Тем временем «Подзвездную» должны были перестроить и частично изменить. Лунные софистесы приготовили планы различнейших меканизмов и устройств на случай за-мирных осложнений. Скорпион Жарника должен был оставаться на орбите над Абазоном еще как минимум четыре месяца.
Аурелия обладала доступом к голове «Мамеруты», поскольку риттер Омиксос Жарник принадлежал к штабу Кратистобойца, его каюта также размещалась в голове черноэфирного мотылька.
Каждый приход гиппиреса в Слепой Глаз отвлекал внимание стратегоса от разыгрываемой на стенах, потолке и полу битвы, легкое свечение обнаженной пиросной кожи отбрасывало на стены комнаты тысячи теней. И это несмотря на то, что Аурелия всегда помнила: сначала следует успокоить сердце и дыхание. Только когда Кратистобоец притворялся, что перестает обращать на нее внимание, она могла говорить с ним свободно. Старалась при этом не смотреть прямо на него, не подходить слишком близко и отодвигалась от его взгляда.
Кратистобоец указывал ей пириктой нынешнее положение Сколиозы.
— Они не сходят к подсолнечным сферам, а движутся нынче по эпициклу Юпитера. Солнечный эфир понесет нас сюда, а вот здесь, под сферой Юпитера, мы раскроем Цветок. Запрем их там, если только они внезапно не свернут. Но даже если свернут — эфир Юпитера быстр… У нас хорошие шансы.
Аурелия прекрасно знала принципы межзвездного плавания, законы, столетиями создаваемые Эвдоксосом, Аристотелем, Провего, Ортэ Хасаном, Борелием и прочими. Вокруг Земли обращаются сферы эфира, сгущения ураниосовых орбит, складывающихся во в меру гармоничную меканику неба. Каждая сфера несет свою звезду — планету либо Солнце, — состоящую из цефер, характерных для данной сферы, связывающих ураниос с архэ остальных первоэлементов; например, в Солнце связывается по преимуществу пирос. Сферы движутся с разной скоростью и под разными углами. Это не настолько уж божественно совершенное движение, каким его воображали себе первые философы и астрологи, поскольку эфир не держится одного центра и почти всегда увеличивает, пусть и минимально, деференты и переходит на орбиты еще более высоких эпициклов. Провего напрямую утверждал, что для эфира не существует чего-то такого, как «начальный деферент», — есть только эпициклы, с видимыми или неразличимыми для человеческого глаза отклонениями и эксцентрикой.
Именно по этим эпициклам кружат вокруг Земли: Луна, Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер, Сатурн. Отдаляясь от Земли, мы влетаем в сферы с различной средней скоростью и направлением вращения ураниоса. Потому ставят паруса, раскрывают крылья и — манипулируя углом их наклона и используя нумерологию цефер материала, из которого те выполнены, — улавливают эфир, кружащий по орбите, на которую ладья должна взойти. Чтобы двигаться сквозь небесные сферы или противу их движения, должно осторожно галсовать в эпициклах легчайшего эфира. Так плавают по небу.
Из анализа перемещения Искривления следовало, что адинатосы также зависят от небесной меканики; иначе Кратистобоец и мечтать бы не смог настигнуть и окружить их в открытом космосе. И все же перед ним было неизмеримо сложное навигационное задание.
Аурелия глядела, как он проигрывает на ониксовом небе очередные варианты маневра окружения, названного Цветком. Лунный Флот должен развернуться перед Искривлением, подобно бутону по весне, и сомкнуться вокруг адинатосов, будто росянка. Красота маневра состояла в том, чтобы после выхода флота на исходные позиции, то есть после схождения перед адинатосами из более быстрых эпициклов, всё дальнейшее движение как Флота Лунного, так и Арретесового, будет следовать исключительно из небесной астрометрии, и Цветок должен закрыться самостоятельно, как некая мастерски исполненная меканическая ловушка, смертельный перпетуум мобиле. Аурелия уже почти могла узреть эту красоту; настолько объяла ее аура стратегоса, что она узнавала его Форму даже в том, что пока не существовало, что еще лишь было придумано. Самый красивый — тот план, который выполняется сам по себе. Бог стратегосов не создавал мир — он лишь спровоцировал его к бытию.
— Проблема первая. — Кратистобоец прижимал ладонь к холодному небу. — Как подойти к ним, чтобы они заметили нас, лишь когда для них окажется уже поздно, когда макина захлопнется? Мы не можем приближаться в плоскости эклиптики, Солнце наверняка высветит нас, если не в первом, то во втором обороте — точно. Следят ли адинатосы за небосклоном? Тогда они заметят затемнение неподвижных звезд. Единственный наш шанс — скорость. Сойдем на Искривление на полной скорости пиросных цефер, эфира Солнца. Софистесы и меканики, однако, предсказывают мне значительные потери после входа в сферу Юпитера, в таком резком галсе ураниос высших орбит порежет нам крылья.
Кратистобоец говорил, повернувшись к ней спиною, с поднятой головой и руками, обнимающими ониксосклон, — будто воистину был Атласом этого космоса, будто от его мыслей и решений зависело существование Солнца, планет, звезд. Позже Аурелия поняла, что в определенном смысле так оно и было.
