У Каи не было времени их рассматривать – она продолжала размахивать ножом длинными скользящими движениями, которые когда-то в Агано показал ей Ган. Этим она держала гарпию на расстоянии, давая Шоу время подняться. Не будь Кая скована в движениях, она наверняка смогла бы отгонять гарпию, сколько потребуется, – но руки были неуклюжими, и она пропустила быстрое обманное движение хищницы. На миг мир скрылся под лавиной черных перьев – а потом на снег брызнула кровь, и Кая закричала, а метель заглушила ее крик. Гарпия зацепила ее предплечье, распоров многослойный рукав легко, как нож – бумагу. Кая знала, что следующий удар когтистой лапы будет нацелен в глаза, – и запаниковала, попятилась, закрывая лицо руками…
Быстрая, как тень, Шоу оттеснила ее в сторону.
– Отойди! – Она была стремительна и резала, колола, наступала, пока гарпия, увернувшаяся от нескольких ударов, не начала терять уверенность.
Гарпия сдвинулась всего на пару локтей – но Кая видела, что нечисть теряет напор. Она подбежала к Шоу и тоже принялась бить здоровой рукой и кричать. Сейчас от нее было мало проку – но их двойная атака, уверенность, которую они вкладывали в боевой клич, заставили гарпию окончательно смешаться. Оскорбленно клекотнув, тяжело взмахивая крыльями, она отступила – и растворилась в стене снега.
А потом явились они. Темные фигуры, добредшие до места побоища со стороны леса, с глазами, мерцающими зеленым огнем, хищно оскаленными острыми зубами, длинными волосами цвета болота, ниспадающими на покрытые чешуей шею и грудь.
– Навки! – завопила Кая, захлебываясь криком. – Навки! Навки!
Теперь они с Шоу были не одни – к ним присоединился Кречет, а потом – еще двое мужчин из группы. Вместе они образовали круг, в центр которого кто-то, невзирая на протесты, втолкнул Каю.
– Ты ранена! – рявкнула Шоу, не давая ей сказать ни слова. – Не мешай нам!
Не было времени спорить. Зажимая пальцами рану – рукавица пропиталась кровью, но, кажется, кровь уже остановилась, – Кая смотрела, как сражаются другие. Будто во сне она видела, как Шоу вонзила нож одной из навок в шею и нечисть повалилась на снег, дергая ногами и руками, бессмысленно глядя в небо широко раскрытыми темными глазами. Будто во сне Кая видела, что Кречет схватился с другой, вопя во все горло, хрипло, как дикий кот. Будто во сне смотрела, как сразу несколько навок, вцепившись в одинокого бойца далеко за пределами их круга, тащат его в сторону леса – и как от одного из кругов откалываются двое, которые преследуют навок, но отстают, вязнут в снегу. Она довольно быстро перестала слышать крики того, кого уносили прочь, – возможно, он был уже мертв. Она видела, как еще одного человека уносят гарпии – сосредоточенные, слаженные, как муравьи, которые волокут веточку для нужд своего большого дома, скрытого от посторонних.
И будто во сне Кая видела, что твари наконец отступают – то ли из-за полученного отпора, то ли из-за того, что они уже взяли, что хотели.
Несколько минут оставшиеся в живых настороженно озирались, слепо таращились сквозь снег, ко торый падал и падал, равнодушный к утратам и смер тям. Кровавые пятна замело за несколько минут – и снег стал таким же чистым и невинным, как до нападения.
– Выждем здесь, – хрипло сказал Пом. Весь правый рукав его куртки был бурым от крови – темной крови навки. – Живее. Нечего стоять.
Они не разговаривали. Вслед за Шоу Кая втиснулась в снежную нору. Кречет и Ясень последовали за ними.
Под еловыми ветками они как можно плотнее прижались друг к другу, и Шоу заставила Каю вывернуться из куртки, чтобы перевязать рану. Рана, в общем, оказалась ерундовой – просто три глубокие царапины от когтей. Шоу вылила на них немного жидкости из своей фляги – Кая зашипела – и плотно перетянула руку чистой тряпицей.
– Нормально? – спросила она, и это было первое слово, произнесенное с момента схватки.
– Для перевязки в темноте – идеально, – пробормотала Кая. Адреналин больше не бурлил в жилах, и она снова начинала чувствовать холод. – Спасибо.
– Не за что. Одевайся. И – видишь, я была права. Ты прикрыла мою спину.
Некоторое время они молчали, тесно прижимаясь друг к другу, согревая воздух в норе своим дыханием.
– Как думаете, – прошептал Кречет, – кто это был? Там, у леса… Кого они забрали… Забрали…
– Он был из Внешнего, – пробормотал Ясень. – Я даже имени его не знал. А вы?
Они помолчали.
– Меня вот что волнует. – Ясень снова заговорил, заворочался, и немного снега упало Кае на капюшон. – С каких это пор гарпии и навки объединяются, чтобы нападать на людей, а? Кто-то про такое слышал?
– Я о таком слышала пару раз. – Шоу облокотилась на Каю и вздохнула. – Лютая зима… если даже нечисть объединяется.
– Будем надеяться, что Ворон и его люди окажутся не глупее нечисти, – пробормотал Ясень. – Иначе эти бедняги погибли зря.
Каю вдруг затрясло. Осознание того, что по меньшей мере два человека, которые еще утром были веселыми, сосредоточенными – и такими живыми, теперь мертвы, обрушилось на нее такой тяжестью, что, наверное, рухни им на головы снежная крыша – Кая бы не заметила.
– Эй, – шепнула Шоу, находя в темноте ее руку и крепко сжимая в своей, – не надо. Этим не поможешь. Постарайся поспать.
