Фредерик БРАУНВЫДАЮЩАЯСЯ ЛИЧНОСТЬ
Я расскажу вам в Хэнли, Але Хэнли, человеке настолько бестoлкoвом, что на него давно уже все махнули рукой. И если б вы только знали, как он жил до появления на Земле дариан, вам никогда бы в голову не пришло слезно благодарить — прочитав мой рассказ- Ала Хэнли.
Когда это произошло, Хэнли был пьян. Впрочем, ничего удивительного. Он был пьян уже много лет и самолюбиво мечтал всегда находиться в подобном состоянии, хотя в последнее время трудности возникали перед ним на каждом шагу. Сначала у него кончились деньги, потом друзья, у которых можно было их занять. Составив длинный список, он трудолюбиво обходил всех своих приятелей, и в результате был счастлив, когда удавалось перехватить пару долларов.
Он докатился до того, что ему приходилось вышагивать много миль, чтобы одолжить доллар, или, на худой конец, хоть двадцать пять центов, у людей малознакомых. Долгая прогулка несколько отрезвляла его, — конечно, не до конца, — так что он находился в положении Алисы у Красной Королевы, когда бедной девочке приходилось все время бежать, чтобы остаться на одном месте.
А приставать к посторонним было небезопасно. Полиция косо смотрела на нарушение порядка и могла засадить его в кутузку. Ночь же, проведенная в кутузке, означала отсутствие выпивки, а Хэнли давно дошел до состояния, когда после двенадцати часов трезвой жизни у него начиналась бычачья трясучка, которая в сравнении с белой горячкой была все равно что циклон в сравнении с зефиром.
Белая горячка опасна галлюцинациями. Но если вы не полный дурак, то прекрасно понимаете, что на самом деле их не существует. Некоторым даже нравится, что у них появилась хоть какая-то компания. Бычачья трясучка- совсем другое дело. Вы даже представить себе не можете, до какого состояния надо упиться, чтобы выйти на такой уровень, и когда тебя сажают в тюрьму, лишая возможности пропустить стаканчик, худшей доли придумать невозможно.
От одной мысли о бычачьей трясучке у Ала Хэнли затряслись руки. Правда, это было не особенно заметно, так как в эту минуту он тряс руку старого друга, можно сказать, молочного брата, которого видел всего два раза в жизни при весьма сомнительных обстоятельствах.
Звали этого старого друга, верзилу с потрепанной физиономией и репутацией. Детка Эгглстон, а встречались они, естественно, в баре, где Детка работал вышибалой, будучи изгнан из среды боксеров.
Но вам не стоит заострять на нем внимания, потому что он почти не имеет отношения к моему рассказу. Более того, ровно через полторы минуты Детка завопит, как резаный, а затем хлопнется в обморок, и больше вы о нем не услышите; Правда, не премину заметить, что если бы Детка Эгглстон не завопил и не грохнулся в обморок, вам бы не довелось сейчас читать эти строки. Скорее всего, вы в настоящее время добывали бы гланитовую руду в поте лица своего, под зеленым солнцем на окраине нашей галактики. Не думаю, что это пришлось бы вам по вкусу, так что помните: именно Хэнли спас — и продолжает спасать вас от столь горькой участи. Не судите его слишком строго. Если бы Три и Девять захватили Детку, вся наша жизнь полетела бы вверх тормашками.
Три и Девять — обитатели Дара, второй планеты вышеуказанной зеленой звезды на окраине нашей галактики. Само собой, я называю их сокращенно. Имена дариан состоят из цифр, и полное имя Трех — 389, 057 792 869 223, если перевести его в десятичную систему.
Я уверен, вы простите мне эту маленькую вольность, которую Три и Девять никогда бы мне не простили. Дариане всегда обращаются друг к другу по имени, и опустить цифру или знак считается у них не просто хамством, а ужасным оскорблением. Впрочем, дариане живут значительно дольше, чем мы, поэтому могут позволить себе терять время, тогда как я лишен такой возможности. В тот момент, когда Хэили тряс руку Дeтки, Три и Девять находились примерно в миле над Землей- не в самолете или космическом корабле, и даже не в летающей тарелке (ну конечно, я знаю, что это такое, и расскажу вам как-нибудь в другой раз, а сейчас меня интересуют лишь дариане). Они со всеми удобствами расположились в пространственно-временном кубе.
Наверное, я должен объяснить, в чем тут дело. Дариане пришли к выводу — к которому, может, и мы с вами когда-нибудь придем, — что Эйнштейн оказался прав. Материальное тело, летящее со скоростью, превышающей скорость света, превращается в энергию. Вам бы не хотелось превратятся в энергию, верно? Вот и дариане к этому не стремились, когда начали осваивать галактику.
И все-таки им удалось доказать, что превысить скорость света можно, если одновременно путешествовать во времени. Короче говоря, использовать не пространство, а пространственно-временной континуум. Расстояние, которое они преодолели от Дара до Земли, составляло 163000 световых лет.
Но так как одновременно они отправились на 1630 веков в прошлое, фактическое время их путешествия равнялось нулю. На обратном же пути они отправятся на 1630 веков в будущее, и прибудут в исходную точку этого самого пространственно-временного континуума.
Надеюсь, я достаточно понятно все объяснил.
Как бы то ни было, они удобно расположились в, кубе, невидимом для землян, примерно в миле над Филадельфией (только не спрашивайте, почему они выбрали Филадельфию-я не знаю, как она может хоть кому-то пригодиться, и для чего она вообще нужна).
Итак, куб висел над Филадельфией уже четыре дня, в Течение Которых Три И Девять слушали радиопере дачи и изучали местный язык, пока не смогли свободно на нем изъясняться.
Конечно, они ничего не поняли в нашей культуре. Посудите сами, как им было разобраться- в мешанине из конкурсов, сентиментальных пьес, реклам, любимцев публики и неустрашимых кoвбоев? Впрочем, плевать они хотели на нашу цивилизацию, каК только убедились, что мы не представляем для них.
— Опускаемся? — cпросил Три.
— Да, — ответил Девять.
— … конечно, я видел тебя на ринге, — говорил Хэнли. — Ты просто молодчага, Детка. Будь у тебя хороший мэнеджер, ты стал бы чемпионом. У тебя сель задатки. Пойдем, пропустим по стаканчику?
— Ты меня приглашаешь, Хэнли?
— Э-э-э, видишь ли, я сейчас на мели, Детка. Но мне необходимо выпить, честное слово. Ради старой дружбы…
— Тебе необходимо проспаться. Ты пьян. Еще рюм, ка, и у тебя начнется белая горячка.
— Давно началась, — сообщил Хэнли. — Я уже привык. Вон они, за твоей спиной.
