— Худо дело, Андрей, — сказал он, вытирая ветошью руки, навсегда впитавшие в себя запах машинного масла. — «котел» лихорадит. Стучит, будто дятел в дупле, и греется так, что сало на подшипниках кипит.
В машинном зале гул стоял такой, что приходилось кричать. «Хозяин» работал на пределе, его корпус сотрясала мелкая, нервная дрожь. Проведя несколько часов в тщетных попытках поставить диагноз, Нартов слушал металл через деревянный брусок, словно лекарь — грудь больного, щупал валы, проверял зазоры. Местные с мужиками предлагали свои, проверенные методы: подтянуть, подбить, сменить уплотнители, — но Нартов лишь качал головой — болезнь гнездилась не снаружи, а внутри.
— Масло, — бросил он, перекрикивая грохот. — Дай мне пробу из главного картера.
Потап с недоумением пожал плечами, просьбу выполнил. В небольшой склянке, которую Нартов принес в свою временную лабораторию, плескалась густая, темная жидкость. Рассмотрев каплю под единственной на весь завод лупой, он увидел то, что ускользнуло от всех. В масле плавали крошечные, едва различимые блестки, похожие на истертый в пыль наждак.
— Песок? — прошептал он сам себе. — Кто-то сыплет песок в кровь машины? На песок не похоже, слишком мелкий.
Разговор с Потапом ничего не дал — тот лишь отмахнулся.
— Да что ты выдумываешь, механик! Песок! Откуда ему там взяться? Это стружка металлическая от износа. Устала машина, вот и сыпется.
Все доводы разбивались о глухую стену: для старого мастера машина была живым существом, способным болеть и стареть, а сама идея злого умысла, технологической диверсии, не укладывалась в его голове. Тем временем Орлов, узнав о «болезни», вел собственное расследование. Его интересовали рабочие, заливавшие масло. Нашелся тот быстро — получив расчет, он уже третий день беспробудно пил в местном кабаке. Орлов подсел к нему, угостил штофом водки. Разговор поначалу не клеился. Рабочий, перепуганный до смерти, лишь твердил, что делал все по инструкции. Но когда Орлов «случайно» выложил на стол несколько серебряных монет, глаза пьяницы блеснули жадностью, и они развязали ему язык: некий «радетель за народное дело» дал ему мешочек с «особым порошком для лучшей притирки деталей» и велел добавить в масло.
Катастрофа разразилась на следующий день. Нартов снова был в машинном зале, когда вибрация достигла критической точки. Металл стонал, протестуя против невидимого насилия.
— Глуши! — закричал Нартов, но было уже поздно.
С оглушительным хлопком лопнул один из приводных ремней, хлестнув по стене. Следом с пронзительным визгом сорвало предохранительный клапан, и помещение мгновенно заполнилось обжигающим паром. Люди в панике бросились к выходу. Потап, старый механик, вместо того чтобы бежать, кинулся к главному рычагу в отчаянной попытке сбросить давление вручную.
И тут «Хозяин» умер. Раздался чудовищный, нутряной хруст, будто сломали хребет живому гиганту. Истерзанный абразивом главный вал не выдержал и лопнул. Освобожденный от нагрузки многопудовый шатун превратился в неуправляемое ядро, снося все на своем пути. Он размолотил редуктор, пробил стенку цилиндра и замер, вонзившись в кирпичную кладку.
Когда пар рассеялся, открылась картина апокалипсиса. На месте машины дымилась груда искореженного металла. Под обломками чугунной станины лежал Потап. Он был мертв.
Потрясенный Нартов стоял посреди этого хаоса. Это была идеально исполненная диверсия. Но в его голове бился один вопрос, на который не было ответа: «Кто? Кто в этой стране, кроме него самого и барона Смирнова, способен на такое?»
Впервые он столкнулся с врагом, который мыслил его же категориями. Эта мысль ужасала сильнее всего.
Когда из-под искореженных балок извлекали тело Потапа, в разрушенный машинный зал вошел Никита Демидов. Хозяин Урала, привыкший, что металл покоряется его воле, смотрел, как металл убил его лучшего мастера. Обведя взглядом своих растерянных, испуганных, бесполезных приказчиков, он остановился на питерских. Капитан Орлов, отбросив маску простака, уже командовал разбором завалов, и его резкий, властный голос вносил в хаос подобие порядка. Рядом, не обращая ни на кого внимания, на коленях изучал останки «Хозяина» Нартов, соскребая в склянку черную жижу из разбитого картера, точно следователь на месте преступления.
Первая мысль Демидова была понятной: провокация. Идеальный удар, чтобы технологии Смирнова показать не в лучшем свете. Но — зачем? Подойдя к Нартову, как раз поднявшемуся с колен, он тихо, но с явной угрозой произнес:
— Хитро придумано, механик. Признаю, чисто сработано. Теперь, надо полагать, будешь мне новые машины предлагать?
Нартов посмотрел на него без страха и заискивания.
— Не я это сделал. И не ваши люди. Это сделал тот, кто хочет, чтобы ваши заводы встали навсегда. Машину отравили.
Демидов криво усмехнулся, хотя в глубине души уже зародилось сомнение. Уничтожение машины ставило под сомнение существование всей их совместной Компании — слишком тонкая и рискованная игра для Смирнова. А ведь именно барон заинтересован в благополучии Компании.
