Раньше меня среагировал де ла Серда. Без криков и эйфории. Его холодный голос, прозрезал тишину.
— Дави их! К борту! Короля взять живым!
Эта команда вернула моим преображенцам второе дыхание. Усталость испарилась, сменившись хищным, победным азартом. Они больше не оборонялись — они атаковали. Еще бы — на их глазах «Северного льва» «уронили». Короткая, слаженная шеренга, действуя как единый механизм, двинулась вперед. Винтовки, бесполезные для стрельбы, превратились в короткие, тяжелые копья и дубины.
Шведы дрогнули. Часть инстинктивно бросилась к своему королю, пытаясь создать вокруг него живой щит. Другие, потеряв командиров и цель, попятились к борту, к спасительному фрегату. Их строй был сломлен. Битва превратилась в зачистку. Мои бойцы, работая в парах, проламывали их оборону: один отвлекал, второй наносил удар (спасибо Орлову, который смог воплотить в жизнь мои скудные познания тактики малых групп).
Десяток самых верных гвардейцев Карла окружили своего монарха, отчаянно отбиваясь. Сам король уже приходил в себя. Он сел, тряся головой, его глаза мутно сфокусировались. Увидев происходящее, он попытался подняться, нащупывая шпагу.
— Не дать! — крикнул я, и мы с де ла Сердой и еще тремя преображенцами ринулись на этот последний очаг сопротивления.
Схватка была короткой и жестокой. Мы проломили их строй массой. Де ла Серда точным уколом убрал одного. Я, подобрав с палубы тяжелый тесак, оглушил другого. Шатаясь, Карл встал на ноги, его рука уже сжимала эфес, но было поздно. Двое моих парней навалились на него с двух сторон, выкручивая руки. Он рычал. Его бросили на колени, вырвали шпагу. Я подошел и, не говоря ни слова, стянул с его пояса перевязь, грубо связав ему руки за спиной. Король-воин, гроза Европы, был пленен.
Оставшиеся в живых шведы, видя это, бросились в смертельный рывок к королю. На верхней палубе капитан Глебов организовал десяток стрелков, который дали залп. Шведы окончательно сломались. А Глебов ритмично отдавал приказы, безжалостно выкашивая врагов. Противники бросали оружие, прыгали за борт в ледяную воду, пытаясь доплыть до своего фрегата, который начал медленно тонуть (все же смогли попасть в начале боя), бросая своего короля на произвол судьбы.
Бой закончился. На палубе, среди тел, стояли мои измотанные, торжествующие солдаты. Они смотрели то на меня, то на пленного короля с благоговением. Мы сделали невозможное.
В наступившей тишине раздался крик дозорного:
— Паруса! На востоке! Наши! Русские идут!
Радостный, звериный рев вырвался из глоток моих бойцов. Я поднялся на ноги. Спасение! Мы выстояли! На горизонте, четко вырисовываясь на фоне серого неба, шла целая эскадра. Десятки вымпелов. Флот Апраксина. Сейчас они ударят шведам в тыл. Мои люди кричали «Ура!», обнимались, плакали от облегчения.
К моему удивлению корабли не спешили вступать в бой. Они шли ровным, безупречным строем. Слишком ровным. Вместо атаки они начали выстраиваться в линию, перекрывая выход из шхер. Радостные крики на моей палубе стали стихать, сменяясь недоумением.
— Что они делают? — пробормотал один из матросов. — Зачем они так встали?
Я схватил подзорную трубу. Хитрый маневр? Заходят с фланга? Но чем дольше я смотрел, тем холоднее становилось внутри. На юте флагмана Апраксина, рядом с адмиралом, стояла знакомая, грузная фигура. Меншиков. Его лицо было деловым и непроницаемым, как у купца, заключающего выгодную сделку.
Я опустил трубу.
Мои люди в оцепенении смотрели то на Карла, то на приближающийся русский флот, их лица медленно вытягивались от ужасающего, немыслимого осознания. А я смотрел на своих бойцов, у меня в голове вынырнула отвратительная догадка. Я только что привел всех в ловушку, из которой нет выхода.
От автора: если вам нравится эта история, то ставьте ❤️. Это увеличивает шансы на вероятность появления 6 тома цикла.
Глава 7
Все чувства разом отступили, вытесненные единственной мыслью — мы в ловушке.
Радостные крики на палубе сменились сначала недоуменным ропотом, а теперь и звенящей тишиной. Мои преображенцы сбились в плотные группы, инстинктивно ища защиты друг у друга. Их взгляды метались от меня к русской эскадре, в этих взглядах плескалось то же, что творилось у меня в душе: оглушающее, тошнотворное непонимание. Это ни в какие ворота не лезло. Этого просто не могло быть.
Флот Апраксина не шел на помощь. С отточенной, убийственной точностью он выстраивался в безупречную линию блокады, перекрывая нам единственный путь к спасению, к Кронштадту. Ни единого лишнего движения, ни одного сбившегося с курса вымпела. На флагмане, рядом с адмиралом, стоял Меншиков. Даже отсюда, с расстояния в полверсты, виднелась его грузная, уверенная фигура. Его физиономия была непроницаемой, как у игрока, который выложил на стол свой главный козырь и теперь ждет, когда противник осознает свое поражение.
Вопросы скользили одна на другую, я не мог понять что происходит. Впервые в этом времени у меня не было четкого ответа что делать — ни малейшего представления. Чья это игра? Меншикова? Этот интриган и казнокрад давно точил на меня зуб, видя во мне опасного конкурента, оттесняющего его от царской кормушки. Но ведь мы с ним договорились, я смог же умаслить его внутреннюю жабу.