Тут Детка Эгглстон, даже не подумав о несуразности подобного постулка, оглянулся. После чего завопил, как резаный, и хлопнулся в обморок. К ним приближались Три и Девять. Чуть поодаль угадывались смутные очертания гигантского куба, со сторонами по двадцать футов, который то появлялся, то словно таял в воздухе.
Видимо, это и напугало Детку до полусмерти.
Три и Девять выглядели совсем не страшно. Это были существа червеобразной формы, примерно пятнадцати футов в длину (если их растянуть), и одного фута в толщину посередине, с закруглениями по обоим концам. На их приятного цвета светло-голубых телах не наблюдалось никаких органов чувств, так что представлялось невозможным определить, где голова, а где хвост. Впрочем, это не имело значения: во-первых, они все равно были одинаковы, а во-вторых, приближаясь к Хэнли и лишившемуся чувств Детке, Три и Девять находились в привычном свернутом состоянии и плыли по воздуху.
— Привет, ребята, — сказал Хэнли. — Вы напугали моего друга, забери вас нелегкая. Он бы меня поругал, поругал, а потом поставил бутылочку. Так что с вас причитается.
— Реакция нелогична, — заявил Три. — У второго экземпляра тоже. Берем обоих?
— Нет. Второй, хоть и больших, размеров, очевидно слаб. Одного экземпляра вполне достаточно. Дойдемте С наМИ. — Хэнли попятился.
— Если вы меня угощаете, я согласен. — А если нет, я хочу знать, куда?
— На Дар.
— Какой еще дар? Послушайте, мистер, никуда я не пойду, пока вы не поставите мне стаканчик.
— Ты его понимаешь? — спросил Девять у Трех. Три отрицательно покачал одним своим концом. — Будем брать силой?
— Не обязательно, если он сам согласится. Послушайте, существо, вы согласны войти в куб добровольно?
— А там есть, что выпить?
— Да. Заходите.
Хэнли подошел к кубу и ступил внутрь. Он, конечно, не верил, что куб существует на самом деле, но что ему было терять? К тому же, когда у тебя белая горячка, лучше не перечить галлюцинациям. Три свернулся на панели управления и осторожно начал нажимать на кнопки обоими своими концами.
— Мы — в космосе, — объявил он. — Хочу предложить остаться здесь на некоторое время, чтобы лучше изучить данный образец и установить, насколько он пригоден для наших целей.
— Эй, ребята, так как насчет выпить? — С каждой минутой Хэнли беспокоился все больше. Руки у него тряслись, а пауки так и сновали то по спине, то по груди.
— Похоже, он страдает, — заметил Девять. — Возможно, испытывает голод или жажду. Что они пьют? Перекись водорода, как и мы?
— Большая часть их планеты покрыта водой, в которой присутствует хлористый натрий. Синтезировать?
— Нет! — взревел Хэнли, — Только не воду, даже без если. Мне необходимо выпить. Виски!
— Может, проанализировать его метаболизм? — спросил Три. — Интрафлуороскоп даст ответ через секунду. — Он чуть развернул свое тело и подплыл к непонятному прибору, засверкавшему огнями. — Как странно. Его метаболизм зависит от СзНбОН.
— С2Н5ОН?
— Да… алкоголь, по крайней мере, в основе. Растворенной в определенном количестве Н2О, без хлористого натрия, — характерного для их морей. Еще несколько ингредиентов в малых количествах. В мозгу и крови присутствуют 0,234 % состава. Видимо, основная его пища.
— Ребята, — молился Хэнли. — Я умру, коли не выпью. Хватит Вам ругаться. Дайте хоть глоточек.
— Подождите, — cказал Девять. — Вы будете обеспечены всeм необходимым. Сейчас настроим интрафлуороскоп и подключим психометр.
Огни засверкали с удвоенной силой, и Девять отошел в угол куба, где находилась лаборатория. Провозившиcь не более минуты, он вернулся. Рядом с ним плыла колба, на три четверти наполненная прозрачной янтарной жидкостью.
Хэнли понюхал горлышко, сделал осторожный глоток и вздохнул.
— Я умер, — блаженно произнес он. — Нектар бегов. Быть того не может, даже горло не жжет.
— Что это, Девять? — спросил Три.
— Довольно сложный состав, со всеми компонентами, необходимыми его организму. Пятьдесят процентов алкоголя, сорок пять процентов воды. В остальные пять процентов входит огромное количество разнообразных витаминов и минеральных веществ в соответствующих пропорциях, а также микродозы элементов, улучшающих вкусовые качества, — по его понятиям. Нам бы эта гадость пришлась не по вкусу, если б далее мы могли пить алкоголь или воду.
Хэнли еще раз вздохнул и сделал большой глоток.
Его слегка качнуло. Он посмотрел на Три и ухмыльнулся.
— Вот теперь я знаю, что вас тут нет, — сказал он.
— Что он имеет в виду? — спросил Девять у Трех. — Его мыслительные процессы кажутся мне абсолютно нелогичными. Сильно сомневаюсь, что из ему подобных могут получиться хорошие рабы. Придется провести тщательную проверку. Послушайте, существо, как вас зовут?
— Какая разница, дружище? — ответил Хэнли. — Зови меня, как хочешь. Вы, ребята, лучшие мои друзья. Я с вами — хоть на край света.
Он приложился к колбе и довольно долго от нее не отрывался, а потом улегся на яол и начал: издавать странные звуки, которые Три и Девять никак не могли расшифровать. Нечто вроде: «Сзсзсзсз-хрррр, сзсзсзсз-г-хрррр, сзезсзсз — хрррр». Они попытались привести era в чувство, но тщетно. Они провели необходимые наблюдения, сделали несколько анализов и стали ждать. Проснулся Хэнди через несколько часов. Он уселся на полу и пристально на них уставился.
— Не может быть, — сказал он, — Вaс тут нет. Ради всего святого, дайте выпить.
Ему вновь протянули колбу, которую Девять наполнил до краев. Хэнли жадно схватил ее и запрокинул голову, потом оторвался от горлышка и блаженно закрыл глаза.
— Не будите меня, — попросил он.
— Но вы не спите.
— В таком случае, не кладите меня спать. Теперь я понял. Это — амброзия, похлебка богов.
— Кто такие боги?
— Их не существует. Но они пьют этот напиток. На Олимпе.
— Мыслительные процессы абсолютно нелогичны, — заметил Три.
Хэнлй потянул из колбы.
— Здесь есть здесь, — сообщил он, — а дар есть дар, а если получаешь дар, то как наяву.
— Что вы знаете о Даре?
— Он есть, а вас нету. Ваше здоровье, ребята. — Он выдал.
— Слишком глуп, чтобы использовать на любой работе, кроме физической, — сказал Три. — Если он вынослив, можнo организовать рейд на планету. Все-таки три-четыре миллиарда жителей. Пусть поработают, на рудниках.
