Зато дирижёр попался мне при обсуждении поездки нашей команды в Канаду. Он выразился, что наши проиграют сходу, но я на спор, на ящик вина, заявил, что выиграют и первый матч, и, на второй ящик, и общий счёт там будет в нашу пользу. И я был уверен, что так и будет. Можно было подловить и мужа тёти, но не стал. Уже, можно сказать, свой, да и она не поймёт…
Несколько дней в начале сентября у нас прошли в сплошной работе. Мы с Ингой практически вдвоём завершили данные тёте и нам переводы. Она всё время проводила или у мужа, или в школе, и к нам заглянула, разве что, пару раз. В последний раз, в понедельник — чтобы отнести готовые переводы на Кировский завод. Вторую половину оплаты Светлана Никитична, когда мы, уже во вторник, по пути с прогулки по центру, заглянули к ней на чаёк, отдала нам. Расцвела тётя, откровенно похорошела. И доходы Ипполита Валерьяновича позволяли ей смотреть на жизнь намного увереннее.
А по вечерам мы с Ингой, конечно, смотрели Олимпиаду. Хотя, ещё и хоккей! И, конечно, наши хоккеисты первый матч у канадцев выиграли! Получается, грузин-дирижёр стал должен нам целый ящик вина! Надеюсь, отдаст? Хотя, не в вине дело. Из событий, что нас привлекло, это, конечно, проигрыш нашего шахматного чемпиона Бориса Спасского американцу Бобби Фишеру, пусть и талантливому, но наглому типу. Память Николая тут же выдала, что тут неплохо проработала и американская разведка, так и в его время много писали о том, что наш шахматист как бы слил игру. Ещё и о том, что Спасский неплохо прибарахлился в этой Исландии. Хотя, его дело и заслужил… Само собой, никак невозможно было пройти и мимо новостей о поездке товарища Брежнева по стране. О ней трубили везде! Оказывается, он уже посетил Красноярск, Новосибирск и добрался до Омска. Хотя, тоже всё партийные дела, но знать, чтобы мне успешнее вписаться в нынешнее время, требовалось.
Ну а далее всё разыгралось очень интересно и нежданно для нас! Уже в среду нас с Ингой и тётей вызвали в горисполком в отдел культуры. И там важный чин из Министерства культуры, из самой Москвы, сообщил нам, что, надо же, оказалось, что прежние немцы из ресторана прибыли заключать с нами контракт на исполнение нашей музыки в Германии и других странах. Ещё и сделать её запись совместно с тем же Эстрадным оркестром радио, но записывать собирались немцы, и на свою аппаратуру. Студии с советской аппаратурой и все нужные условия для записи на Ленинградском радио, конечно, имелись, но аппаратура была хуже, чем немецкая.
Ясно, что тут закрутилось! Все наши мелодии и песни решили забрать оркестр и разные певцы. Хотя, мелодии пусть записывают, но не без нашего участия! Нам тоже заработать надо! Я ещё и решил, что песни, которые уйдут на Запад, никому не отдам! Хотя, против Эдуарда Хиля и Людмилы Сенчиной ничего не имел. Но, оказалось, что нас троих к записи вообще не собирались допускать, и нам лишь требовалось дать согласие и поставить свои подписи в контракте. Ещё и оказалось, что тут и грузин-дирижёр был совсем не причём. Надо же, а заморочил голову Инге! Явно заранее узнал что-то и решил половить рыбку в мутной воде! Я жене пока ничего не сказал, но она, вроде, и сама догадалась, что глупо поступила, поддавшись своим желаниям, и не совсем хорошо засветилась перед мужем. Правда, Инга лишь сделала вид, что ничего не было.
Из Союза композиторов на запись явился представительный приёмщик нашей музыки, оказавшийся композитором Эдуардом Антоновичем Шульцем. Хотя, он был малоизвестен широкой публике, но пока авторитетен и влиятелен в своём Союзе. Было несколько важных иностранных гостей, но нас с ними и не подумали знакомить. Хотя, всех усиленно пасли сотрудники КГБ, и мы, во избежание, старались не отсвечивать. Но наши прежние знакомые — секретарь посольства ФРГ Ганс Шрёдер и самый главный среди немцев, представитель компании «PolyGramRecords» Отто Шульц поспешили поздороваться с нами и накоротко переговорить со мной. Ладно, хоть они уважили. Своим мы были вообще не нужны. И тут я, вызвав немалый гнев советских начальников, сразу же заявил:
— Я, товарищи, выражаю протест, что вы тут всё решили без нас, авторов! Хотите записать что-то своё, то, пожалуйста, записывайте. Мы нисколько не против. Но лично я без учёта нашего мнения согласия на использование своих произведений не дам, и ничего подписывать не буду.
Тут и Инга с тётей, при виде моей решительности, согласно кивнули. Они тоже решили поддержать меня. А чего нам терять и бояться? Плевать на «милость» высокого начальства! Предадут и продадут, так ещё и об нас ноги вытрут!
Немцы, точнее, herr Шульц, решили пойти навстречу авторам. Тут я, вызвав нервный трепет у сотрудников КГБ, сходу предъявил его помощнику ноты и тексты «Je T’Aime» и «Cheri, cheri, lady». Увидев их, ответственные товарищи сразу успокоились. Мы уже показывали их на недавнем концерте, а первую песню и исполняли. Вторую там просто сочли не подходящей. Но для исполнения на Западе она вполне годилась, так ещё и хитом станет! И валюту для страны немало заработает. Но кто, кроме меня, пока об этом знал?