Воздух в норе согрелся от их дыхания. Снег под ними таял – если бы не лапник на земле, они бы уже промокли. Шоу натянула на голову капюшон, а потом заботливо набросила Каин ей на голову.
– Двигайтесь поближе, парни, – скомандовала она. – Не время стесняться.
Стиснутая между Шоу и Ясенем, Кая сама не поняла, в какой момент провалилась в странный дремотный бред.
Она видела, как снег осыпался и вся их нора развалилась, как карточный домик. Внутрь ударил яркий луч света, солнечный, веселый луч. Против света перед ними стоял человек, чьего лица она не могла разглядеть.
– Ты это видишь? – шепнула она Шоу, но никакой Шоу рядом больше не было.
Она была один на один с незнакомцем. Он поднял руки, и как будто по команде началась весна.
Снег таял стремительно, как будто вся земля начала источать жар. Лед плавился на солнце, и десятки, сотни, тысячи ручейков бежали один за другим, обгоняя друг друга, звеня, журча, переливаясь. Сверху ответили пением птицы – соловьи, жаворонки, малиновки заливались песнями, нимало не заботясь о том, что природой им вовсе не положено вступать в хор одновременно. Ничего прекраснее этого пения Кая не слышала. Она неуверенно поднялась, стряхнула с плеч и волос остатки снега, а потом сбросила куртку, свитер, еще один – потому что воздух становился все теплее и теплее. Снег, который Кая стряхнула, тут же растаял у ее ног.
Она посмотрела вниз: там прорезалась из обнажавшейся черной земли нежная молодая трава, раскрывали навстречу солнцу тонкие лепестки первоцветы – белые, лиловые, голубые, желтые. Кая почувствовала их тонкий аромат и глубже вдохнула, веря и не веря тому, что возможно такое счастье. В мир вернулась весна – опять, как и положено, – и она снова встретила ее – еще один год счастливо избежала всех опасностей и снова могла любоваться, чувствовать, осязать.
Она вдруг услышала смех, показавшийся знакомым, и обернулась. Сердце замерло. Не видя ее, шли, что-то горячо обсуждая, со стороны леса Артем и Марта. Артем как будто стал еще выше и одет был не как в Красном городе – в зеленую куртку и такие же штаны. На Марте было зеленое бальное платье, но светлые волосы были убраны почему-то под тот самый платок, который она носила в Красном городе. Она улыбалась, что-то объясняла Артему, размахивая руками, – Кая и не знала, что эти двое – хорошие друзья. Ну конечно, они подружились в лаборатории – вот и теперь обсуждают научные изыскания. И, конечно, Марта улыбается, даже смеется, она жива – иначе и быть не может. Это и есть реальность – а то, где Марта погибла и ее закопали в холодную мерзлую землю, это страшный сон, глупый кошмар, которого никак не могло случиться на самом деле.
– Я здесь! – крикнула Кая и помахала им рукой. – Я все исправила! Идите сюда!
Они почему-то не слышали. Артем повернулся в ее сторону, но смотрел сквозь нее, улыбаясь тепло, как обычно ей – но кому-то другому.
– Оставь их, – сказал человек, стоявший против света, о котором она успела забыть. Он сделала шаг вперед. – Пусть погуляют. Здесь такая хорошая погода. Пахнет хлебом, чувствуешь? Кто-то только испек, вот они и идут туда. Может, Марфа испекла?
– Марфа умерла, – прошептала Кая, и человек, чьего лица она все еще не видела, рассмеялся.
– Глупенькая. Ну конечно, нет. Она не умерла – она здесь, занимается садом и огородом. А иногда печет хлеб. Хочешь поздороваться с ней? Посмотри туда.
Кая послушно посмотрела. Стоя под цветущими яблонями, махали ей руками Марфа – и дедушка. Не такой, каким она помнила его в последние дни, когда он лежал в комнате, пропахшей травами. Нет, это был дедушка из ее детства – крепкий, сильный, здоровый.
– Кая! – звал он. – Иди сюда, к нам!
– Хочешь, пойдем вместе? – Человек сделал еще шаг вперед и оказался Ганом, и в этот момент она почувствовала: это сон, слишком все хорошо, чтобы быть правдой.
Ей стало больно, так больно, что горло как будто сжала невидимая рука, но сразу вслед за тем Кая подумала: нет, это не сон. Не может во сне так явственно пахнуть хлеб, не может быть так тепло, так спокойно.
– Кай, – прошептал Ган. – Я тебя ждал. Иди сюда.
И она подошла, обняла его крепко-крепко и расплакалась от счастья и облегчения – потому что болезненный узел внутри наконец ослаб, и только теперь она поняла, как долго жила по инерции, как сжатая ржавая пружина. Только теперь, почувствовав, как хорошо рядом с ним, она по-настоящему поняла, до чего плохо ей было.
– Ган, – прошептала она и вдохнула его запах, запах леса и костра, зарылась пальцами в его волосы. – Ган.
Это точно был он, он был рядом, и она знала – сейчас они вместе, держась за руки, пойдут в сторону цветущих яблоневых деревьев и там встретятся с Марфой и дедушкой – только бы Ган им понравился, – а потом придут Артем и Марта. Там, под яблонями, уже накрыт стол: горят свечи в плошках, дымится мясо. В корзинке свежий хлеб, а в чашках – напиток из ягод, и весь стол усыпан белыми лепестками. Лепестков так много – они падают и падают сплошной стеной, – и Кая вдруг поняла, что больше не видит, не чувствует Гана – он вдруг разом оказался где-то далеко, и белая стена яблоневых лепестков отгородила их друг от друга.