— Уррра! — заявил Хэнли.
— По моему, у него нарушена координация движений, — задумчиво произнес Три. — Но, может, он обладает большой физической силой? Существо, как вас зовут?
— Зовите меня Ал, ребята. — Хэнли осторожно поднялся на ноги.
— Это ваше имя или название обитателей планеты? И в любом случае, сокращенное или полное?
Хзйли прислонился к стене и надолго задумался,
— Обитатели, — повторил он. — Вроде как латынь. — ОН УМОЛК.
— Мы хотим проверить вас на выносливость. Бегайте от одной стены до Другой, пoка не устанете.
Он попытался пoтянуть к себе колбу, но Хэнли уцепился зa нее руками.
— Еще один глоток, — взмолился oй. — Один маЛенький глотoк. Пoтом я побегу, куда захотите. Xоть к президенту.
— Может быть, он не наелся, — заметил Три. — Пусть выпьет, Девять.
Выпивка могла оказаться его последней, поэтому Ханли тянул из горла, сколько мог. Потом он уставился на четырех дариан, которые, казалось, окружили его со всех сторон.
— Встретимся на скачках, ребята, — сказал он всем четверым. — Ставьте только на меня. Я их всех обскачу. Сейчас глотну еще чуть-чуть…
На сей раз уровень жидкости в колбе действительно понизился ненамного.
— Достаточно, — проворчал Три. — А теперь — бегите.
Хэнли сделал два шага и упал, стукнувшись носом.
Он перекатился на спину и аатих с мечтательным выражением на лице.
— Невероятно! — воскликнул Три. — Возможно, он пытается обмануть нас. Проверь, Девять.
Девять проверил.
— Невероятно! — согласился он. — Просто невероятно. После столь незначительной нагрузки существо впало в бессознательное состояние. Настолько глубокие, что даже не испытывает болевых ощущений. И оно не притворяется. Этот вид абсолютно непригоден для Дара. Придется вернуться и подать соответствующий рапорт. И, согласно приказу, захватим его с собой, как образец для зоопарка. От посетителей отбою не будет. Мы исследовали несколько миллионов планет, но таких странных и слабых особей встречаем впервые.
Три свернулся на панели управления и принялся нажимать на кнопки обоими своими концами. Через сто шестьдесят три тысячи световых лет и 1630 веков они очутились на родине, как будто вообще никуда не улетали.
В столичном городе планеты Дар, который управляет тысячами полезных дарианам миров и исследует миллионы бесполезных, типа Земли, — Алу Хэнли предоставили в полное его распоряжение просторную стеклянную клетку на видном месте, как яркому представителю самых удивительных созданий во Вселенной.
В центре клетки находится большой бассейн, из которого он часто пьет, и в котором, как известно, иногда купается. Бассейн непрерывно пополняется жидкостью с непревзойденным божественным ароматом, по сравнению с. которым лучшее виски на Земле все равно что сивуха по сравнению с виски. Кроме того, в ней растворены все минеральные вещества и витамины, необходимые для человеческого организма.
Эта жидкость не вызывает похмелья и прочих неприятных последствий. Хэнли наслаждается напитком не меньше, чем посетители зоопарка наслаждаются видом Хэнли, глядя, как он пьет, и читая табличку на клетке, которую Три и Девять, памятуя слова Хэнли, озаглавили по-латыни: АЛКОГОЛИКУС АНОНИМУС: Живет исключительно на диете С2Н5ОН, с небольшими добавками минеральных веществ и витаминов. Может высказать здравое суждение, но мыслительные процессы полностью нелогичны. Физическая выносливость: в состоянии сделать всего несколько шагов, потом лишается сил. Не представляет коммерческой ценности, но является одной из самых необычных форм жизни, когда-либо открытых в галактике. Место обитания: Планета 3 Солнца ГХ6547-НГ908.
… Настолько необычных, что они решили провести курс лечения, в результате которого Хэнли стал практически бессмертен. И хорошо, что так, потому что в зоопарке нет отбою от посетителей, и случись с ним что-нибудь, дариане могут вернуться на Землю еще за одним экземпляром. И если они наткнутся на вас или на меня, а мы с вами окажемся трезвыми, всем нам придется плохо.
Фредерик БРАУНЭКСПЕРИМЕНТ
— Первая машина времени, джентльмены, — гордо объявил профессор Джонсон двум своим коллегам, — Небольшая экспериментальная модель. Может перемещать любые предметы весом не более трех фунтов пяти унций и не далее двенадцати минут в прошлое или будущее. Она действует.
Модель действительно выглядела небольшой, правда, она имела два внушительных циферблата под невысокой платформой.
Профессор Джонсон взял в руки металлический кубик.
— Медный кубик, — объяснил он, — с которым мы работали, весит один фунт и две трети унции. Сначала я перемещу его на пять минут в будущее. — Он наклонился и передвинул стрелку одного из циферблатов. — Засекайте время.
Они посмотрели на часы. Профессор Джонсон осторожно положил кубик на платформу, и он тут же исчез.
А через пять минут, секунда в секунду, появился на старом месте.
Профессор Джонсон вновь взял кубик в руки.
— А сейчас — на пять минут в прошлое. — Он передвинул стрелку другого циферблата и посмотрел на часы. — Без шести минут три. Я настрою механизм — положив кубик на платформу — ровно на три часа. Следовательно, без пяти минут три кубик должен исчезнуть с моей руки и появиться на платформе за пять минут до того, как я его туда положу.
— Но в таком случае как вы его положите? — спросил один из коллег.
— Когда моя рука приблизится, кубик исчезнет с платформы и появится в моей руке, чтобы я смог положить его обратно. Смотрите внимательно.
Кубик исчез из его руки.
И появился на платформе машины времени.
— Вот видите? За пять минут до того, как я должен положить его на платформу, он уже там.
Второй коллега нахмурился, задумчиво глядя на кубик.
— Но, — сказал он, — что произойдет, если вы вдруг передумаете и не положите на место кубик, лежащий на платформе, за пять минут до того, как вы должны его туда положить? Ведь это парадокс.
— Интересная мысль, — сказал профессор Джонсон. — Я как-то не задумывался об этом, так что стоит попробовать. Очень хорошо, я не…
Парадокса не произошло. Кубик остался на месте.
Но вся Вселенная, вместе с профессором, исчезла.
Фредерик БРАУНХОББИ
— Ходят слухи… — произнес Сэнгстрем и завертел головой, желая убедиться, что кроме него и фармацевта в крохотной, аптеке никого нет. Фармацевт походил на гнома со скрюченной фигурой, сморщенным лицом и весьма неопределенного возраста от пятидесяти до ста лет. Они были одни, но Сэнгстрем все равно понизил голос до шепота, — что у вас имеется яд, который невозможно обнаружить никакими средствами.
