Пан Бербелек пожал плечами и медленно выпустил изо рта сладковатый дым.
— Зачем же?
— Поскольку это лежит в нашей натуре. — Кветар Ануджабар встал, отложил трубку, выгладил картибу. — Послезавтра, в конторе Компании, в полдень. Я представлю свои контрпредложения, так что принеси нужные документы, у тебя есть все полномочия — и если согласишься, мы сразу все подпишем в присутствии свидетелей Гипатии. Эстлос? — Пан Бербелек встал, они обменялись рукопожатием. — Ты оказал мне честь.
Сказав это, Анаджубар кивнул головой и ушел.
Иероним огляделся по площадке фонтанов. Абель со своими приятелями куда-то исчез. В одну из садовых аллей свернул Изидор Вул с какой-то прицепившейся к нему аристократкой, два телохранителя шли за ними словно тени. На садовой лестнице на мгновение появилась Алитея в компании Давида Моншебе; пан Бербелек направился было к ним, но, еще до того, как он обошел комплекс фонтанов, те снова скрылись во дворце. И тут Иероним столкнулся с выходящей Шулимой. Та, полуобернувшись, отправляла доулоса, и Бербелека явно не заметила. — О, это ты, эстлос! — Не успел он перед ней извиниться, обойти и поспешить за Алитеей, эстле Амитасе взяла его под руку и потянула к повороту в ближайшую аллею.
— У нас и не было времени спокойно поговорить, — начала она, спрятав веер за корсет; легкий ветерок с озера приносил приятную прохладу и свежесть. Серебряное колечко Шулимы в свете Луны блестело словно…
— Убивают! Стража! — визжал бегущий через площадку мужчина. — Они гонятся за мной!
Пан Бербелек вырвался из захвата Шулимы. Мужчина уже добежал до первого фонтана; это был Изидор Вул. Пан Бербелек подбежал к нему.
— Стража! — тяжко дышал Изидор. — Стража!
На дворцовых ступенях появился невольник, тут же повернулся и помчался за помощью. Пан Бербелек повернулся лицом к концу аллеи, из которой появился Изидор. Из полумрака появились три пригнувшиеся к земле фигуры.
— Что же твои люди? — спросил Иероним.
— Даже… даже и не выстрелили.
Не спеша, фигуры вступили в пятно лунного света. Голова и когти гампарта, остальное было человеческое. Тут из тени появился и четвертый гампантроп. Они начали окружать фонтаны и стоящих возле них мужчин.
— Если мы побежим во дворец, они разорвут нам горло, — буркнул пан Бербелек. Сквозь занавесь падающих по широкой дуге капель он видел эстле Амитасе, спокойно стоящую на границе тени и лунного света. Она перехватила взгляд Иеронима и покачала головой. Шевеление копны светлых волос обратило на себя внимание одного из гампантропов, который тут же свернул в сторону Шулимы.
Не поворачивая головы, пан Бербелек скосил глаза по направлению дворца. Да где же чертовы стражники? Даже величайший стратегос без войска ничего не сделает. Прижавшись к камню, Изидор читал какую-то молитву.
Гампантроп побежал к Шулиме. Та сделала шаг вперед, колечко отразило лунный рефлекс. Выпрямленной правой рукой она указала на землю у своих ног. Гампантроп остановился, поднял башку, оскалил клыки, после чего лег на траву перед Амитасе. Та откуда-то вытащила небольшой, искривленный нож. — Шшшшш, — пропела та, склоняясь над сигеморфом. Тот опустил голову, и эстле перерезала ему горло.
Остальные три гампантропа, услыхав писк умирающего побратима, остановились на месте и обратили свои холодные, звериные взгляды на выпрямляющуюся Шулиму. Пан Бербелек успел еще заметить, насколько смолисто-черной кажется в свете Луны кровь на синей юбке Амитасе. Кто-то выскочил из дворца. Гампантропы вновь повернули морды. Почему они не нападают? Женщина на бегу сорвала юбку, чтобы та не мешала двигаться. В руке у нее был обломок шеста, на котором подвешивали цветные фонарики. Чудища прыгнули на нее с трех сторон. Зуэя сделала три быстрых выпада обломком — каждый из которых оказался смертельным. Она отпрыгнула, чтобы трупы, падая, не зацепили ее. Пан Бербелек подтянул левый рукав, стиснул правую руку в кулак и ударил себя в предплечье, стиснув зубы, чтобы не вскрикнуть. Синяк появился немедленно, абсурдно крупный, темный, кровь проступила через поры. Выходит, Ихмет Зайдар невиновен. Вот кто убил Магдалену Леезе. На площадку вбежали мамелюки с готовыми к выстрелу кераунетами. Пан Бербелек уселся на мокром мраморе фонтана и опустил рукав, пряча кровоточащий стигмат. Отбросив импровизированное оружие, Зуэя подошла к своей госпоже. Шулима дважды ударила ее по щеке. Рабыня опустилась на колени возле трупа четвертого гампатропа и поцеловала руку Амитасе, все время повторяя: — Деспоина, деспоина, деспоина… До сих пор, пан Бербелек никогда не слышал об аресах0-невольниках; ведь это же само по себе было противоречием, как холодный огонь или царь без власти. Даже у кратистосов, даже у Чернокнижника — аресы всегда свободные солдаты. У Зуэи слезы стояли в глазах. Эстле Шулима Амитасе отвернулась и направилась к лестнице, ветер прижал светло-золотые волосы к загорелой спине. Никогда еще пан Бербелек не видел ее столь красивой. Он стиснул кулаки. Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, сорок; нормально.
