Ощутив это, Изабелла быстро свернула разговор и, пожелав нам обоим скорейшего выздоровления, поспешно удалилась.
Когда дверь за ней закрылась, я откинулся на подушки и прикрыл глаза. Давящую тишину внезапно расколол его голос.
— Здесь ошибка.
Я открыл глаза. Алексей смотрел на меня в упор, зажав в руке отчет Нартова — тот самый, что он читал полчаса назад.
— Здесь, — ткнул он пальцем в одну из строк. — Нартов предлагает использовать графит для смазки. Однако при высоких температурах и трении графит сожжет все.
Я опешил.
Вот те и «неравенство». Либо Алексей хочет таким образом выделится, либо Нартов допустил ошибку. В последнее я не верил. Значит, первое.
— Откуда ты…
— Я читал отчеты по испытаниям порохов, — отрезал он. — Там упоминалось, что графитовая пыль ускоряет износ стволов. Принцип тот же. Он неправ. И я могу это доказать.
Даже так? Неужели Нартов ошибся? Не может быть. Или он это намеренно сделал? Да нет, бред же.
Алексей встал из-за стола и прошелся по комнате. Прежнюю подавленность в его движениях сменила сосредоточенная энергия. Мой самый рискованный проект только что подал голос. И голос этот мне определенно нравился.
Передо мной стоял молодой, злой и, как оказалось, очень неглупый хищник, учуявший первую кровь — чужую ошибку.
— Хорошо, — сказал я. — Доказывай.
Он принял вызов. Следующие несколько часов превратились в напряженный мозговой штурм, в котором я заставил его разложить проблему на составляющие. Привлекая писаря, он, с заметными отголосками моего же инженерного подхода, начал диктовать: «Причина первая: недостаток экспериментальных данных. Причина вторая: перенос технологии без учета изменения условий применения…» На выходе получился наш первый совместный технический анализ. Я лишь задавал наводящие вопросы, а он, после коротких пауз, находил ответы. К вечеру на столе лежал подробный, аргументированный документ, готовый к отправке Нартову.
— Отправь это с моим курьером, — распорядился я. — От своего имени.
Удивленно вскинув глаза, он возразил:
— Однако это твои мысли…
— Мысли мои, ошибку нашел ты. Заслуга твоя.
Он промолчал, но в его глазах вспыхнул азартный огонек. Наконец-то он получил то, чего жаждал, — признание. Не жалость, не снисхождение, а подтверждение его правоты в профессиональном споре. Пожалуй, куда более действенное лекарство, чем все микстуры лекарей.
Неужели Нартов все это предусмотрел? Не похоже на него, это тонкая психологическая работа, Нартов же — абсолютный гений, ему нет дела до таких нюансов. Или может Брюс нашептал ему что-то? Достали уже эти интриги…
На следующий день явилась новая гостья. Появление Анны Морозовой — полная противоположность визиту Изабеллы. Никакой растерянности, никакой эмоциональной суеты. Войдя в комнату уверенным, пружинистым шагом хозяйки, она принесла с собой эдакий порядок. Она Поздоровалась с царевичем и повернулась ко мне.
— Доброго здравия, бригадир. — Ее голос звучал деловито. Окинув меня быстрым, оценивающим взглядом, она словно прикидывала, насколько я еще боеспособен. \
— Новости есть, Анна Борисовна? — спросил я, сразу переходя к сути.
— Есть, Петр Алексеевич. И не самые добрые.
Не присаживаясь, она положила на стол передо мной несколько аккуратно сложенных листов.
— Первый обоз с карельским дубом и тульским углем, как и договаривались, вышел из Москвы. Однако под Тверью его остановили. Предлог — проверка по личному распоряжению людей светлейшего князя. Продержали два дня. Груз теперь прибудет с опозданием.
Господи, как предсказуемо. Задержать поставки, чтобы накрутить цену на смежном контракте… Классика жанра, уровень мелкого завхоза, а не государственного деятеля. Он даже не пытается скрыть следы. Не интрига, а детская шалость, платить за которую, к сожалению, придется солдатскими жизнями.
— А это, — она положила рядом еще один лист, — выписка из счетов на закупку сена для кавалерии, что пойдет на юг. Взгляните на цену. Вдвое выше рыночной. Подряд, разумеется, у человека, близкого к Александру Даниловичу. Теряя на угле, он с лихвой отбивает свое на овсе.
Я слушал ее, сохраняя спокойствие. Для меня это была не трагедия, а рядовая операционная задача. Не знаю, зачем она все это сейчас говорит, ведь могла бы и обождать с этим.
Молчавший до этого Алексей не выдержал. В происходящем он видел прямое оскорбление государства.
— Но ведь это… это прямой убыток для казны! Воровство! — вырвалось у него.
А вот зачем — чтобы был свидетель и заступник на стороне Морозовых. Или я слишком сильно смотрю на это с негативной точки зрения?
Анна лишь на мгновение перевела на него свой спокойный взгляд, в котором читалось легкое удивление, словно мебель вдруг заговорила.
— Война всегда убыток, ваше высочество. Вопрос лишь в том, кто его оплачивает, — отрезала она и снова повернулась ко мне, ожидая решения.
На ее лице сквозило что-то такое — живое, теплое, почти восхищение. Она видела во мне союзника, партнера для большой игры.