Фармацевт кивнул. Он вышел из-за прилавка, запер дверь на ключ, вернулся обратно и указал на еле заметный вход в служебное помещение.
— Я как раз собирался выпить чашечку кофе, — сказал он. — Пойдемте, я угощу вас.
Сэнгстрем шагнул за прилавок, и вслед за гномом очутился в небольшой комнате, от пола до потолка уставленной полками с пузырьками и бутылками всевозможных размеров. Фармацевт включил электрокофеварку, достал две чашки и пригласил Сэнгстрема к столу. Сам он уселся напротив.
— Я вас слушаю, — сказал он. — Кого вы хотите убить и почему?
— Какое это имеет значение? — буркнул Сэнгстрем. — Разве недостаточно, что я плачу деньги…
Фармацевт перебил его, подняв руку.
— Для меня это имеет значение. Я должен быть уверен, что вы заслуживаете того, что просите. В противном случае… — Он пожал плечами.
— Ну хорошо. — Сэнгстрем вздохнул. — Вы спросили, кого… мою жену. Что же касается «почему», — и он пустился в долгие рассуждения. Кофе вскипел, и фармацевт извинился и наполнил чашки, а Сэнгстрем все еще продолжал говорить. Наконец он умолк.
Фармацевт кивнул головой.
— Да. Изредка я даю людям яд, о котором никто не знает, если считаю, что они того заслуживают. И не беру денег. Я помог многим убийцам.
— Прекрасно, — заявил Сэнгстрем. — Прошу вас, дайте его мне поскорее.
Фармацевт улыбнулся,
— Уже. К тому времени, как вскипел кофе, я решил, что вы заслуживаете небольшой дозы. Как я уже говорил, вы получили ее бесплатно, но противоядие стоит денег.
Сэнгстрем побледнел. Но он заранее подготовился — если не к такому обороту дела, то к шантажу или обману, и, не колеблясь, вытащил из кармана пистолет.
Маленький фармацевт ухмыльнулся.
— Не посмеете. Разве удастся вам найти противоядие, — он махнул рукой на полки, — среди тысячи пузырьков и бутылок? Или, наоборот, быстродействующий яд? Конечно, вы можете решить, что я вас обманул, и никакого яда не существует. Что ж, в таком случае, стреляйте. Ответ вы узнаете часа через три, когда он начнет действовать.
— Сколько стоит противоядие? — хрипло спросил Сэнгстрем.
— Цена вполне разумная: тысяча долларов. В конце концов, каждый человек должен жить, и если мое хобби — предотвращать убийства, почему бы мне на нем не заработать? Как вы считаете?
Сэнгстрем проворчал что-то нечленораздельное, положил пистолет рядом с собой на стол, вытащил бумажник и отсчитал тысячу долларов сотенными купюрами. Прежде всего необходимо получить противоядие, а там можно посчитаться с проклятым гномом.
Фармацевт спокойно сидел на стуле, не делая попытки забрать деньги.
— И еще одна маленькая деталь, — сказал он. — Вы сейчас напишете письмо, где расскажете о своем намерении, надеюсь, бывшем. Затем вам придется подождать, пока я отправлю его своему знакомому из уголовной полиции. Это послужит гарантией безопасности как вашей жены, так и моей лично. Как только я. опущу письмо в ящик, вы получите противоядие. Вот перо и бумага. Да, кстати, еще одна просьба, но я на ней не настаиваю. Пожалуйста, рассказывайте повсюду о моем замечательном яде. Кто знает, мистер Сэнгстрем? Если у вас есть враги, жизнь, которую вы спасете, может оказаться вашей собственной.
Фредерик БРАУНЕСТЕСТВЕННО
Генри Блоджетт взглянул на часы и в отчаянии ухватился за голову. Два часа ночи. Он с яростью, захлопнул учебник, понимая, что ни за что не успеет подготовиться к завтрашнему экзамену; чем больше он учил геометрию, тем меньше в ней разбирался. Ему вообще с трудом давалась математика, а этот ее раздел он не способен был даже зазубрить.
А если он провалится, его выгонят из колледжа, У него и так оставалось три несданных предмета за первые два курса, и после четвертой неудовлетворительной оценки его отчислят автоматически. Тогда конец мечтам, конец карьере, конец всему. Сейчас его могло спасти только чудо.
Внезапно он выпрямился и даже подскочил на стуле.
Почему бы не прибегнуть к помощи тайных сил? Его всегда интересовали оккультные науки, и он собрал небольшую библиотечку книг, в которых доступным языком объяснялось, как вызывать демонов и подчинять их своей воле. До сих пор он боялся проводить подобные эксперименты, но сейчас терять было нечего и стоило рискнуть. Только с помощью волшебства мог он осилить дисциплину, которая никак ему не давалась.
Он быстро вскочил со стула, достал с полки лучшую свою книжку по черной магии, открыл ее в нужном месте и освежил в памяти простые инструкции.
Рьяно взявшись за дело, он сдвинул мебель к стенам, нарисовал мелом пентаграмму и ступил внутрь. Затем произнес заклинания.
Появившийся демон выглядел куда страшнее, чем он предполагал, но, призвав на помощь все свое мужество, Блоджетт начал рассказывать о своих трудностях.
— Я всегда был слаб в геометрии, — произнес он…
— Естественно! — ликующе вскричал демон.
Радостно улыбаясь языками пламени, он перешагнул через меловые линии шестиугольника, который Генри начертил вместо пентаграммы.
А. X. 3. КЭРРЭТО НЕ МОЯ ВИНА
В некоей точке бесконечного пространства-времени, очнувшись от глубокой дремоты, которая, из-за преклонного возраста, стала посещать его все чаще, Бог огляделся вокруг. И, будучи всевидящим, Он увидел все. Он увидел вселенную; Он увидел супергалактики, и галактики, и солнечные системы; и одновременно Он увидел и каждую малую молекулу, и атом, и мельчайшую частицу вещества везде и всюду.
Среди бесконечного множества картин, увиденных им, была и такая: на маленькой обитаемой планетке, на которую Он, как ему помнилось, обращал внимание два или три раза в предыдущей вечности, в некоем полном людей шумном месте был огороженный клочок заросшей травой земли, на которой ничком лежал человек; и в тот самый момент, когда Он взглянул на него, человек этот умер в великом уничижении.
Бога разгневало то, что где-то в этой прекрасной вселенной, которую он создал для своих собственных непостижимых целей, может существовать несчастье. Ибо, хотя Он, несомненно, подсознательно ведал о существований несчастья, как и обо всем вообще, Он никогда официально его не признавал. Бог призвал к себе Сандольфона, руководителя небесного департамента молитв, которого он считал самым разумным ангелом, оставшимся на Небе после восстания интеллектуалов во времена Люцифера. Указав Сандольфону на то, что Он увидел, Бог изрек:
— Отправься туда, где сей человек лежит мертв, и разузнай среди его собратьев причину его несчастья. Ибо наверное один из них виноват. И того, кто был причиной несчастья в Моей вселенной — его покараю Я покараю страшно.
