Они помолчали.
– Ты хотела бы вернуть это… культ, каким он был, когда Аждая вернется? – Артем старался осторожно подбирать слова. – Со всеми жесткими правилами, ограничениями…
– Когда мы найдем его, ему будут нужны самые преданные, самые верные, самые лучшие, чтобы вернуть ему его детей. – Теперь ее лицо, одухотворенное, будто наполненное золотистым солнечным светом, казалось очень красивым. Артем залюбовался бы им, если бы не вспомнил город Тени, при одной мысли о котором мурашки забегали по коже.
– У вас бывает снег? – вдруг спросил он и, кажется, впервые увидел удивление на лице Дайны. – Холодный, белый…
– Я знаю, что такое снег. Говорят, в далеких землях на самом краю континента есть места, где он никогда не обнажает землю. Я слышала, что там, чтобы добираться от места до места, используют коридоры, проеденные в снегу ледяными змеями… А чтобы согреться, живут под землей, в колониях лайхолей, и наверх поднимаются редко… – Над головой у Дайны закружились призрачные снежинки, крупные, словно вырезанные из бумаги. Между ними вился огромный ледяной змей, пожирая их одну за другой.
– Там, откуда я родом, сейчас так везде, – прошептал он, впиваясь взглядом в снег, как будто он был приветом от старого друга. – Ну, только без змей… Но зимы у нас очень холодные.
– У нас снег бывает только несколько дней в году, – сказала Дайна, и снег со змеем у нее над головой пропали, сменившись призрачным солнцем и фигурами танцующих в хороводе людей и навок, лесных псов и духов. В танец затесался даже Болотный хозяин – он качался как огромный валун, готовый сорваться с горной кручи. – Обычно тепло… Порой идут дожди. Каждый сезон провожают праздником… До тех пор, как случилась Большая Битва, здесь было хорошо. Я слышала… что каждый сезон приносил горы плодов, реки были полны рыбы, а леса – дичи.
Над ее головой в серебристом вихре белых волос парили, догоняя друг друга, легкие крылатые олени, огромные рыбины и испуганные птицы. Дайна щелкнула пальцами, и видение развеялось легким пепельным облачком.
– Теперь все изменилось. Зимы стали холоднее, а сезон дождей длится и длится без конца… Но снег все еще редок.
– Можешь показать его снова? – прошептал Артем, и Дайна нахмурилась:
– Зачем?
Артем пожал плечами:
– Не знаю. Не ожидал, что буду скучать по снегу. Мой мир тоже изменился… Старшие всегда рассказывали, что раньше урожаи были лучше, но после События прежние закономерности перестали действовать… Правда, снега, я знаю, у нас зимой всегда было много.
– Значит, зимой у вас очень холодно?
– Да. Но… еще и очень красиво. – Артем рассеянно проследил взглядом за путешествием одного из крадущихся по темному мху солнечных лучей. – Как будто все покрыто серебром и драгоценными камнями. Деревья становятся пушистыми. Ели…
– Ели?
– Да. – Артем начинал увлекаться. – Я бы нарисовал, но не умею. – Он все равно взял палочку и принялся чертить по мху, оставляя на нем темные влажные бороздки. – Вот так у них ветки растут. Как будто платье… И на ветках не листья, а короткие темные иголки. Вот такие. Здесь их нет… Еще у нас в лесу есть березы. Белые стволы с черными полосками, я думаю, такие больше нигде не растут. А листья у них…
Дайна прикрыла глаза, и он осекся, вспыхнул. Следовало догадаться, что ей скучно его слушать… А потом он увидел, как серебристый дым снова начинает плавать над головой Дайны, приобретая очертания ели – более приземистой, чем настоящие, но укутанный пушистой шубой снега.
– Такие?
В горле у него пересохло, и он с трудом поборол желание протянуть руку и коснуться крохотного призрака.
– И бе-ре-за.
Это деревце, по белому прозрачному стволу которого спиралью вилась черная лента, совсем не было похоже на березу, но Артем улыбнулся.
– Да, береза, правда… Спасибо. Очень красиво.
– Красиво… – эхом отозвалась Дайна.
Тень от валуна, все это время медленно подползавшая к ним, упала ей на лицо.
Она повела рукой перед собой, и призрачная береза растаяла.
– Ты заметил тот камень? С лицом? Это Диар. Погибший бог. Когда-то здесь был его город. Десятки механизмов, огромные дома, чьи верхние этажи достигали небес… Мне показывали те, кто его застал.
Над ее головой парили многоэтажные здания, увенчанные шпилями, башни с часами, причудливые механизмы, состоящие из сотен шестеренок, рычагов, грузов. Изогнутые дорожки, тускло мерцающие фонари, механические повозки – Артем жадно впился в них взглядом, но призрачное видение не позволяло понять, как именно они работали. Суетливые люди и файели, одетые совсем не так, как в городе Тофф. Скорость, дым из труб, вращение шестерней, механические многосуставчатые лапы, увенчанные кабинами с пассажирами внутри…
– После его гибели все ушло под землю.
Призрачный город пошатнулся. Провалились куда-то дома, бессильно упали суставчатые лапы. Покатились, гонясь друг за другом, гигантские шестерни.
