– Спасибо.
Она крепче сжала его пальцы:
– Я не знала точно, сколько времени прошло. Но мне показалось, что очень много. Тогда я пошла туда. Не могла больше стоять и ждать… – Она глубоко вдохнула, закусила губу.
Ее лицо наконец перестало плясать перед глазами, и Ган почувствовал, как по всему телу проходит теплая волна – от одного только взгляда. И это несмотря на то, что он все еще чувствовал себя так, как будто по нему вдоволь покатался Болотный хозяин.
– В общем, я побежала во двор и нашла тебя. Сначала я подумала, что… – Она запнулась. – Но ты был жив. Я позвала на помощь, и мне помогли отнести тебя в лазарет. Все врачи были заняты – там сейчас столько раненых, но я попросила Стерх, и… в общем, они тебя приняли. – Она вдруг умолкла, взяла с прикроватного столика – столик услужливо появился из темноты – чашку, отпила. – Раны оказались несерьезными. На боку, на шее, на руке, на лице… много, но… как будто бы он… ну, знаешь, не хотел причинить тебе серьезного вреда. Но он сильно ударил тебя по голове, кажется, не один раз, а еще некоторые раны воспалились. У тебя был жар. – Теперь она снова смотрела куда-то в сторону и казалась отстраненной, как будто ее мучило что-то, о чем она не решалась сказать.
– Долго я был без сознания?
– Угу. Довольно-таки долго.
Ган медленно перевел взгляд на потолок, вспоминая. Тяжелый удар перед тем, как все поглотила тьма. Значит, тогда Север оглушил его… чтобы уже потом изранить. Но не убить.
– Где он?
– Не знаю. Когда я прибежала, его уже не было. Его не нашли… Но был такой хаос. Наверное, его уже нет в городе.
Потолок был очень высоко – Ган различил позолоту и лепнину по углам. Два маленьких пухлых ангелочка слепо таращили белые глаза без зрачков, и его замутило.
Она поднесла чашку к его губам, хотя он не успел сказать ни слова.
Вода была холодной и свежей. От нее пахло мятой и чем-то пряным, незнакомым.
– Что это?
– От этого боль уменьшается. Тебе делают уколы, но последний был утром. – Кая осторожно присела на край кровати, и Ган почувствовал непреодолимое желание сгрести ее в охапку. Однако даже мысль об этом отозвалась болью, поэтому Ган благоразумно от нее отказался.
– Где мы сейчас?
– В Красном замке. – Кая фыркнула, наконец становясь похожа на себя прежнюю, не такую настороженную, непонятно почему бережно подбирающую каждое слово. – Я сказала Шоу, что не хочу здесь оставаться… Но ты увидишь. Спорить с ней – пустая трата времени. К тому же она уверила меня, что тут о тебе лучше позаботятся. Врачи всегда рядом… Ну я и осталась, пока ты не придешь в себя.
– Шоу. – Это имя было ему знакомо. – Темная кожа? Посол? Верно?
Кая улыбнулась:
– Да, она. Мы с ней подружились, пока… ну, пока вас с Артемом не было.
Она впервые произнесла имя Артема с тех пор, как он пришел в себя.
– Артем…
Кая покачала головой.
– Поговорим об этом потом. Тебе нужно набираться сил. – Она поставила чашку на прикроватный столик и попыталась встать, но Ган удержал ее, крепко сжав ладонь. Хорошо, что она покорно села обратно, – силы на этом закончились.
– Есть зеркало?
Ее взгляд метнулся в сторону – туда, где он не смог бы поймать.
– Нет. Я… я потом тебе принесу. Попрошу кого-нибудь, чтобы…
– Кай… Пожалуйста, дай мне его сейчас. Ладно?
Помедлив, она кивнула с несчастным видом:
– Угу.
Встала, отошла к стене куда-то за пределы его видимости и вернулась, неся в руках круглое зеркало в резной деревянной раме. В другое время он бы залюбовался этой рамой, но сейчас Гану было не до того. В груди ледяным цветком распустилось дурное предчувствие.
Она поставила зеркало ему на грудь, придерживая под нужным углом, но Ган несколько мгновений помедлил, прежде чем взглянуть на отражение.
– Вот как, – сказал он, помолчав.
– Они сделали, что могли. – Кая заговорила торопливо, и зеркало в ее руках задрожало. – Воспаление еще спадет… ну и глаз придет в норму… Швы снимут. Когда все заживет, станет лучше.
Север не тронул глаза, но глубокие линии будущих шрамов расчертили обе щеки. «N» на левой щеке воспалилось, и по скуле расползался темный кровоподтек. «B» на правой было вырезано грубее, и буква получилась кривой. Судя по швам, в паре мест щека была прорезана насквозь. Ган вспомнил, как на мгновение выплыл из кошмара от резкой чудовищной боли – и как новый удар снова погрузил его в темноту.
Кая сказала, что Север ушел. Ган отлично знал: они никогда не встретятся снова, если дядя сам не захочет быть найденным.
Но ему никуда больше не деться от Севера. Никогда. Каждый раз, глядя в зеркало, замечая отражение в воде, он будет вспоминать его.
Белок левого глаза залило кровью – наверно, поэтому Ган не сразу начал видеть четко. Он представил Севера, трудящегося над его лицом с ножом, и содрогнулся.
NB. NB. Nota bene.
«Обрати внимание».
