– Ган! – крикнула она отчаянно. – Ган! Марфа! Артем! Дедушка! Марта! Кто-нибудь! Где вы?
Весь мир стремительно скрывался за метелью из лепестков – лепестки заметали ручейки и птиц, солнце и небо, землю и траву. Кая побрела туда, где, как ей казалось, должен был быть Ган, – загребая ногами лепестковые сугробы, проваливаясь в них по пояс.
– Вот ты где! – Чьи-то руки поймали ее сквозь лепестки, и она подалась вперед, отвечая на объятие, а потом увидела лицо того, кто ее обнимал. Высокий лоб, внимательные темные глаза, черные волосы. Сандр улыбнулся ей:
– Ну здравствуй, Кая. Как я рад, что мы снова встретились.
– Нет! – закричала она, вырываясь. – Нет! Нет!
– Да, – сказал он и засмеялся.
Он не прикладывал никаких видимых усилий к тому, чтобы удержать ее, но хватка была железная. Кая извивалась, молотила руками и ногами, пыталась ударить Сандра коленом, головой, но ничего не получалось. Он ускользал от ее ударов – цели не достиг ни один, – хотя оставался совершенно неподвижным.
– Ну-ну. – Он все улыбался и улыбался, и крепче прижимал ее к себе. – Я не хотел прерывать ваше трогательное воссоединение. Рад был бы дать тебе увидеться с Мартой… но не могу. Ведь она мертва. Я убил ее – помнишь?
– Нет! Нет!
Из белого хаоса лепестков, летевших со всех сторон – сверху, снизу, сбоку, – появилась Марта: сначала лицо, потом сложенные на груди руки. Между скрещенными кистями алело большое пятно. Лицо Марты было холодным, безучастным. Она смотрела в одну точку и была такой грустной, что на мгновение Кая забыла о Сандре.
– Печальная, да, – согласился Сандр, хотя Кая ничего не говорила вслух. – Но здесь все печальные. Ты не знала? – Он взмахнул рукой, и рядом с Мартой появился Артем – белый как снег, светлее яблоневого цвета, который все падал и падал. – Видишь, теперь и ты печальна. Больно снова смотреть, как умирают друзья. Ну что, кто следующий? Артем? Или твой князь?
– Отпусти меня! – Кая снова рванулась изо всех сил. – Отпусти! Они живы! Живы…
– Да! Ты права! – Лицо Сандра вдруг начало расти. Оно росло и ширилось, ширилось, пока не заполнило собой весь свет – и яблоневые лепестки полетели Кае в лицо из его широко раскрытого рта. – Они живы! Так найди их, девочка! Найди способ вернуть их домой! И когда найдешь – не забудь позвать меня! – Сандр захохотал, и его глаза потемнели – теперь в них не было ничего человеческого. – Потому что я буду рядом, Кая. Я всегда рядом – и когда ты найдешь путь для них, я тоже буду там!..
– Кая. Кая. Кая!
– Нет! – крикнула она, но на этот раз крик получился совсем слабым, тихим, больше похожим на шепот. – Пожалуйста, не надо… Пожалуйста…
– Кая! – Чьи-то руки сильно встряхнули ее. – Да приди же в себя! Снегопад кончился. Надо двигаться дальше.
Она с трудом разлепила глаза и увидела Шоу прямо над собой. Черные косички упали вперед, щекоча лицо. Брови Шоу были нахмурены, но, увидев, что Кая открыла глаза, она улыбнулась с облегчением:
– Ну слава богам! Ты так долго не отзывалась, что я начала беспокоиться.
– Я хочу назад, – пробормотала Кая. – Но не туда, где Сандр. Я хочу туда, где яблони цветут…
– Да уж, – пробормотала Шоу. – Думаю, мы все сейчас не отказались бы от цветущих яблонь. Давай же, девочка, ну. Просыпайся.
И Кая проснулась – и безрадостное это было пробуждение.
Глава 12. Артем
Постепенно он привык к здешнему лесу – с тяжелым и горячим воздухом, в котором, казалось, можно было увязнуть, с ползучими растениями, вечным полумраком под куполом из широких зеленых и фиолетовых листьев, мохнатыми стволами, неведомыми тварями и птицами ярких цветов. За этим лесом таилось, перекатывая волны одну за другой, как камешки за щекой, огромное темное море, пахнущее солью, водорослями и рыбой.
Терялось чувство времени. Первое время он считал дни, ночевки, привалы, но через какое-то время сбился. Ган ничего не говорил, да и Дайна всеми силами избегала разговоров, как будто после того, как он не высказал должной любви к Аждая, относилась к нему с подозрением.
Однажды на привале, почувствовав, что с ума сходит от одиночества и тишины, Артем начал рассказывать историю. Книг здесь не было, но, как выяснилось, он помнил многие истории наизусть. Он рассказывал лесу, лайхолям, Гану и затылку Дайны историю, придуманную давным-давно человеком по имени Гомер. Затылок Дайны окаменел, а потом, не глядя на него, она подползла ближе.
Это стало традицией. На этой стороне не существовало записанных «придуманных историй», все они передавались из уст в уста, обрастая дополнительными подробностями. Дайна была уверена, что истории Артема про трех мушкетеров или про Алису в Зазеркалье – такие же народные сказки, и он не стал ее разубеждать.
Да и какое здесь имело значение, кто именно придумал эти истории? Он уже не был уверен, не присочинил ли что-то к ним от себя.