— Проблема вторая: как скоординировать удар в подобном рассеянии? Не могу рассылать шлюпки с гонцами, слишком далеко, слишком медленно. Не могу давать световые сигналы, иначе выдам себя адинатосам. Я должен вычертить план на дни и недели вперед, план для каждой части Флота, для короны каждого из кратистосов, и уверовать, чтобы он был воплощаем в жизнь до того мига, как Цветок раскроется.
— Ни один стратегос не распространит свою морфу на такие расстояния, кириос. Это как если бы вести битву на всей Луне одновременно.
— Знаю. А когда войду в Сколиозу — уже и вовсе не будет и речи ни о каком командовании. Тем только вас поддержу, что спланирую сейчас. Ты ведь не думаешь, будто я хоть миг верил, что и в самом деле смог бы ими управлять, вести в бой армию кратистосов, навязать им свою гегемонию?
Аурелия рассудительно возразила.
— Стало быть, вот и третья проблема, — продолжал счет эстлос Бербелек. — Как доставить их до места без споров в пути? Четырнадцать кратистосов и кратист в одном флоте — такого невозможно добиться. Нужен воистину великий стратегос, чтобы решить эту головоломку. Я мог бы развести их на еще большее расстояние, но тогда полностью утрачу контроль. Армад Мавзалемы и Иллеи я не вижу вообще, хотя астрологи указывают мне азимутные звезды. К тому же они непрестанно шлют мне оттуда гиппирои с нетерпеливыми письмами, почти приказами изменить курс. Каждая Сила, ясное дело, жаждет воплощать собственный план.
Всем кратистосам важно было вернуться как можно быстрее, но Иллея торопилась куда сильнее прочих. Другие, самое большее, утратят на короткое время влияние в той или другой стране, тот или другой народ выскользнет из-под их Формы, — а вот если опоздает Иллея, рухнет целый мир: города и рощи, мануфактуры и шахты, поля и леса, реки и моря и тучи Луны — все упадет на Землю. Как долго отпечаток Формы Госпожи удержится при ее отсутствии в керосе Луны? Полгода? В таком сроке она была уверена, поскольку сперва все проверила, путешествуя по Луне и ее сфере. Но каждый день сверх того — уже риск. Значит, если Кратистобоец не настигнет Арретесовый Флот в течение трех месяцев, Иллея сломает строй и вернется сама по себе. А когда вернется она — вернутся и остальные Силы.
Оттого у Кратистобойца был четкий крайний срок: 13 Новембриса 1199 ПУР.
— А если не сумеем, кириос? Если они снова сменят трассу странствия? Если заметят нас и пустятся наутек?
— Что ж, во второй раз собрать такие силы, стольких кратистосов под единым знаменем точно не удастся. Ни мне, но и никому другому в ближайшие годы. Адинатосы же могут вести войну наскоками бесконечное время: рейд на Луну, мелкие Искривления Земли, год за годом… Если это вообще война. Надеюсь, что Эфрем, Иосиф и Навуходоносор за это время сумеют справиться, по крайней мере, с Африканским Сколиодои. Конечно, если совпадение по времени не будет идеальным, а нет никаких причин, чтобы так и получилось, то их нападение может оказаться предупреждением для адинатосов. Знаешь, на Луне есть один древний софистес, полагаю, уже слегка безумный, обитает в башне подле Отвернутого Узилища, он утверждает, что в Форме адинатосов не содержится времени и пространства, и, если он прав, что ж, они победили или проиграли уже в тот момент, когда пробили сферу неподвижных звезд, когда вошли в земные сферы, все уже случилось.
— Случится.
— Случается. Нет, тоже не так, иначе. Случалиется.
— Что?
— Случается вне времени. Как говорить в безвременье? Как говорить в беспространстве? Чем дольше об этом думаю…
Бывали с ним такие заскоки, ему случалось сбегать в длинные отступления, в размышления о неких сложных вопросах относительно адинатосов, Госпожи или природы реальности, а чаще — и всего этого вместе взятого; разговоры сперва чрезвычайно логичные, но затем — логичные еще и еще больше, пока, наконец, Аурелия не начинала слушать эту сухую бессмыслицу с плохо скрываемым замешательством, в молчании отступая к выходу, и — сбегала из Слепого Глаза, слегка испуганная, что прикосновение какоморфии сознания оставит заметный след и на ней. Случалиется, говорилается, бывляет, слышалиется — языковые категории нечеловеческой Формы — ворочались после в ее голове, отражались в мыслях. Вспоминалась безумная эстле Орланда. «Береги его». «Берегу». Но как уберечь от чего-то эдакого?
День-два она удерживалась от возвращения в Слепой Глаз. Потом все же приходила, будто бы затем, чтобы лишь взглянуть из интереса, все так ли еще он стоит под ониксовым небом и серебряными звездами, чертит ли пириктой фрески космической стратегии. Стоял. Или нет; тогда она уходила, угасшая.
Настолько же много времени, как в Слепом Глазу, Кратистобоец проводил, глядя через оптикум мотылька в звездную тьму, сквозь которую путешествовала «Мамерута». Порой ему удавалось заметить ближайшие ладьи. Если не построенные из темного аэра, из черных ураниосовых цефер, то теперь искусственно затемненные — те оставались лишь пятнами плоской тени, совершенно незаметные с расстояния более двадцати стадиев без помощи астролога.