Легкая рябь прошла по воде. Воздух загустел, запахло грозой, и Ган почувствовал, как по волосам и коже пробегает статическое электричество.
Боги пели, хотя ни один из них не раскрывал рта. Все они, казалось, погрузились в глубокий транс. В том числе Артем – его голова запрокинулась, глаза закатились так, что стали видны белки. Темные волосы встали дыбом. Золотистые молнии энергии вились между его пальцами, как крошечные змеи.
Сейчас он вовсе не был похож на человека, и Ган вдруг почувствовал, что где-то в глубине души крохотным зверьком ворочается страх – и невозможно понять, боится он за Артема – или Артема.
На песке в центре площадки перед скалой вдруг появилась темная воронка – словно вытащили пробку из бочонка. Мгла пульсирующими рывками вырывалась оттуда и расползалась по берегу, укрывая долину Литта черным ковром.
Безмолвные песни богов стали выше, громче, пронзительнее – Ган почувствовал, что голова, которая и без того раскалывалась, теперь рискует лопнуть от боли.
Не устояв на ногах, он упал на колени, и его ладони погрузились в черный клубящийся туман. Он рефлекторно отдернул руки – туман оказался мокрым и холодным, как мох.
Боги запели громче.
«Смелее, дитя. Возвращайся домой – и сделай то, что должно. Действуй быстро. Мы будем удерживать проход открытым совсем недолго. Мое благословение с тобой».
А потом он вдруг почувствовал, что из груди у него будто вырвали кинжал. Что-то из него ушло, и в дыру хлынула черная, клубящаяся пустота, пустота заполнила его, и ему было так холодно – он был одинок, как никогда прежде, и не было на свете ни девичьего смеха, ни тепла чьих-то рук, ни солнечного света – только чернота, пустота, холод, мрак…
Он хотел взглянуть на скалу – но наверху не было ничего, только такая же беззвездная темнота.
– Тофф! Эй! Артем! Дайна! – Он кричал и звал, и ему все равно было, как это выглядит со стороны, – лишь бы кто-то откликнулся, – но они не отзывались.
Что-то пошло не так, были на свете вещи, которые, однажды сломав, починить невозможно, они совершили ошибку, думая иначе, и вот теперь он остался один, в темноте, навсегда…
А потом словно огромный золотой нож разрезал тьму – резким, точным ударом гигантской невидимой руки, – и во тьме, поглотившей все вокруг, засиял свет.
Пространство распахнулось, раскрылось ему навстречу, и он пошел туда, преодолевая сопротивление темного тумана, цепляющегося за его лодыжки как ползучие растения, словно пытаясь удержать…
Но он был уже в самом сердце света – в коридоре, сплетенном из живых солнечных лучей. Сюда тьме не было ходу.
«Удачи, дитя». – Это был шепот Тофф, и теперь он звучал иначе, как будто в отдалении, и Ган понял, что слышит его в последний раз.
«Удачи, – тихо шепнул Артем. – Прощай… Прощайте».
Ган хотел ответить, но здесь гасли все звуки. Ему казалось, что он идет и идет бесконечно, – а потом нога сорвалась вниз, как бывает, когда лестница обманывает сломанной ступенькой, и захватило дух…
Он упал, выставив вперед руки, – и очутился на грязном пыльном полу в лаборатории Красного города.
Над ним стоял Север – увидев красно-синюю маску, Ган подумал, что бредит. Рядом с Севером стояла Кая – он держал ее за руку выше локтя. Дальше за ними он увидел Сашу – связанную – и еще какого-то бледного парня, тоже связанного. Группу растерянных людей – смутно знакомых по Красному городу.
Ингу – что здесь делала Инга, как она могла оказаться тут? – опирающуюся на костыли, заплаканную. И… Тошу, совсем не похожего на себя, – бледного, исхудавшего. Он лежал на полу, и его поддерживала незнакомая черноволосая девушка.
В первый миг все молчали – как будто уши заложило от высокого давления, – а потом разом ожили, и мир взорвался звуками.
И громче всего звучал один, всего один звук.
– Ган! – Кая рванулась к нему – пола куртки хлопнула, как трепещущее крыло, – но Север дернул ее назад и держал крепко.
– Не спеши. – Он сделал шаг вперед. – Я знал, что ты придешь! И вот ты здесь…
– Сейчас не до того, дядя. – Язык заплетался, в голове как будто бил колокол. – Нам нужно… сделать все быстро.
– Невероятно! – крикнул кто-то у них за спиной. – Прореха все еще открыта! Это…
Несколько мгновений маска пристально вглядывалась в него, продолжая держать Каю мертвой хваткой, а потом кивнула.
– Хорошо. Что нужно делать?
– Для начала отпусти ее и моих людей. – Воздух сдавил голову, и он почувствовал, что из носа пошла кровь. Руку, в которой был камень, свело судорогой, и он не без труда разжал пальцы, кивнул людям за спиной Севера. – Вы же ученые, верно? Возьмите это… Запустите установку… сейчас.
Высокий седобородый старик сделал шаг вперед. Его глаза горели:
– Вот оно что! Недостающий элемент. Очень любопытно. Очень…
– Живее! – рявкнул Ган. – У нас всего несколько минут, ну! – Старик кивнул и метнулся куда-то вбок, а Ган повернулся к Тоше, Саше и Инге. Север все еще не отпускал Каю – и сделал шаг назад, к связанной Саше. – Развяжи ее! Что здесь творится?