И при этих словах все ангелы, слышавшие их, затрепетали.
Сандольфон сделал заметку на своих табличках, перенесся мгновенно в место, указанное Господом. Повсюду вокруг покойного туда и сюда сновали тысячи подобных ему, но никто нe обращал внимания на неподвижную фигуру на траве, ограничиваясь иногда презрительной улыбкой. Невидимо стоя над ним, Сандольфон размышлял, как ему лучше начать расследование.
Он задумчиво смотрел на проходящих мимо людей и с некоторым любопытством изучал многочисленные запретительные таблички, установленные вокруг заросшего травой участка: «По траве не ходить!», «Собак не водить!», «Проход воспрещен!», но ответа на свой вопрос на табличках не находил. Наконец какой-то крупный человек в одежде синего цвета, несущий толстую дубинку и передвигавшийся с большой важностью, вошел в парк и легонько постучал дубинкой по дырявым подметкам башмаков покойного, говоря при этом;
— Эй, ты! По-моему, я уже говорил тебе, чтобы ты убирался отсюда!
Сандольфону показалось разумным появиться перед этим человеком, явно обладающим властью, в виде, преуспевающего гражданина; свершив это, он произнес сурово;
— Прекратите! Этот человек мертв.
Потрясенный внезапным появлением Сандопьфона и пораженный его необычными манерами, человек с дубинкой сказал:
— Неужели! — и наклонился над бездыханным телом. — Да, верно, — добавил он спустя мгновение. — Вот бедняга, черт возьми.
— Он умер в великом уничижении, — сказал Сандольфон, с неодобрением восприняв применение термина «черт» к одному из творений Господа, но не желая создавать из этого проблему. И, надеясь быстро закончить свое расследование, он продолжил: — Кто довел его до столь несчастного состояния?
— Откуда я знаю, черт возьми! — удивленно отвечал человек.
— Это были вы? — потребовал ответа Сандольфон,
Человек начал было отвечать раздраженным образом, но, посмотрев Сандольфону в глаза, был потрясен тем, что там увидел, и быстро сбавил тон.
— Ну, я спрашиваю вас, приятель, разве, это разумно? Верно, я видел этого типа, но я только сказал ему, что здеcь нельзя околачиваться. А он ответил, что его выгнали из его дыры, а пособия по безработице он еще не получил. Почему он не пошел в муниципальную, ночлежжу, как я ему сказал? Почему он должен был выбрать именно мой участок чтобы подохнуть?
На эти вопросы Сандольфону нечего было ответить.
Более того, его знание человеческой речи было основано главным образом на языке молитв, и он довольно смутно понимал смысл слов собеседника. А пока Сандольфон решал, что ему делать, тот рассматривал содержимое карманов покойника. Потом он изучил какие-то замусоленные бумаги и сказал:
— Его фамилия Смит, и вот здесь, видимо, его последний адрес.
Поразмыслив еще немного, Сандольфон спросил с сомнением:
— Значит, какой-то человек отказал ему в крове?
— Ну да, — ответил человек. — А чего еще ждать, если парень не может платить за квартиру?
Слышавший молитвы многих квартирохозяев, Сандольфон знал, что платой за квартиру называлось то, что одни люди платили другим, хотя обычай этот всегда казался ему несколько странным. Однако слова собеседника дали ему, как он чувствовал, первый намек на грешника, которого он разыскивал. Размышляя вслух, он сказал:
— Ах, так вот где кроется причина несчастья Смита.
— Что-то я не секу, приятель, — сказал человек. — И вообще, мне сейчас некогда. Мне еще нужно настрочить протокол и звякнуть в морг, — и он громко засвистел.
— Немедленно прохожие скопились у решетки маленького дарка, охотно проявляя к мертвому Смиту интерес, в, котором они ему отказывали, когда считали его живым; тем временем Сандольфон удалился.
Через короткое время — по человеческим меркам — он пришел к грязному, полному дурных запахов дому, где раньше жил этот самый Смит. Здесь он обнаружил некоего типа, имевшего значительный вид; и Сандольфон сказал ему:
— Я дацу человека, который виноват в несчастьях Смита; того, кто отказывал ему в крове. Не вы ли этот человек?
Человек побледнел и сказал:
— Слушай, приятель, я не знаю, из какого ты общества, но нам здесь неприятности ни к чему. Погодитe, дайте мне хоть шанс, — поспешно сказал человек. — Еcли здесь произойдет неприятность, владелец свалит все на меня. Вы не можете винить меня, если с этими типами что-нибудь происходит. Я должен Выполнять свою работу. Владелец говорит мне: «Если они не платят, гони их в шею!» Этот парень, Смит, я помню его, беднягу, он был болен. Я разрешал ему oставаться, сколько мог, но он задолжал за три месяца. Больше я с ним не мог рисковать. Каждый раз, когда владелец видел его имя в списке, мне устраивали головомойку. Мне ничего не оставалось делать, как выселить его.
Сандольфон видел по глазам этого человека, что он говорил правду. Поэтому он сказал:
— Тогда это тот человек, которого вы называете владельцем; именно он, очевидно, является причиной несчастья Смита.
— Конечно, — с некоторым беспокойством подтвердил его собеседник. — Только это не он, а она. Вдова. Муж оставил ей эти лачуги, и она живет на квартплату, вон там, на Парк Авеню. Только меня в это дело не впутывайте. У меня семья.
Сандольфону стало ясно, что этот человек — лишь орудие, а причиной была та женщина. Он разыскал вдову; несмотря на позднее время, она нежилась в роскошной постели, окруженная бесчисленными предметами роскоши, заполнявшими ее дом; и тогда он решил появиться перед ней во всем великолепии своего облика, чтобы посеять ужас в ее сердце и быстро вырвать признание из ее уст. Так он и сделал, и был удовлетворен, увидев ее ошеломленное лицо с широко раскрытыми глазами.
— Женщина, — сказал Сандольфон, — некий человек по имени Смит умер в великом уничижении, и произошло это прежде всего потому, что ему было отказано в крове в принадлежавшем тебе доме. Это — твоя вина, ибо именно по твоему приказу те, кто не смог внести квартплату, были выселены из дома.
Сандольфон уже начал понемногу разбираться в технических терминах, относящихся к сложным проблемам чеяввечесжж жизни и смерти.
