Становилось жарко, и озеро, рядом с которым они разбили лагерь, все больше манило к себе.
Некоторое время Ган швырял камни в самые темные и глубокие с виду места, пристально вглядываясь туда, где, равнодушные к его сомнениям и терзаниям, весело носились из стороны в сторону юркие золотистые рыбки.
– Ты что делаешь? Хочешь искупаться? – Артем был тут как тут – бил по воде сломанной веткой, щурился в глубину. – Это не опасно?
Ган пожал плечами:
– Я рискну. Становится все жарче… Да и помыться хорошо бы.
– Я тоже пойду, – с облегчением отозвался Артем, явно радуясь, словно ему будет легче, если кто-то сожрет их обоих. – Можно же далеко от берега не отходить.
Но изжить страх перед незнакомым водоемом Артему оказалось не так-то просто – он заходил в воду осторожно, будто каждую секунду ожидая, что озеро проглотит его целиком.
– Как вода? – спросил Ган, стягивая рубаху через голову, и вопрос прозвучал странно буднично – как будто они были обычными ребятами, может, даже друзьями, решившими искупаться в жару недалеко от дома.
– Отличная. Теплая, как молоко.
Вода и вправду была чудесной. Все тело, кажется, стонало от благодарности. Ган прикрыл глаза – солнечные лучи играли на воде, слепя бликами, – и вспомнил: он совсем маленький, отец и мать все еще живы. Они нагрели воды и наполнили ею деревянную лохань, которая кажется ему, маленькому, бездонной. Отец поддерживает его, мать с улыбкой льет теплую воду ему на макушку. Прежняя мать, еще не разучившаяся улыбаться. Она улыбается, даже смеется, золотистый локон падает на лицо, льется вода, стелется запах трав, в комнате тепло, и отец подбрасывает в печку дров, а за окном воет метель – нестрашная, как из сказки.
Воспоминание пришло неожиданно – он редко вспоминал родителей, – и, чтобы избавиться от наваждения, он вбежал в воду разом, упал, подняв тучу брызг, и поплыл вперед широкими сильными гребками.
– Лучше не заплывай далеко! – крикнул Артем.
– Спасибо, но напомню: я уже в своем уме. – И все же он повернул назад, набрал побольше воздуха и нырнул.
Виски сдавило, но он оставался под водой, пока не почувствовал, что больше не может терпеть. Это выгнало из головы лишние мысли, и только тогда он вынырнул – чтобы увидеть перекошенное от ужаса лицо Артема.
– Тебя долго не было…
– Ну да. В этом и смысл, знаешь, ныряния. – Ган смягчился, заметив, что Артем дрожит… Хотя в последнее время Артем стал куда смелее – и Ган догадывался почему. – Да брось. Все в порядке.
Он подплыл к берегу, чтобы вымыть голову, а потом почувствовал на себе взгляд – там, где на боку, животе и груди вились, как будто в причудливой пляске, тонкие белые шрамы, непохожие на те, что украшали его подбородок и скулу. Со шрамами на лице, светлыми, почти неприметными, ему повезло – но вот те, что покрывали тело, были куда заметнее.
– Тебе не кажется, что так пристально кого-то разглядывать – невежливо?
Артем торопливо отвел глаза.
– Извини, – пробормотал он. – Я просто заметил… и смотрел на…
– Шрамы? – Ган, отфыркиваясь, вылил на голову еще воды из сложенных вместе ладоней. – Да, я так и подумал. Кая тоже их заметила. – Мелочно было сказать это, но Артем пропустил – или сделал вид, что пропустил, – его слова мимо ушей.
– Да, шрамы. – Артем попытался пригладить влажные волосы пятерней и погрузился в воду по самые уши. – Откуда они? Какая-то драка с нечистью?
– Можно и так сказать. – Гану вдруг захотелось выйти из воды. Поначалу такая теплая, она казалась теперь прохладной, да и день как будто помрачнел.
Он вышел из воды по камням, вытерся рубашкой, натянул штаны и пошлепал к костру босиком, неся перед собой сапоги. Подбросив веток в костер, он порылся в сумке Дайны и достал бутыль с крепким напитком, сделал большой глоток, который обжег горло.
– Отличная вещь. И согревает после купания. Будешь?
– Давай, – согласился Артем как-то неохотно.
– Надо будет постирать, пока мы рядом с озером. Выпьем чая? – предложил Ган, возвращая себе бутылку. – Здесь, в мешке, что-то вроде него… Пахнет отвратительно. Вообще больше похоже на грибы, чем на чай, не находишь? – Без предупреждения Ган бросил Артему тканевый мешочек.
Тот попытался поймать его, но упустил – содержимое мешочка рассыпалось по мху. К лучшему – пусть Артем займется чем-то полезным вместо того, чтобы задавать вопросы.
– Не уверен, что теперь это можно пить. Все перемешалось с оранжевым мхом.
– Да и ладно. – Ган махнул рукой. – Хуже точно не станет. Сгребешь? Я еще веток подкину.
Некоторое время оба молчали. Артем покорно сгреб чай обратно в мешочек. Ган подкинул дров костру – тот благодарно загудел, – поставил сапоги поближе к теплу и перебросил вперед длинные волосы, мокрые после купания.
И тут Артем снова заговорил:
– Так что все-таки случилось…
Ган нахмурился:
– Удивительно. Я вроде бы достаточно ясно дал понять, что не хочу говорить об этом. Разве нет?