– Она предатель. И ждет суда за свои…
– На это нет времени! Тоша. – Ган опустился на ко лено перед своим подданным, своим другом – и лишь мельком подумал о том, что сейчас достаточно только одного удара Севера, чтобы его собственная история закончилась.
Он смотрел в глаза Тоши – другие глаза, в которых плескалась прежняя преданность.
– Князь, – слабо шепнул Тоша, – ты вернулся.
– Да, друг мой, – сказал Ган, и в этот момент все стало неважно – даже суета ученых за плечом, разверзнутая прореха, Кая. – Я вернулся… и знаю, что с тобой случилось. Послушай… у нас мало времени. Может, совсем нет. Ты можешь выполнить еще один мой приказ?
Тоша улыбнулся – по-старому.
– Это само собой. Хотя я и не думаю, что смогу теперь хоть чем-то пригодиться.
– Хорошо. Там, за прорехой, Артем. Он остается. Так надо… – Гану показалось, что услышал тихий возглас оттуда, где Кая все еще была у Севера в руках. – Там, на той стороне, любую болезнь можно вылечить. Ты снова будешь ходить… Доверься мне. Ты должен пойти туда. Помогай Артему… как помогал бы мне. Хорошо?
– Туда? – Тоша смотрел на разверстую прореху, вытаращив глаза, и теперь выглядел совсем как раньше. – Князь, я это, не знаю… А мы что же, больше никогда не увидимся? И назад вернуться…
– Тоша. – Время утекало сквозь пальцы, и его не было на разговор, прощаться без которого было немыслимо. – Ты не сможешь вылечиться здесь. Ты это знаешь. Но там… ты найдешь свое счастье, потому что ты преданный, смелый и… ты – самый лучший друг, который у меня был. Пожалуйста. Верь мне.
Тоша медленно кивнул, кажется, силясь понять, не снится ли ему все это.
– Хорошо… ладно. – Он повернулся к темноволосой девушке. – Там ведь твой дом, да? – Теперь Ган наконец узнал ее. Пленница Сандра, видящая, которую он держал в подвале. Просто теперь она была худее прежнего и одета в рванье – как и все они.
Девушка кивнула. Вместе с Ганом они потащили Тошу к прорехе.
– Ты уверен, что эту штуку нужно включать, сынок? – крикнул ему седобородый. – В прошлый раз ничего хорошего из этого не вышло!
– Уверен! – крикнул Ган, помогая темноволосой девушке – Тоша оказался неожиданно тяжелым; ноги у него совсем не двигались и цеплялись за все подряд. – Дайте мне помочь им и включайте!
Ему показалось, что он снова слышит песню богов. Прореха дышала ею. Упругие волны энергии расходились от нее во все стороны, как ядовитые солнечные лучи.
Кая что-то кричала, Север дернул ее в сторону, и Ган почувствовал, как гнев захлестывает его, – но времени не было.
У входа в прореху он с силой сжал Тошины пальцы.
– Прощай, верный друг. Не бойся. Все будет хорошо.
– Прощай, Ган. – Голубые глаза наполнились слезами. – Князь… прощай.
Прореха поглотила его и темноволосую девушку – а потом вдруг легкая фигурка пронеслась от угла к Гану, воспользовавшись общим замешательством.
Эта была Саша, прижимающая связанные руки к груди, будто в молитве. Ее глаза, безумные, полные слез, смотрели на него со смесью надежды, ужаса и боли.
Инга ковыляла вслед за ней, опираясь на костыли. Никто ее не удерживал.
– Ган! – взвизгнула Саша. – Ты вернулся! Прости! Я… сделала ужасные вещи! Я видела ту сторону, Артема, но тебя там не было! Я подумала, что ты умер!
– Назад! – рявкнул Север. – Быстро назад, или я…
– Скорее. – Саша была совсем рядом с прорехой – и рядом с ним, только руку протяни. – Скажи… там правда могут вылечить что угодно?
Ган понял.
– Да. Саша… Прости меня.
Она не ответила. Инга наконец добралась до нее и крепко схватила сестру за руку. Север метнулся вперед, волоча за собой Каю, упирающуюся изо всех сил.
Ган преградил ему путь:
– Отпусти их! Оставь их в покое!
У него за спиной сестры скрылись в прорехе – провалились одна за другой: Саша, с руками, все еще прижатыми к груди, и Инга, рухнувшая в золотистый прорез в пространстве, уронив костыли.
Север с силой толкнул Гана в сторону.
– С меня хватит!
Теперь они с Каей были совсем близко – Ган изо всех сил рванулся, дернул Каю на себя, и Север потерял равновесие всего на миг – но этого было достаточно.
Ган оторвал от него Каю, изо всех сил прижал к себе – от нее пахло лесом, домом, он снова был дома, и голова раскалывалась и плавала в дурмане счастья одновременно. Север что-то сказал ему, а потом гул установки, которую включили-таки ученые, стал оглушительным – это его он принял за песню богов. Они действительно были похожи – та низкая нота нечеловеческого пения и технический гул.
Звук был слишком громким, и он не мог расслышать, что говорила ему Кая, – только чувствовал, как двигаются ее губы у самого его сердца, как она дрожит, прижимаясь к нему всем телом. Он отдал бы многое за то, чтобы услышать, но все, что он мог сейчас, – это прижать ее к себе изо всех сил перед тем, как мир исчез в ослепительной вспышке золотого света.