— Так приятно знать, — мягко заметила женщина, дотрагиваясь до своих светлых волос и поправляя бретельки ночной рубашки, — что вы, ангелы, и в самом деле похоже на свои изображения. Теперь я вджу, что есть ради чего стараться попасть на Небеса,
— Женщина! — воскликнул шокированный и cмущенный Сандольфон, быстро складывая перед собой распростертые крылья. — Я призываю тебя, во имя твоего Создателя, признать свою вину и молить его о прощении!
— Какая нелепость! — ответила женщин, насупившись, хотя и несколько испуганная. — Я тут абсолютно, ни при чем. Я никогда не знала того человека, о которoм вы говорите. Я нисколько не виновата в его смерти.
— Разве не по твоему распоряжению, — настаивал Сандольфон, — его…
— Вполне возможно, сказала женщина, пожав плечами и искоса взглянув на Сандольфода. — Я не могу разрешать людям оставаться, если они не платят да квартиру. Если бы я так делала, я разорилась бы через год. Вы ведь не хотите, чтобы я умерла от голода, не правда ли?
— Лучше умереть от голода, — сурово заявил Сандольфон, — чем быть причиной несчастья Смита.
— Чепуха, — возразила женщина. — Какую пользу принесла бы моя смерть? Если бы я не владела этим дoмом, он принадлежал бы кому-нибудь другому, и Смита все равно выселили бы. Это было его, Смита, дело, — платить за квартиру. — И она с победным видом взглянула на Сандольфона. — Так что вы можете оставить свои попытки взвалить вину на меня.
Определенная, хоть и нехитрая логика в словах женщины произвела впечатление на Сандольфона, и, задумавщись, он спросил:
— А почему, собственно, этот человек, Смит, перестаёт носить требуемую тобой плату?
— Откуда мне знать, — раздраженно сказала женщина. — Вероятно, oн потерял место или что-нибудь в этом роде. Стоит ли об этом говорить…
— KaKoe мeсто? — спросил Самдольфон.
Она сделала нетерпеливый жест.
— Ну, работy, труд. Люди трудятся, знаете ли, получают зарплату. Тогда они могут платить за квартиру. А затем они теряют работу.
— Почему? — настаивал Сандольфон.
— Потому что своему хозянну они больше нe нужны, конечно.
— Вы хотите сказать, — заинтересованно спросил Сандольфон, — что другой человек отказал Смиту в работе, за которую он получал деньги для уплаты за квартиру?
— Что за нелепый подход, — заметила женщина. — Я всегда вынуждена увольнять прислугу. Вы просто не представляете, как глупы люди. А теперь, со всеми этими пособиями по безработице, они так ужасно самонадеянны.
— Вот это, — пробормотал Сандольфон, погруженный в свои мысли, — вот это, кажется, приближает меня к сути дела.
— Прекрасно! — продолжала женщина. — Ну, а теперь, надеюсь, вы будете чуть обходительнее.
— Я обязан продолжить поиски, — сказал Саидольфон, по-прежнему не уделяя ей должного внимания. — Ho будь осторожна, женщина, ибо ты едва избежала страшного наказания Господня.
— Не уходи! — закричала женщина, но он исчез, оставив ее явно недовольной.
Прошло некоторое время, пока Сандольфон, задав Множество вопросов многим людям, узнал, что этот человек, Смит, работал на фабрике. Поразмыслив, ангел принял образ авторитетного лица, имеющего право задавать вопроси, и целеустремленно направился на фабрику. Он заметил, что там было очень мало людей, да и те, казалось, слонялись без дела. Он спросил о владельце и был направлен в комнату, где за столом, на котором было разложено множество бумаг, друг против друга сидели два человека. Один изних нервничал и был печален, другой, напротив, был вёсел и имел уверенный вид. Нервный человек и был владельцем фабрики, а когда он увидел Сандольфона, то стал нервничать еще больше.
Сандольфон начал:
— Я расследую причину несчастий и смерти некоего Смита, работавшего ранее у вас. Как мне представляется, на вас лежит ответственность за это, ибо вы лишили Смита работы и денег, необходимых человеку для ЖИЗНИ.
— Ну, это уж слишком, черт побери! — вскричал нервный человек, ударив кулаком по столу. — Будь я проклят, если какой-нибудь Богом проклятый, проклятый правительственный бездельник, сующий нос в чужие дела, станет взваливать на меня ответственность за то, что какой-то тип, работавший у меня, откинул копыта.
— Почему же тогда, — спросил Сандольфон, закусив губу, чтобы не упрекнуть собеседника за богохульство, — почему вы лишили Смита…
— Лишил! — резко возразил тот. — А почему я разогнал девять десятых моих людей? Почему я продаю свой завод по семь центов за каждый доллар вот этому мистеру Тукеру? Потому что я вынужден, вот почему! Потому что я разорен! Потому что эти проклятые штаны для пацанов прикончили меня!
Увидев, что этот человек действительно страдает, Сандольфон проникся сочувствием к нему.
— И кто же виноват в этом? — спросил он.
Нервный человек горько рассмеялся: — Спросите лучше Тукера, — предложил он.
— Ну, бросьте это, Билби, — сказал веселый человек. — Вы же не станете говорить, что это я виноват Не впутывайте меня в правительственное расследование. Дело в том, — продолжал он, поворачиваясь к Сандрльфону, — что после того, как я запатентовал новый процесс производства более прочной седалищной части у штанов, мой друг Билби увидел, что он не может конкурировать с моими ценами. Естественно, для него настали тяжелые времена. Очень жаль, конечно, — сказал он, широко улыбаясь, — но таковы правила игры.
— Но было ли действительно необходимо, — спросил удивленный Сандольфон, — использовать этот новый дроцесс и разорять вашего друга, вызвав тем самым несчастья Смита?
Тукер взглянул на него с удивлением.
— Вы что, смеетесь надо мной? — изумился он. — А, понял. Вы — один из этих социальных работников. Ну, ладно, посмотрим на это с широкой идеалистическрй точки зрения. Ну, вот я открыл способ делать щтаны практически вечными. Это ведь спасение для челoвечества, не так ли? Это же шанс для мальчишек.
Должен я позаботиться, чтобы люди получили от всего ядого пользу, как до-вашему?
— Но разве вы не могли поделиться этим процессом с вашим другом? — искренне спросил Сандольфон.
Тукер ответил взрывом хохота, к которому присоединился и Эйлби.
— Не могу понять, — произнес, наконец, Тукер, выслезы на глазах, — почему они назначают вас, невинных младенцев из детского садика, на государственные должности. Неужели вы вообще ничего нe знаете? В моей компании мне приходится иметь дело с акционерами и с Советом директоров. Как долго, по-вашему, я продержусь, если начну раздавать секреты производства, а? Да они просто упрячут меня в сумасшедший дом. И будут правы.