Запереть меня здесь, позволить шведам добить, а потом списать все на мою авантюру и безрассудство — вполне в его духе. А потом явиться к Государю с печальным лицом и доложить, что неуемный барон-выскочка погубил себя и своих людей. Не слишком ли тут много свидетелей для такого вранья? С другой стороны, а решился бы он на такое без санкции сверху? Один, на свой страх и риск? Сомнительно. Слишком велик был риск самому лишиться головы, если бы я каким-то чудом выкрутился.
Значит, сам Государь. Кровь застыла в жилах, мозг отказывался принимать эту чудовищную мысль. Царь, давший мне невиданные полномочия сам загнал меня в этот капкан? Испугался? Решил, что я набрал слишком много силы, обзавелся собственной армией, личной спецслужбой, верными до гроба людьми? Испугался, что барон Смирнов, созданный его же волей, стал слишком независимым и слишком опасным? Типа вчера я строил для него флот, а завтра построю эшафот? Патриотизм в нем всегда боролся с паранойей, неужели на этот раз вторая победила? Картина Репина «Приплыли».
— Ваше благородие… что происходит? — Голос капитана Глебова дрогнул. Он стоял рядом, лицо его стало серым. — Это же наши… Почему они?..
Я не ответил, мой взгляд был прикован к коленопреклоненному шведскому королю. Карл XII. Вот он, главный трофей, который должен был вознести меня на вершину славы, а вместо этого стал камнем, тянущим на дно. И этот «камень» вдруг начал снова приходить в себя.
Шведский монарх встряхнул головой, разгоняя дурман. Его мутный поначалу взгляд сфокусировался. Он увидел свой разбитый флот, свой тонущий флагман, а потом — русскую эскадру, блокирующую пролив. И он, гений тактики, полководец от Бога, в одно мгновение оценил всю диспозицию, разглядев не спасение врага, а его внутренний раздрай, замешательство.
На его лице вспыхнул прежний, ледяной огонь. Воин до мозга костей, он продолжал сражаться даже на коленях, со связанными руками.
— Stå upp! Till vapen! De är i oordning! Framåt! (Встать! К оружию! Они в замешательстве! Вперед! — швед.) — его командный голос, ослабевший, но полный прежней властной силы, прорезал тишину.
Оставшиеся в живых на палубе шведские гвардейцы, раненная личная охрана, вздрогнули. Очнувшись от оцепенения, они с яростью ринулись на моих преображенцев, пытаясь отбить своего монарха. Приказ короля вернул им цель и смысл. На палубе снова закипела жестокая свалка.
Я оказался между молотом и наковальней. Впереди — стена из своих кораблей, готовых в любой момент открыть огонь. Позади — разрозненные, но все еще опасные остатки шведского флота. А прямо здесь, на моей палубе, разгорался бунт. Времени на раздумья не было. Ни секунды.
Сдаться Апраксину? Неминуемый конец. Меня бы судили за измену, а моих людей либо перебили бы при попытке сопротивления, либо отправили на каторгу. Сражаться со шведами до конца? Бессмысленное геройство, которое лишь отсрочит гибель на пару часов. Был только один выход. Безумный, самоубийственный, но единственный. Прорваться.
Глебов продолжил методично отстреливать врагов. Краем глаза я видел, как в нашу сторону устремилась вся шведская армада.
Я подошел к королю. Он уже пытался подняться, его гвардейцы прорубали к нему кровавый коридор. Его взгляд встретился с моим — полный торжествующей ненависти. Он думал, что победил.
Не выхватывая шпаги, которую подобрал по пути, я развернул ее в руке, перехватив за лезвие. Тяжелое, узорчатое навершие эфеса превратилось в кастет.
— Простите, ваше величество, — пробормотал я. — Ничего личного.
Короткий удар пришелся ему точно в висок. Несильный. Карл качнулся, его глаза закатились, и он безвольно осел на палубу. На этот раз — надолго.
Остатки шведских гвардейцев замерли. Их бог снова пал, на этот раз от руки трусливого варвара, ударившего исподтишка.
— Взять его! — крикнул я своим.
Двое моих бойцов подхватили обмякшее тело короля и поволокли его к трапу, ведущему в трюм. Глебов таки добил врагов, кто не сдался нам. Палубы была скользкой от желеистых сгустков крови.
Я обернулся к своим людям. К Глебову, к де ла Серде, к десяткам измазанных в крови и пороховой гари лиц, смотревших на меня с надеждой и ужасом.
— Слушать мою команду! — громко проорал я. — Штурвал — на норд-ост! Машине — полный ход! Готовимся к прорыву!
Глебов уставился на меня, как на сумасшедшего.
— Но, барон… там же наши… Апраксин…
— Это приказ, капитан! — отрезал я. — Мы идем сквозь них. Напролом. Кто встанет на пути — его проблемы. Выполнять!
На мгновение мне показалось, что никто не сдвинется с места. Идти на таран своих же — за гранью понимания, за гранью воинского долга и простой человеческой логики. Глебов смотрел на меня, на его лице было все написано — шла борьба: присяга против здравого смысла, приказ командира против очевидного самоубийства. Но рядом с ним стоял де ла Серда. Старый испанец, не моргнув глазом, выхватил шпагу и молча указал ею вперед, в сторону блокады. Этот