Мне, к счастью, дали ознакомиться и с текстом контракта. И я сразу же выразил претензии по сумме, потребовав увеличить его в пару с лишним раз. А то слишком низко оценили советских авторов. Ответственные товарищи только рты разинули. Я сразу же заявил помощнику herr Шульца, что без рассмотрения моих претензий, я просто не поставлю на контракте свою подпись. В общем, немцы решили рассмотреть. Мне не понравились и отчисления нам с тётей и Ингой как авторам, раз и жена уже числилась соавтором четырёх мелодий и одной песни. Их тоже примерно в столько же увеличили. Наше участие в исполнении песен вообще не было предусмотрено, так и тут пришлось выбивать, и удалось выбить часть. Попросил я и проценты с продаж — как для страны, так и авторов. И кое-что по мелочи. Но немцы, на удивление, всё приняли, а советские товарищи, хоть и посматривали на меня косо, препятствовать не стали. Так для страны же. Хотя, контракт по западным меркам явно выходил лишь на средний уровень. Ладно, для первого раза сойдёт.
Да, чтобы не похоронить и так готовый сорваться контракт, нам с тётей и Ингой много чего разрешили. Восемь дней мы пахали как папо Карло то на репетициях, то на записи, то на переговорах, и тоже с утра до вечера. Тётя даже отгулы в школе взяла. Музыку, конечно, записал оркестр, но мы все трое приняли участие как пианисты, а я и как гитарист, пусть и лишь по одному, но в каждой мелодии. Больше всех, как наиболее умелая из нас, на пианино сыграла Инга. Но и я смог проявить себя как неплохого гитариста, так и пианиста, а ещё довольно эрудированного музыканта.
Честно говоря, я не хотел особо выпендриваться, но… меня просто подловили. В ходе репетиций я показал, что у меня довольно широкий репертуар из мелодий и песен и с прошлых лет. И Вячеслав много чего играл, и Николай. Сам не ожидал, хоть и надеялся, но с памятью моей действительно что-то стало. Хотя, у всех пропаданцев так бывает. Но и у меня память значительно улучшилась. Я и счёт потерял, сколько разных попурри показал на пианино и гитаре за эти дни. Чтобы донести до музыкантов свои мысли, как автора. И вполне на хорошем уровне. Даже спел «Комарово»:
— На недельку до второго
Я уеду в Комарово,
Поглядеть отвыкшим взглядом
На балтийскую волну.
И общее мнение как бы выразил Эдуард Антонович:
— А Вы, молодой человек, не так-то просты! С таким багажом музыки Вам не на заводе работать надо, а на эстраду перевестись требуется. Может, всё-таки лучше музыкой займётесь? Уже сейчас у Вас хорошо получается. А на заводе ещё неизвестно, какой инженер из Вас выйдет? А хорошая музыка не менее важна, чем, э… — не знаю, что сейчас хотел выразить маэстро, но, явно, что-то нехорошее о советских инженерах или о танках, может, и ракетах! — машины.
Пришлось и мне в ответ выразить своё веское мнение:
— Конечно, Эдуард Антонович! У нас в Советском Союзе самый лучший балет в мире! А ещё танки и ракеты! Так что, инженером быть тоже почётно и нужно! Но, вообще-то, я хочу придумать свои стиральную машину и микроволновую печь, а то и пылесос. Чтобы нам с женой легче было вести домашнее хозяйство! Тогда, может, нам удастся найти больше времени и музыкой заниматься?
Все кинули на меня довольно странные взгляды. Да, конечно, кому гармошка, а козе — баян! Хотя, вот Инга наградила меня вполне одобрительной улыбкой. Именно этого мне и хотелось!
Глава 20Пока всё тихо…
Всё прошло довольно гладко и спокойно. Мы предоставили и самые последние «Hello» или «Привет», и «Magic Fly» или «Сон наяву», и они высокой комиссией на месте же были оценены как достойные. Всё шестнадцать инструментальных композиций были записаны успешно. Всё-таки в Эстрадном оркестре Ленинградского радио работали настоящие профессионалы. Это мне у них учиться надо было. Но и я не подкачал. Мои знания оказались вполне на уровне. Хотя, по ходу работы пришлось внести в нашу музыку и немалые изменения. Ничего, общими усилиями справились.
Вот и при записи «Музыки любви» или «Эммануэль» немец сразу же увидел, что я чем-то недоволен. Жаль, но оркестр никак не мог выдать музыку, близкую к оригиналу. Да, получалось красиво, но не то. Да, надо было вмешаться! А то, честно говоря, могу запросто упустить свой единственный шанс!
— Вас что-то не устраивает, Вячеслав? Красиво же получается?
— Красиво, herr Шульц. Но можно было бы и так! — Я тут же взял гитару и спел первый куплет песни, конечно, на французском. Слова, само собой, были взяты из варианта, исполненного Джо Дассеном, поэтому всё получилось и красиво, и прилично. — На мой взгляд, в таком темпе намного лучше получится.
— Melodie d’amour chantait le ceur, d’Emmanuelle,
Qui bat ceur e corps perdu.
Melodie d’amour chantait le ceur, d’Emmanuelle,
Qui vit corps e ceur deeu.