– Пожалуй. – Уши Артема заалели. – Но я подумал…
– Что? – Ган приподнял бровь. – Что я жажду откровенничать с тобой? – Он сделал особый акцент на этом последнем слове.
Прежний Артем, должно быть, вспыхнул бы как сухая еловая ветка в костре, различив такие интонации в его голосе, – но нового, кажется, труднее было сбить с толку.
– А почему нет? – спросил он, не отводя взгляда от костра. – У всех есть свои секреты, но… теперь, когда мы здесь… разве это имеет такой большой смысл, как раньше?
Ган молча сделал еще глоток – и, отставив бутылку, осторожно закрепил котелок с озерной водой на треноге над огнем.
– Кае ты тоже не рассказал про них?
Он как будто специально нарывался – Ган глубоко вдохнул, стараясь успокоиться.
– Нам с ней было не до разговоров.
– Вот как. – Артем сосредоточенно разглядывал костер. – Забавно… Я думал, когда, ну… у тебя есть чувство к кому-то, ничего от него не скрываешь. Но с ней ты, выходит, тоже не был честен?
– Чего ты добиваешься, Артем? – прямо спросил Ган, делая еще один глоток из фляги. – Хочешь подраться? Не думаю.
– Я хотел поговорить, и все. – Артем отвернулся. Угроза Гана его явно не слишком напугала – и это раздражало не меньше расспросов. – Мне всю дорогу интересно… бываешь ли ты хоть с кем-то откровенным. Видимо, нет.
Ган помолчал – вдох-выдох.
– Некоторые тайны делают нас теми, кто мы есть. Откроешь их кому-то – изменишься. Потому что, может, тебя и делало тобой именно то, что ты никому и никогда об этом не рассказывал. – Кажется, питье из бутылки Дайны было крепче, чем он ожидал.
– И что ты сказал Кае про шрамы?
– Вот оно, да? – Ган швырнул ветку в костер. – Отдаю тебе должное: ты долго удерживался от того, чтобы заговорить о нас с ней. Ну, все хорошее когда-нибудь заканчивается.
Артем вдруг протянул к нему руку – Ган не сразу понял, что он хочет взять бутылку.
– Я думал, тебе тоже хочется поговорить о ней. – Артем сделал глоток, закашлялся. – В смысле… может, ты ее уже никогда не увидишь.
– Увижу.
– Ты не можешь знать это наверняка. – Артем упрямо тряхнул головой и вернул питье. – Я подумал, если поговорить о ней, может, нам обоим…
– Артем. Мне не нужны душеспасительные разговоры. Мне не нужно говорить о ней – тем более с тобой, – чтобы почувствовать себя лучше. Я и так чувствую себя отлично. Всегда. Чувствовать себя отлично – это, знаешь ли, навык. И у меня с ним все хорошо.
– Конечно, – пробормотал Артем с неожиданной яростью, – да, ты, ты и такие, как ты… У вас всегда все отлично.
– «Такие, как я»… Может, пояснишь? – Ган вдруг почувствовал, что начинает злиться – по-настоящему. Они были так близко к цели своего путешествия, и теперь проклятому мальчишке потребовалось заводить этот разговор – разговор, который мог привести только к ссоре.
– Да, такие, как ты. – Артем продолжал упорно смотреть в костер. – Уверенные. Сильные. Такие… у которых все всегда выходит с первого раза. Которые дерутся лучше всех и ныряют лучше всех, все делают лучше всех… У нас был один такой в общине, и я знаю. Наверняка у тебя тоже был кто-то, кто мог тебя поддержать. Конечно, ты ей понравился. Чего тут удивительного? Такие, как ты, все получают просто так. Тебе не говорили изо дня в день, что ты никчемный, что из тебя никогда ничего не выйдет, над тобой не издевались почем зря…
– Ты так заговорил после того, как Дайна сходила с тобой в лесок? – Это заставило Артема заткнуться, но Гану было мало – от гнева голова стала пустой и легкой. – Хочешь пооткровенничать? Давай. Рассказать о том, как легко мне все доставалось? Или о том, откуда эти шрамы? Знаешь, большая удача – всего одна история ответит сразу на два вопроса. Сэкономим время.
– Я… – Кажется, теперь Артем испугался, но Гана это не остановило. В Агано никто не посмел бы говорить с ним так, и уже давно он не чувствовал такой злости – освобождающей, пьянящей. Смешно – кто такой этот мальчишка, чтобы на него злиться? Но его слова – и воспоминания о Кае, о ее пальцах на его груди и боках и о том, как он ей не ответил, – все это вместе затронуло в нем что-то, что теперь он и сам не смог бы унять.
– Твоя взяла, братец. Спроси меня.
– Слушай, я…
– Я сказал, спроси. – Кажется, теперь он и вправду был готов врезать Артему – и тот это почувствовал. Нервно сглотнул, отодвинулся подальше:
– Ладно… Откуда у тебя эти шрамы?
Теперь Ган перевел взгляд на пламя.
– Север был братом моего отца. Сколько я себя помню, он был рядом. Отец погиб, когда мне было пять лет. Осталась мать, но после гибели отца она сломалась. Помню вечер, когда дядя пришел и рассказал о том, что случилось с отцом. Описал во всех подробностях. Север сказал тогда, что никогда не бросит семью брата. Что он всегда будет с нами рядом. Всегда. И он сдержал обещание.
Ган вспомнил, как его мать дрожала – ее пальцы стиснули руку так, что стало больно. Он видел это как будто со стороны. Плачущая женщина. Испуганный ребенок – он сам.