— Хорошо, — сказал я. — Готовьте бумаги. Я передам их Брюсу. Уверен, цифры скажут сами за себя.
Все таки эти товары нужны были в том числе и в Игнатовском, а Меншиков начинает заигрываться.
— Бумаги будут у вас к вечеру, — коротко ответила она. — Выздоравливайте, бригадир. Вы нужны нам на ногах.
Бросив на меня последний, долгий взгляд, в котором смешались поддержка, обещание и едва скрытая симпатия, она развернулась и вышла так же стремительно, как вошла.
Когда ее шаги затихли в коридоре, я взглянул на Алексея. Подперев голову рукой, он задумчиво смотрел на дверь.
— Сильная женщина, эта Морозова, — произнес он скорее себе, чем мне. — И, похоже, весьма сведуща в государственных делах. Нечасто встретишь купчиху, что так смело судит о подрядах светлейшего князя.
Сделав паузу, он перевел на меня свой холодный, изучающий взгляд.
— И на тебя, барон, смотрит с явным интересом. Впрочем, чему удивляться? Союз нового ума и старых денег всегда был залогом процветания… для тех, кто его заключает.
Я молча встретил его взгляд. В его голосе звучала ирония будущего монарха, оценивающего политический альянс.
Вот хитрец, хочет отвадить меня от Изабеллы? Сватает Морозову? Так-то я и не претендую на испанку, она скорее очень хороший исполнитель и товарищ (насколько красивая девушка может быть этим товарищем).
Ирония Алексея сработала как катализатор. Мы отбросили остатки формальностей, перестав ходить вокруг да около. Наша палата мгновенно превратилась в штаб, где я, прикованный к койке, был генералом без армии, а моими руками и ногами стал наследник престола. Первым делом мы взялись за уроки недавней катастрофы.
— Бумагу, — скомандовал я, и Алексей без лишних слов пододвинул к койке небольшой столик с письменными принадлежностями.
Ни о каких революционных прорывах речи не шло. После такой аварии любой здравомыслящий инженер думает прежде всего о безопасности. Привыкший к системному анализу, мой мозг отсекал лишнее.
— Пиши. Проект «Бурлак». Доработки первоочередной важности. Пункт первый: система экстренного гашения. Рычаг, напрямую соединенный с клапаном сброса пара. Красный, чтобы даже слепой в дыму нашел. Дернул — и машина встала. Мгновенно.
Скрипя пером, Алексей предельно сосредоточился. Он буквально переживал каждое слово, пропуская его через фильтр собственного горького опыта.
— Пункт второй: тормозная система. Не на вал, это мы зря так, надо прямо на колеса. Ленточный, с приводом от отдельного рычага. Простой, как топор, и надежный, как гильотина. Чтоб в землю вгрызался. Пункт третий: рулевое управление. Для всех тяг и шарниров — тройной запас прочности. Не литые, а кованые, многослойные, как клинок хорошей сабли. Чтобы не ломались, а гнулись.
Я диктовал, он записывал, лишь изредка останавливаясь для короткого, уточняющего вопроса.
— А как быть с человеческой ошибкой? — спросил он, подняв глаза. — Я ведь… я просто слишком сильно повернул.
— И об этом подумаем. Значит, так. Создаем правила для машины, потом уже и саму машину доведем до ума. Назовем… «Устав по управлению и боевому применению самоходной машины».
Эта идея его захватила, превратив из секретаря в соавтора. Наши споры превратились в столкновение двух подходов: я предлагал решения как инженер, он же оценивал их с точки зрения человека, сидевшего за рычагами в момент катастрофы.
— Экипаж из двух человек — механик и помощник, — диктовал я.
— Двоих мало, — тут же возразил он. — Один следит за котлом и топкой, второй — за дорогой и рычагами. А кто отстреливаться будет, если татары из-за холма выскочат? Нужен третий — стрелок с фузеей. Иначе они беззащитная мишень.
Я на мгновение замолчал.
А он хорош! Мой ученик был прав. Моя мысль билась об эффективность, его — о выживаемость. И его логика была безупречной.
Дни тянулись медленно. За окном шла жизнь: строился город, готовилась к походу армия, а я, запертый в четырех стенах, изнывал от бездействия. Декарт, к слову, был скучен, что не было новостью. Мозг, не получая привычной нагрузки, начал бунтовать, и от скуки, как это часто бывает, родилась идея.
По моей просьбе Алексей принес кипу бумаг, и я погрузился в отчеты по предыдущей компании захвата Азова. «Гонец прибыл на восьмые сутки… Дороги размыты…» Восемь суток! За это время армия могла трижды попасть в окружение. Связь. Вернее, ее отсутствие — вот ахиллесова пята любой армии, любой империи. Мы строим машины для пушек, но полагаемся на загнанную лошадь для передачи приказа. Абсурд.
— Дай-ка чистый лист.
На бумаге начали появляться знакомые с детства символы: катушка индуктивности, источник тока, прерыватель, электромагнит.
— Что это за знаки? — с любопытством спросил Алексей, заглядывая через плечо.
— Это, ваше высочество, — ответил я, чувствуя, как внутри разгорается знакомый азарт, — способ разговаривать через сотни верст. Мгновенно. Мы заставим молнию служить нам гонцом.