– Говорят, город все еще там, ждет, когда иной бог позовет его из глубины и возродит к жизни. А здесь когда-то было его святилище, главная площадь. Видишь, ничего не растет, кроме мха? Его дети приходили сюда, но уже давно никто не приходит. С ним все еще хуже, чем с Аждая. Хоть кто-то продолжает верить в ушедшего бога – но кто будет верить в погибшего? Теперь с Диаром остались разве что глубокие старики, которым поздно менять свой путь.
– Можно поменять одного бога на другого?
– Такое случается, – неохотно признала Дайна. – Но веры нет тому, кто предал раз. Не любой бог примет отступника. Тофф, например, неразборчива… И именно потому сейчас ее паства – самая большая. Но это пока.
Они помолчали.
– Именно слуга Аждая вернул миру Гинн, – сказала Дайна, и в ее голосе Артем услышал и благодарность, и зависть, и восторг. – И именно ты помог ему вернуться… Если бы не ты, наша вера превратилась бы в ничто – как город Диара, над которым мы сейчас сидим. Ты, чужак, оказался более предан Аждая, чем многие здесь. И он, я знаю, отблагодарит тебя.
– Ну, спасибо… – неловко пробормотал Артем, но она не слушала.
– Я тоже хочу отблагодарить тебя, – сказала она и вдруг – так быстро, что он не успел понять, что происходит, – прижалась губами к его губам. Он попытался сказать ей – еще сам не понял что, – приоткрыл губы, но она не отстранилась, а только поцеловала его крепче.
– Дайна, – прошептал он, чувствуя зарождение жара, грозящего испепелить его, – прости, но я…
Жар был рыжего цвета – цвета солнца, осенних листьев, лисьего хвоста, мелькнувшей в памяти пушистой косы.
– Я… не могу… Я…
Ее золотистые глаза внимательно смотрели на него – очень близко. Теперь она вдруг показалась ему более юной, чем обычно, – почти ровесницей, – хотя он и знал, что она старше его по меньшей мере года на четыре.
– Дело в том, что я… я…
Дайна махнула рукой и улыбнулась:
– Я знаю. Я же видящая, забыл? Не усложняй все слишком сильно, ладно? Все это неважно. Мы оба принадлежим Аждая. И сейчас нас двое. У Диара нас никто не увидит. Это будет секрет. Здесь он и останется.
Артем собирался сказать ей, что не знает, что делать, – а еще о Кае и о том, что он совсем не уверен в том, чего хочет на самом деле, а еще о том, что его пугает то, как она смотрит на него, и то, как быстро ее пальцы распутывают завязки.
Он хотел объяснить ей – так, чтобы не обидеть, – почему то, чего она ждет, никогда не может и не должно случиться…
Но почему-то не сказал ничего. Язык будто прилип к небу. Дайна обняла его, и он вдруг почувствовал, что говорить не хочет – хочет смириться, отдаться этому непонятному, бурному, чужому течению – дать ему увлечь себя и увидеть, к чему это приведет.
Позднее, вспоминая о случившемся, Артем признавал, что не знал, куда девать ноги и руки, не понимал, что именно делает, был неуклюжим и, наверное, смешным. Но Дайна не смеялась – и он был ей за это благодарен. Она-то знала, что делает; струилась как река, трепетала как рыбка, обволакивала как дым. Ее золотистые глаза казались затуманенными, и над белоснежными волосами парили, сплетаясь друг с другом, призрачные фигурки. Она была как будто в трансе, и на миг в сознании Артема мелькнула – и тут же пропала – мысль о том, что она и не видит его, что ей все равно, кто рядом с ней – он или кто-то другой…
Но мысль улетела быстро, сгорела в снедающем его лихорадочно разгорающемся жаре. Пока жар не стал нестерпимым, он успел в последний раз испугаться: что же он делает? Но в ответ на дрожащую, жалкую мысль поднялось внутри что-то жадное, и злое, и торжествующее: что хочу, то и делаю. Могу выбрать – и быть выбранным, могу быть взрослым и сильным и решать сам – никто не запретит.
Мысль о Кае пропала в вихре этого жара первой – он простился с ней без сожаления и стыда. Потом у него будет много времени раскаяться, подумать – предательство он совершил или нет?.. А если да – кого именно предал?
На мгновение его взгляд, лихорадочно мечущийся из стороны в сторону, коснулся покрытого мхом лика Диара – и Артему показалось, что каменные глаза сверкнули живой и хитрой влагой.
Он слишком долго шел по краю один, преследуемый десятком опасностей… И теперь силы закончились, он больше не мог выносить это одиночество – ему хотелось почувствовать себя взрослым, хотя бы ненадолго, побыть с кем-то вдвоем. Дайна пугала его – но и волновала тоже. Она говорила об одиночестве – и кому, как не ему, было понять ее.
Ему казалось, что все это длится и длится долго, бесконечно, – и на краткий миг он вдруг почувствовал себя бессмертным и неуязвимым, и подумал: вот зачем это нужно… А потом все пропало во вспышке ослепительного света, и он понял, что времени прошло всего ничего и все уже позади. Дайна молча отстранилась, и он очень боялся, что она спросит: «Так у тебя это впервые, да?»
Но она ничего не сказала, только улыбнулась.
– Теперь идем, Арте. Пора возвращаться.
И все – как будто ничего и не было. Но Артем чувствовал: так оно и нужно, и, если сейчас он попытается поговорить с ней об этом – или обнять, или хотя бы коснуться руки, – это будет