— Слова, — бросил он. — Мне нужны доказательства.
Так началось их странное, полное недоверия сотрудничество. Отдав негласный приказ следить за каждым шагом питерских, Демидов, тем не менее, выделил Нартову свою лучшую лабораторию и любых мастеров по первому требованию. Пока Нартов колдовал над пробами, Демидов вел собственное расследование. Всех приказчиков и начальников смен он запер в амбаре, устроив им допрос по своим, уральским, методам. В них он искал предателя, который проспал или продал своего хозяина.
Через два дня Нартов позвал его. На предметном стекле под лупой лежала горстка серого порошка.
— Я сначала думал — кислота, — начал объяснять Нартов, больше похожий на ученого, чем на механика. — Но пробы ничего не дали. Потом грешил на плохой металл, но излом чистый. А это, — он указал на порошок, — не песок. Это корунд. Я вспомнил, как мы с бароном Смирновым спорили о шлифовке. Он твердостью уступает только алмазу. Кто-то методично истирал этим порошком нутро нашей машины. И ведь мало кто знал, что мы везем сюда такой огромный паровой котел. Это не авария, а убийство. И убийца — чертовски умный инженер.
Демидов долго смотрел на серую пыль. Сомнений не оставалось. Подтверждение пришло в тот же вечер: прискакал гонец от Орлова, чьи люди ищейками прочесывали окрестности. След горбоносого агитатора, исчезнувшего сразу после катастрофы, нашелся. Вопреки ожиданиям, диверсант уходил на север, к Соликамску, к старым торговым путям, ведущим на Архангельск.
— Перекрыть все дороги на север! — рявкнул Демидов своим людям. — Каждую подводу и пешего проверять! Живым или мертвым, он должен быть здесь!
Охота началась. Это была погоня за призраком, носителем враждебной технологии. Двое суток Орлов и следопыты Демидова шли по следу, настигнув беглеца в лесу, у переправы через реку. Завязалась короткая, жестокая схватка. Горбоносый дрался как обученный солдат, отчаянно и умело, но его скрутили.
Когда диверсанта ввели в контору, Демидов уже знал все ответы. Его взгляд скользнул по избитому, полному ненависти лицу горбоносого, задержался на Нартове, уже раскладывавшем на столе эскизы новой машины, и остановился на капитане Орлове, чье лицо было мрачным.
Демидов наконец понял куда ввязался. Враг бил по самой идее промышленной России, а не по Смирнову или Демидову.
Конкуренция закончилась.
Подойдя к столу, он аккуратно отодвинул эскизы Нартова и развернул большую карту своих уральских владений.
— Здесь, — он ткнул пальцем в точку рядом с разрушенным цехом. — Будет стоять новый. Вдвое больше. Камень, лес, люди — все, что нужно, будет завтра утром. Строй, механик.
Он повернулся к Орлову.
— А ты выжми из этого все, до последней капли. Я хочу знать, кто за ним стоит.
Орлов скрыл улыбку, потому как Демидов отдал приказ ему не как подчиненному, а как своему союзнику на общем поле боя.
Из подвалов демидовской конторы редко возвращались с прежним взглядом на жизнь. Получив от Демидова полный карт-бланш, Орлов превратил один из этих каменных мешков в театр одного актера. Пытки были бы слишком простым решением. Орлов ломал диверсанта методично, лишая его сна, времени и воли: оглушающая тишина днем сменялась внезапными, изматывающими допросами ночью. Не повышая голоса, он задавал одни и те же вопросы, переставляя слова, заходя с разных сторон, вплетая в них обрывки правды и лжи, пока мир пленника не превращался в вязкий, серый туман. Всему этому его обучил Смирнов.
На четвертые сутки инженер Гюнтер Шмидт заговорил, правда, будучи профессионалом, он и сломавшись продолжал вести свою войну, скармливая Орлову тщательно подготовленную легенду: мифическая база в Астрахани, связи с турецкими пашами — все, чтобы пустить расследование по ложному, южному следу. Однако Орлов, чувствуя фальшь, давил на единственную деталь — корунд. Откуда? Кто научил? И здесь Шмидт допустил ошибку: в одном из ответов, пытаясь придать вес своей лжи, он обронил название — операция «Железная ржавчина».
Это бессмысленное кодовое имя и стало зацепкой. Бунтовщики не будут называть сам бунт каким-нибудь названием. Орлов прекратил допрос. Большего из этого человека было не выжать.
А наверху, в конторе, кипела другая битва. На огромном столе лежали чертежи новой паровой машины, и Нартов предлагал смелое, почти дерзкое решение — цельнолитой цилиндр для компаундной схемы.
— Мы получим вдвое больше мощи при том же расходе угля! — доказывал он, водя грифелем по бумаге.
— Мы получим гору брака и потраченный впустую металл, — парировал Демидов, чье осунувшееся лицо стало еще жестче. У демидова было несколько мастеров, которые на пальцах объясняли то, что предлагал Нартов. — Мои мастера не отольют такую махину с нужной точностью. Форму поведет, стенки пойдут раковинами. Давай сделаем составной, из трех частей, а потом стянем.
— Он будет травить пар по всем швам! Половину силы потеряем! — Нартов вскочил, его лицо пылало от негодования.