— Но в таком случае, — сказал печальный и растерянный Сандольфон, — если вина за несчастья этого человека, Смита, не лежит ни на одном из вас, кто же тогда виноват? Я должен знать.
В разговор вступил Билби.
— Зачем только они тратят деньги налогоплательщиков, чтобы узнать, почему загнулся какой-то жалкий тип? Почему они не включили его в списки на получение пособия по безработице?
— Пособие по безработице? — переспросил Сандольфрн, вспоминая, что эти таинственные слова уже употребляли человек с дубинкой и женщина.
— Ну, да, в государственную платежную ведомость вместе со всеми вами, паразитами, — нетерпеливо прoдолжал собеседник. — И ради Бога, перестаньте приставать ко мне. Ступайте в центр социального обеспечения и надоедайте им. Это их вина.
Оба снова вернулись к своим бумагам, и Сандольфон со вздохом покинул их.
Пока он нашел названное ими место, спустилась ночь, Там, за конторкой работал один-единственный человек, и лицо его в желтоватом свете электрической лампочки выглядело озабоченным и осунувшимся! Сандольфон, не мешкая, подошел к нему и спросил;
— Почему вы не дали денег человеку по имени Смит, который умер в великом уничижении из-за их отсутстаия?
Человек за конторкой вскочил, и быстро заговорил:
— Прошу прощения, сэр, я не узнал вас. Понимаете, они все время меняют начальников департамертов, и так трудно всех запомнить — я очень извиняюсь… Смит, вы говорите? Минуточку, я йрсмотрю по общей картотеке. У меня на учете больше сотни Смитов. Eго имя, будьте любезны.
— Я не знадо, — покачал головой Сандольфон!
— О, это очень затрудняет дело, — сказал человек за конторкой, наморщив лoб. — Возможно, этo Люций Т. Смит. Его заявление лежит очень давно. Я случайнo запомнил его имя, потому что он недавно был здесь и устроил пренеприятную сцену. Как будто мы могли что-то сделать, когда фонды почти полностью израсходованы, да еще и инструкция у нас — в первую очередь давать пособие семейным. А Смит, видите ли, был холост. Естественно, сэр, его заявление дожидалось своей очереди. Так что это не наша вина.
— Но тогда чья же? — устало спросил Сандольфон, Человек испуганно взглянул на него.
— Должен ли я отвечать на этот вопрос, сэр?
— Да, — сказал Сандольфон. — Конечно, сэр, вы понимаете, что я никого не собираюсь критиковать, но если бы они давали нам достаточно фондов, мы бы могли позаботиться…
— Они? — спросил Сандольфон.
Человек испугался еще больше.
— Эта… ну… администрация, — прошептал он. — Но это останется между нами, не так ли, сэр? Это ведь вы спросили меня.
Сандольфон коснулся лба человека пальцем, чтобы изгнать сотрясающий его отвратительный страх; ибо для ангела любой страх, кроме страха перед Господом, есть зло, и все зло. проистекает из страха. После этого он исчез, оставив человека с открытым от изумления ртом.
Вслед за тем Сандольфон связался с соответствующим небесным департаментом, где дежурный ученый ангел, сверившись с большим справочником, сообщил ему, что термин «администрация» в приложении к человеческому правительству означает обширный и сложный конгломерат исполнительных органов. Это привело Сйндольфона в смятение, но он тут же успокоился, услышав, что во главе всей администрации стоит один человек. И он узнал, вместе с другими существенными сведениями, собранными ангелами-регистраторами в их неустанном труде, где можно найти этого человека.
Теперь Сандельфои пришел к выводу, что этот человек- глава адмиАвстрацин — может справедливо быть наказан за Cмита, ибо ему были вверены власть и деньги которые могли спасти Смита. Поэтому Сандольфон явился к этому человеку, которого он решил обвинить хитро, в виде укоров совести, чтобй тот не МОГ уйти от ответственности, спрятавшись за слова.
Человек этот находился в своем кабинете и писал заявление для прессы. Заявление гласило: «Положение страны при нынешней администрации все время улучшалось. Мы с уверенностью заявляем, что уровень жизни сейчас выше, чем два года назад, выше, чем в любой другой стране…» Сандольфон, выступая как голос совести, сказал:
— А Смит мертв. Он умер в глубоком уничижении, потому что фонды для его обеспечения были недостаточны, и его заявление было оставлено без внимании. Это твоя вина. У тебя были власть и деньги, чтобы помочь Смиту.
Человек с отвращением швырнул ручку и заговорил вслух.
— Ну почему, — сказал он, — меня преследует эта сентиментальность, достойная школьника? Какая разница, одной жизнью больше или меньше, когда речь идет о грандиозном плане?
— Каком еще плане? — спросил Сандольфон-совесть.
— Ну как же? — сказал человек, разговаривая сам е собой, — ты что, забыл? Мой план помочь Смиту и всем другим. Он состоит из двенадцати основных разделов, стоимость, в среднем, по миллиарду долларов каждый.
И он стал мысленно повторять этот план, в то время как часы в углу неусыпным ходом отмечали течение времени.
Наконец, Сандольфон-совесть, зевнув, заметил:
— Я ничегошеньки в этом не понимаю. И не верю, что понимаешь ты. Сознайся. Ты мог помочь Смиту. И все же он умер несчастным. Это твоя вина.
Вдруг человек закрыл лицо руками.
— Нет, нет, — простонал он тихо, — нет. Это не моя вина. Почему они не могут оставить меня в покое? Они упрекают меня за все. Они ждут, чтобы я был всем — экономистом, вождем нации и Бог знает кем еще. Но все это слишком необъятно, и оно вышло из-под контроля. Я стараюсь, но могу только что-то сделать здесь, что-то исправить там, в то время как все течет само по себе, по инерции. Все так страшно сложно. Если я помогу Смиту, то процентная ставка по ближайшему займу возрастет-или еще что-нибудь в этом роде. Кроме того, еще этот сдвиг вправо в общественном мнении. Я не смею потратить больше денег на помощь Смиту до того, как пройдут следующие выборы. Это же совершенно ясно.
— Но Смит-то умер, — повторил Сандольфон-совесть.
— К черту Смита! — вскричал человек про себя. Если бы эти радикальные интеллектуалы, которые пристают со своим Смитом, сами взялись за эту работу, они быстро прекратили бы свое критиканство. В самом деле, это их вина. Если они так добросердечны и так мудры, почему они не сотрудничают со мной, почему не помогают мне? Почему, например, человек вроде Партингера, которого все считают таким проницательным — почему он не занимается ничем, кроме критики? У меня широкие взгляды. Никто не может обвинить меня в ограниченности мышления. Я наверняка выслушаю конструктивные практические предложения. В том, что никто так и не смог спасти Смита от его несчастий, виноваты такие люди, как Партингер.