Несколько раз он просил ее тоже что-нибудь рассказать, но Дайна лишь высокомерно фыркала. Через несколько дней пути, узнав ее чуть лучше, Артем понял, что она, скорее всего, стесняется. Красноречивой она умела быть, только говоря про Аждая.
Спустя много дней он впервые увидел здешнюю равнину – и остановился, завороженный.
Салатовую траву гладил ветер – укладывал замысловатыми узорами лишь для того, чтобы через мгновение приподнять опять – и уложить в другом направлении зигзагом или волной. Цветы росли повсюду – белые с алыми сердцевинами, лиловые, похожие на звезды, темно-синие, с пестиками в виде капель, мохнатые желтые, чьи стайки можно было издалека принять за сбившихся в ожидании матери птенцов. Артем сделал шаг вперед – и одна из стаек желтых цветов брызнула во все стороны, возмущенно пища.
Артем последовал за ними взглядом: птенцы катились в сторону ручья, сбегающего по плоским серым камням с легким хрустальным перезвоном. Над ручьем плавал серебристый пар – и даже от одного вида воды в нем ломило зубы, но птенчики кинулись в воду один за другим, не страшась холода, – и закачались на воде, попискивая и глядя на Артема своими черными глазами-бусинками смело и даже немного высокомерно – как будто ручей делал их неуязвимыми.
Чуть выше по течению он заметил духов. Нежно-голубые, лиловые и белые, они кружились в замысловатом танце, перемигивались, мерцали, рябили перед глазами. Воздух вокруг них дрожал.
Вдалеке он увидел стадо животных, и при взгляде на них у него захватило дух. Точно такого же крылатого оленя с шерстью, отливающего лиловым, он видел в подвале лаборатории Сандра… Но тот олень был облезлым, с потухшими слезящимися глазами – и его рога были стерты от постоянных попыток вырваться из тюрьмы.
Эти были совсем иными – щипали траву, изящно переступая длинными тонкими ногами, и их рога блестели на солнце, как будто сделанные из меди. Перья на крыльях тоже блестели – гладкие, ровные.
– Они тоже говорят? – спросил Артем у Дайны, и она прыснула:
– Колуотли? А то как же, иди попробуй с ними поболтать.
Заслышав их разговор, олени настороженно запрядали ушами – а потом, без малейшего предупреждения или знака, сорвались с места разом, как единое существо, и хлопанье их крыльев было оглушительным и звонким. Они быстро поднялись высоко над землей – и устремились, тяжело взмахивая огромными крыльями, в сторону леса.
– Они летят! – ахнул Артем, и Дайна улыбнулась:
– Конечно, летят. А на что, ты думал, им крылья? Что, таких ты у себя там не видел, да?
– Только одного, – сказал Артем.
Он поборол секундное искушение рассказать Дайне о лаборатории и Сандре. Следовало хранить свои секреты, раз она не стремилась делиться с ним собственными.
– Смотрите по сторонам внимательнее, – сказала Дайна, и Артем вдруг понял: она действительно нервничает. – Я уже говорила… это не наши земли.
Красота равнины завораживала – обманывала, потому что, отойдя достаточно далеко от леса, Артем тоже почувствовал себя беззащитным. Он вспомнил, что Кая всегда опасалась открытой местности.
Но они шли через равнину, наверное, час или около того – а ничего страшного так и не случилось. Бурые холмы были теперь ближе – и Артему стало ясно, что это никакие не холмы, а город.
– Да, – как будто отвечая на его мысли, сказала Дайна, замедлив шаг, – это город Тофф.
Тофф походил на скопище гигантских муравейников, и «муравьи», живущие здесь, явно были не лишены чувства прекрасного.
Чем ближе они подходили, тем больше подробностей открывалось восторженному взгляду Артема. Легкие горбатые мосты и арки, парящие на уровне верхних этажей. Башни с закругленными остроконечными крышами. Десятки окошек из желтого стекла медово посверкивали на солнце, как множество внимательных глаз.
Между башен и домов, встающих над стенами, ветвились улочки и дороги – Артем видел, как по ним, не зная отдыха, снуют люди и звери, повозки, запряженные животными вроде лошадей, но куда более коренастыми и лохматыми. Ему показалось, что пара повозок мелькнула над стенами – увлекали ли их вверх крылатые олени или это был обман зрения и прихотливых солнечных лучей, играющих на черепице, камне и стекле?
У Артема закружилась голова. После крохотных домиков Ардженьо он и подумать не мог, что увидит здесь что-то подобное.
Дайна наблюдала за ним с кислой миной:
– Нравится? Не обманывайся. Город красивый, но доверять там не следует никому.
– Но почему? – спросил Артем, не отводя взгляда от чудесного города.
– Потому что это город Тофф! – сказала Дайна тоном, каким обычно говорят с неразумными детьми. – Город Тофф, а не Аждая. Не наш город.
– Ну конечно, – отозвался Артем как можно более небрежно, – я просто… забыл… почему это может быть важно?
Дайна фыркнула:
– Боги…
– Что такого? Я просто спросил…
– Да нет, – нетерпеливо прошипела она. – Я говорю, дело в богах.
Больше она не сказала ни слова.
Мысли роились в голове как суетливые насекомые.
Город не Аждая, а Тофф, сказала она. И много раз в разговорах с ним она упоминала «богов», а значит, Аждая – не единственный. Он сам посвящен Аждая – что бы это ни значило – и прошел через прореху невредимым, а вот Ган поплатился рассудком.