ΘСТИЛЕТ
Анеис Панатакис обнажил стилет.
— Хтонитархотх, Яхветх, Эулама, теперь он обладает душой. Прикасайся только к рукояти, лезвие убивает. Мне пришлось найти действительно безумного демиурга, кузнеца воды, последние дни разложения, тело разливается во вс стороны в черный мор; один он был в состоянии вморфировать яд в металл. Ирга, из жала мантикоры, убивает все живое — прикосновение сжигает кожу, чуть-чуть царапнешь, и яд входит в кровь; если вонзишь глубоко — не выдержит даже кратистос. Избегай воды и ржавчины, эстлос. Держи его на холоде в темноте.
Стилет обладал халдайским лезвием — узкий язык светлого металла, искривленный будто лист хевои, будто язык огня, будто атакующая змея — что однозначно указывало на его предназначение: это было оружие против Формы, но не Материи. Понятное дело, ни в какую магическую чушь пан Бербелек не верил, он с трудом сохранил безразличное выражение на лице, когда Панатакис несколько минут бормотал варварские имена — но даже он должен был признать, что оружие было красивым. Когда он взвешивал его в ладони, по спине прошла дрожь, холодная элегантность вписанной в предмет смерти делала из стилета своеобразное произведение искусства. Демиург не воспользовался какими-либо благородными металлами, драгоценными камнями, он не стал забавляться гравировкой или орнаментами: гладкая сталь, узкий клинок, простая рукоять, круглая головка. Ножны были выполнены из крокодильей кожи. К стилету прилагались три ремня с защелкивающимися пряжками; протянув ремешки сквозь симметричные отверстия ножен, оружие можно было закрепить на поясе, на ноге, на руке. Четвертый ремешок служил безопасности от самого стилета; случайное прикосновение к клинку грозило, самое малое, заражением кожи.
Понятное дело, пан Бербелек не сообщил Панатакису, зачем ему нужно столь смертоносное оружие. Впрочем, он в этом и не нуждался: к купцу он пришел (на сей раз, к нему домой) на следующий же день после приема у эстле Лотте, а вся Александрия говорила исключительно про покушение на Изидора Вула.
— Тихо, говорю Вам, тихо и без свидетелей! — качал головой Анеис, подливая Иерониму вино на травах, оптовыми поставками которого в Хердон он пытался заинтересовать одного из хозяев НИБ. Они сидели на покрытом множеством ковров полу широкого балкона, на высоте пяти этажей над главной улицей Картака, нового индийского квартала. — Вот как убивать следует. А это? Тьфу, полный пшик и оскорбление богов!
— Вул не выходит из дому ни на шаг; теперь нужно настоящий штурм организовывать.
— Ха! Опять же, вопрос: откуда им стало известно, что он вообще появится у эстле Лотте? Причем, с таким опережением, что удалось организовать гамантропов! Не хотел бы я теперь быть в шкуре домашних Вула, уж он теперь не удовлетворится простыми клятвами.
— Говорят, ты вел с ним какие-то дела.
— Больше десятка лет, правда. Я даже надеялся, что он женится на Майе. Может оно и лучше, что ничего из этого не вышло…
— И вс же, это был весьма умный ход, — заметил пан Бербелек, — с этими гампатропами: только они могли проникнуть на участок Лотте без того, чтобы сразу же встревожить ее гампартов. У Лаэтитии их несколько дюжин, уникальная родовая морфа, тут же чувствуют любого чужака. Это было хорошо спланированное покушение; оно просто должно было стать удачным.
— А с другой стороны, сколько в Эгипте текнитесов фауны, способных вывести таких сигоморфов человека и животного? Три? Четыре? А Гипатия никогда не простит нападения на дом своей родственницы.
— Даже если какой-то текнитес и признается, так что? Разводить ему разрешено. А кто покупал у него? Посредник посредника другого посредника. Кто-то из них давно уже попал крокодилам на ужин — и тут след прерывается. Если бы у Изидора был только один враг — дело было бы понятное — но, как я слышал, врагов этих у него столько, что они бесконечно могут перебрасывать подозрения один на другого.
— Святая правда, святая правда, я бы и сам не мог перечислить тех, готовых на убийство за доступ в Кривые Страны; доходы они могут ожидать просто сказочные, хотя, говоря честно, даже и не скажу, на каком основании. Будут и другие убийства, это точно. Но оно всегда так, когда появляется новый рынок, новый товар. Так что, эстлос, как оно вам на вкус?
— Ммм, наверняка привыкнуть можно. Анеис, думаю, мне стоит прикупить какое-нибудь оружие.
— Кераунет?
— Да нет, что-нибудь небольшое, на всякий случай, но что бы с одного удара повалить и бегемота. Стилет… пускай будет стилет.
— Понимаю, понимаю, — закивал головой Панатакис.
И уже через неделю он вручил его Иерониму на том же самом балконе. Договоры, подписанные с Африканской Компанией, обещали Панатакису настолько громадные прибыли, что безопасность пана Бербелека внезапно сделалось для старого фактора более важным, чем безопасность его внучат: человек глядит другому человеку в лицо, человек пожимает другому человеку руку, в то время, как Купеческий Дом не обладает волей, честью, морфой — после смерти эстлоса Бербелека с эстлосом Ануджабаром нужно будет начинать все сначала.