюис By принялся за работу. Вскоре вспыхнул огонек — компьютер лазером нашел чужой корабль.
Льюис сказал без всяких предисловий:
— Вы должны немедленно уйти от сферического тела. Это никакой не контейнер. Это нейтронный шарик. Возможно, он отделился от звезды.
Ответа не последовало. Инопланетянин молча стоял позади Льюиса, время от времени взмахивая руками.
Зеленый конус быстро развернулся — боком к телескопу.
— Хорошо. Они запускают двигатель, — сказал прэ себя Льюис. — Может быть, сумеют пройти мимо этой штуки по касательной. — Он повысил голос: — Выжмите предельную скорость! Вы должны выбраться!
Казалось, корабль и серебряная сфера притягиваются друг к другу. Льюис понадеялся, что это всего лишь иллюзия, просто оба предмета находятся на одной линии…
— Масса кажется небольшой, — сказал Льюис, теперь уж без особой надобности. — Но пусть это не вводит вас в заблуждение. Компьютер, какова масса нейтронной сферы диаметром в десять футов? Около двух на десять в минус шестой массы планеты… Если вы подойдете слишком близко… Нет!..
Ему показалось, что корабль и сфера сближаются.
Вот дьявол, подумал Льюис. Ведь если бы они туда не полетели, там оказался бы я.
Он продолжал говорить — чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
— Мой компьютер говорит, на поверхности сила тяжести- десять миллионов g. Это будет конец. Вы меня слышите?
— Они уже слишком близко, — сказал инопланетянин. — Поздно.
Все произошло, пока он говорил. Столкновение выглядело не страшнее, чем удар пушечного заряда в стену крепости. Крошечная серебряная бусинка прилипла к зеленому конусу. И тут же экран заполнила желтая вспышка, в которой исчез чужой корабль. Крошечная серебряная бусинка…
— Я скорблю, — сказал инопланетянин.
— Теперь я понял, — сказал Льюис. — Я нее думал- что это за помехи на экране? А это нейтронный шарик отклонял лучи.
— Кто расставил нам эту ловушку? — воскликнул инопланетянин. — Неужели у нас такие могучие враги, что они могут играючи обращаться с такими массами?
Интересно, подумал Льюис, у него что, приступ паранойи?
— Чистая случайность, — сказал он. — Осколок нейтронной звезды.
Чужак долго молчал. Зкран потемнел, на месте катастрофы осталась лишь пустота, в которой светилась серебристая течка. Инопланетянин сказал:
— Давление у меня в скaфандре… Я долго не протяну.
— Ничего. Дo Мaргрейва я вас довезу за две недели. Сейчас соорудим для вас кaмеру с подходящей средой, это всего часа два займет. На Маргрейв я сообщу, нас встретят…
Три глаза уставились на Льюиса.
— Вы можете посылать сообщения быстрее света?
— Конечно.
— Вы обладаете такими знаниями, что с вами стоит иметь дело. Я с вами лечу.
— Премного благодарен!
Льюис уже нажимал на кнопки, налаживая связь.
Маргрейв. Снова цивилизация. Люди. Лица. Голоса… Ух! — корабль тряхнуло, и атмосфера осталась позади.
— Что ж, — сказал себе Льюис. — Вернуться я всегда успею.
— Вы хотите сюда вернуться?
— Думаю, что да. — решил Льюис.
— Надеюсь, вы тогда вооружитесь.
— Вы что, параноик?
— Люди недостаточно подоарительны, — сказал инопланетянин. — Удивляюсь, как вы только выжили. Будем рассматривать нейтронный предмет как защитное средство. Его масса поглотит все, что войдет: в сферу притяжения. Как только корабль приблизится к этому миру, команда обнаружит шар. Его примут за искусственно изготовленный контейнер. Какое еще предположение можно сделать? Они подойдут ближе, чтобы как следует разглядеть…
— Верно, но планета необитаема, защищать тут некого.
— Возможно…
Планета внизу уменьшалась. Льюис By выводил корабль в открытый космос.