Север пощадил его, сохранил жизнь… но сам наверняка счел бы такое унижение хуже смерти. Он что – отомстил за маску, под которую Гану так и не довелось заглянуть? Поддался сантиментам?
На что именно он призывал обратить внимание – на его ненависть или его великодушие?
– Дьявол! – крикнул Ган, дернувшись.
Зеркало выпало из рук у Каи и соскользнуло на пол. Стекло разлетелось по полу; старинная деревянная рама развалилась.
Некоторое время они оба молчали.
– Что значат эти буквы? – тихо спросила Кая.
Теперь он внимательнее посмотрел на нее, и снова заметил – она отводит взгляд. Теперь ясно почему.
Теплая волна, окутавшая его тело, схлынула. Ему вдруг стало очень холодно, как будто сквозняком потянуло от приоткрытого окна. Дождь стих, и теперь звучало только редкое «кап».
Пока он доберется до Агано, весна вступит в свои права окончательно. На ветках деревьев набухнут зеленые бутоны почек, вода везде будет казаться чистой и прозрачной. Солнце будет греть – и, наверное, первое, что он сделает по возвращении, – наведается к Гезу. Гезу плевать на то, как выглядит его лицо. Он вспомнит Гана, как вспоминал даже после долгих отлучек. Приветственно заржет, ткнется теплым бархатным носом в ладонь. Надо будет угостить его морковью или яблоком перед тем, как пуститься в долгий путь.
Они будут скакать день, два или три – подальше от Агано, сочувственных взглядов. Девчонок, которые когда-то влюблялись в него, и мужчин – некоторые наверняка тайно позлорадствуют.
Если бы Север испещрил его лицо шрамами без разбора, покалечил в бою! Любой видел бы, что он мужчина, боец, пострадавший, но выживший в схватке. Шрамы почетны – но эти шрамы были клеймом.
Север сыграл с ним отличную шутку.
Но они с Гезом будут мчаться вперед, сколько позволит дорога. Рано или поздно ветер и скорость вернут ему утраченное равновесие, и тогда он вернется домой. Или, может, не вернется. Кто знает, куда приведет его путь? Может, он найдет себе новое место – место, где никто не будет его знать… и не оскорбит сочувствием или презрением.
Ган знал: он сумеет завоевать это новое место. Сумеет создать себя заново. Себя нового. Пожалуй, более угрюмого и спокойного, менее улыбчивого, более саркастичного. Он сочинит легенду – и со временем, быть может, поверит в нее сам. Это будет не так и сложно – уж точно проще, чем вернуться к прошлому, выстроенному совсем для другого себя.
– Ган.
Он перевел взгляд обратно на Каю и увидел, что ее нижняя губа дрожит.
– Не расстраивайся, – сказал он по возможности мягко. – Я тебя понимаю.
Она моргнула:
– Что?..
Ган заговорил быстрее, отведя взгляд. Он знал, что ему предстояло; знал, что она вскоре сказала бы ему, и не хотел ждать.
Север. Если бы был хоть малейший шанс догнать его, Ган пустился бы в путь, несмотря на незажившие раны и слабость, сковавшую тело.
– Все нормально, я понимаю, что смотреть на это – то еще удовольствие. – Он совладал с собой, и голос звучал спокойно, почти скучающе.
Кая смотрела на него не мигая, и ее глаза распахивались все шире.
– Спасибо, что была рядом. Но я справлюсь. Тебе необязательно продолжать…
И тогда она вдруг взорвалась – метнулась к нему тонкая рука и с силой вонзилась в подушку рядом с лицом, вызвав новую мощную вспышку боли.
– Как ты можешь! Как ты… – Она называла его самыми страшными словами и молотила подушку, а потом разрыдалась.
– Какие слова ты выучила без меня, моя леди.
Она яростно сверкнула глазами:
– Я боялась, что ты… боялась, каково тебе будет. А ты решил, что я?.. Дурак! – Она выплюнула это детское слово так, как будто именно оно было самым страшным из всех ругательств.
На этот раз он привлек ее к себе, крепко обнял, несмотря на боль. Шея почти сразу стала мокрой от слез, и она уткнулась в него лицом, содрогаясь от всхлипываний.
– Ничего, – прошептал он, сам не зная, что говорит. – Ничего. Ничего. – Больше он не думал о себе, во всяком случае пока что. Она была с ним, несмотря ни на что. Кая была с ним.
Ган видел ее плачущей впервые и не знал, что делать. Поэтому просто прижимал ее к себе, гладя по волосам, и бормотал бессмысленные ласковые слова, пока она не затихла. Тогда он поцеловал ее. Это оказалось очень больно.
Эпилог
Глава 36. Кая
Весна стала наконец настоящей весной в тот день, когда они покинули Красный город. Повсюду в городе зацвели тополя, и пыльца легко парила в воздухе. На каждом пятачке зелени собрались одуванчики, и их желтые головки были похожи на крохотных птенцов в высокой траве.
Небо было синим, необыкновенно чистым, но в воздухе уже пахло предчувствием весенних гроз. Все еще опасных, как любая гроза, но и вполовину не таких опасных, как прежде.
– Представляешь, – сказал ей Ган, – когда-нибудь детям будут рассказывать истории о том, как грозы и электричество вызывали чудовищ. А они не будут верить. Или будут – но все равно никогда не смогут понять по-настоящему, каково это было.