Он снова взялся за перо и начал быстро строчить дальше: «Если бы злоязычные критики правительства хотя бы раз взяли на себя труд ознакомиться с его внутренними проблемами…» Глубоко озадаченный Сандольфон удалился, и после долгих поисков обнаружил окруженный деревьями коттедж, где человек, именуемый Партингером, лежа в кровати, размышлял при бледном, холодном свете луны, струившемся через окна. Вся комната была заставлена полками с рядами книг, среди которых были: Партингер «Социальные аспекты теории коллективизации»; Партингер «Зажелтино философии плановой экономики»; Партингер «Деньги, кредит и счастье людей», и с прочими подобными заглавиями, которые произвели на Сандольфона глубокое впечатление.
Желая снискать уважение такого человека, Сандольфон вошел в его мозг и обратился к нему под видом его собственной мысли:
— Смит умер в нищете. И вина за это лежит не на том человеке, котбрый: резко говорил с ним, и не на той женщине, которая отказала ему в крове, и не на тех людях, которые выгнали его с работы и не дали ему денег: — Правильно, — подумал в ответ Партингер. — Потому что они, как и Смит, рабы системы.
— Точно так же, — продолжал Сандольфон мысль, — вина не лежит и на человеке, управляющем государством; он сбит с толку и устал от своих обязанностей, с которыми не может справиться.
— И это верно, — самодовольно размышлял Партингер. — Он просто ограниченный политический оппортунист. Он не философ и не социолог, как я.
Сандольфона ободрило такое понимание, которое, казалось, сулило окончание расследования.
— Но тогда, — заявил он, — в несчастьях Смита виноваты вы. Ибо, если бы вы, с вашим гражданским умом, согласились бы научить этого человека в администрации, как помочь Смиту, предложили бы лучший план помощи Смиту, Смит был бы избавлен от своиж несчастий.
Партингер рассмеялся.
— Дурацкая мысль, — заметил он сам себе, — наивная мысль. Как будто любой план, даже мой план, мог, бы помочь кому-нибудь. Если бы даже приняли его, что уж совершенно абсурдно, спасти Смита все равно было нельзя. Поскольку суть любого разумного плана помощи Смиту заключается в том, чтобы Смит, в первую очередь, сам помог себе. Он должен, прежде всего, стать сильным, отказаться голодать, не допускать, чтобы его лишали крова и оскорбляли. Он должен бороться за свои права. Он и его товарищи должны прежде всего объединиться.
— Но то, что вы проповедуете — это же явная революция, — сказал, ужаснувшись, Сандольфон, ибо он узнал в этих словах эхо далеких, потрясших всю Вселенную призывов, которые он когда-то слышал от пламенного Люцифера перед тем, как гордый ангел был низвергнут с Небес.
— Не могу понять, что со мной творится сегодня, размышлял между тем Партингер. — Все эти банальные мысли. Это все от второй порции рыбы. Как будто на слове «революция» сегодня стоит какое-то клеймо. Как будто коллективные действия для самозащиты могут как-то истолковываться любым современным мыслителем…
— Но Смит! — напомнил Сандольфон в последнем отчаянном усилии.
— Смит! Если Смит был несчастен — это его собственная вина, — насмешливо сказал Партингер. — Смит и все ему подобные — дураки и трусы. Почему они не вступают в мою Лигу коллективных действий?..
Сандольфон не стал ждать продолжения. Он взлетел с Земли к тем гигантским просторам, где пребывают только что отошедшие души, ожидая классификации и, дальнейшего направления к месту их вечного пребывания; и там он обнаружил нагую, скулящую душу Смита, пытавшуюся забиться в какой-то угол.
— Душа Смита! — вскричал Сандольфон. — О душа Смита, жалкого Смита, ты сама виновата во всех твоих несчастьях. Если бы ты была смелой, если бы ты сражалась, если бы ты не давала себя угнетать, то, по утверждению самой передовой, современной мыслщ ты бы счастливо жила среди своих собратьев. («А я, прибавил про себя Сандольфон со вздохом, — был бы избавлен от этих ужасных беспорядочных поисков неизвестно где и неизвестно кого»).
И тут душа Смита выпрямилась и встала прямо перед ангелом.
— Вот это мне нравится! — воскликнула она. — Это уж чересчур! Меня еще и обвиняют в моих несчастьях! Я еще мог как-то сносить невзгоды, но если вы пытаетесь уверить меня, что это моя собственная вина, этого уж я терпеть не намерен, вот и все. Если Бог хотел, чтобы я был храбрым, почему он не сотворил меня таким, а не трусом? Как же, я виноват! Я вам скажу, кто виноват! Это Бог виноват!
Сандольфон отпрянул, содрогнувшись от такого кощунства; а во всем бесконечном пространстве-времени слова Смита передавались дрожащим шепотом из уст в уста душами слышавших все мертвых и их ангеламхранителям; и все они тоже содрогнулись от ужаса. Но доведенная до отчаяния душа Смита вызывающе стояла перед всеми и, рыдая, повторяла:
— Это Бог виноват!
Хотя Сандольфон и был вполне лояльным ангелом, все же он не мог не признать, придя в себя после первого шока, что в точке зрения души Смита есть смысл. Он пытался отогнать от себя эту мысль, но не смог. Просто невозможно было отрицать ее логичйость. Ответственность лежала на Боге. Питому что, в конце концов, это Он сотворил Смита таким, каким он был. К тому же, если только Сандольфон не заблуждался, Бог сотворил Смита по своему образу и подобию.
А выводы из этой кошмарной мысли просто потрясли Сандольфона.
Медленно долетел он до никем не занятой звeзды в туманности Андромеды, и просидел там долго, в глубокой задумчивости. И чем больше он размышлял, тем больше становилась его уверенность, что благодаря Смиту поиски его завершились.
Без всякого энтузиазма он, наконец, отправился назад, на Небеса. У него не было совершенно никакого желания объявлять Богу, кто на самом деле виноват в несчастиях Смита: У него были сильные сомнения по поводу того, как его выводы будут приняты, сколь бы тактично он их ни подал. Божественный гнев; как хо рошо было известно, воспламенялся весьма легко и в своих проявлениях доходил до крайностей…
Но Сандольфон чувствовал, что другого выхода нет.
Его долг был ясен. Дело нужно было сделать.
Он достиг Небес, не получив ни тени обычного удовольствия от их чистого блеска и мягкой гармонии вечно юных радостей. Ощущая беспокойство, чувствуя себя почти таким же порочным, как навеки проклятый, обаятельный Люцифер, он поднялся по одиннадцати тысячам ступеней, ведущим к трону, игнорируя приветствия окружающих его ангелов. Но когда он достиг Трона и взглянул ввысь, когда его-глаза вновь приспособились к Божественной лучезарности, он почувствовал сильное облегчение.
Бог снова спал.