Она говорила со мной, но посматривала на Анну. Вежливый деловой предлог, за которым легко читалось желание прервать наш разговор и оценить соперницу вблизи.
— Чуть позже, баронесса, — ответил я. — Передайте капитану, что я подойду, как только смогу.
Изабелла коротко кивнула и, одарив Анну последним долгим взглядом, вернулась к отцу. Не успела она отойти, как рядом несмело возникла Любава.
— Петр Алексеевич, может, еще горячего сбитня гостям? А то остывает…
Ее тихий голос прозвучал донельзя неуместно в этой атмосфере больших дел и тонких интриг. Отчаянная попытка напомнить о себе, остаться частью моего мира, из которого она стремительно выпадала.
— Спасибо, Любава. Не нужно, — мягко, но твердо ответил я. — Распорядись лучше, чтобы вина не жалели.
Она опустила глаза и молча пошла прочь. Я проводил ее взглядом.
— Вы окружили себя верными людьми, — задумчиво произнесла Анна, не упустившая, разумеется, ни одной детали. — Однако верность, бригадир, — самый хрупкий товар. Ее нужно постоянно подпитывать.
— Знаю, — коротко ответил я. — Доверием, общим делом и, чего уж греха таить, деньгами. Главное, чтобы люди верили в то, что мы строим.
Наш разговор с Анной прервало движение у камина. Отделившись от группы, царевич Алексей на мгновение задержался, глубоко вдохнув, и уверенно направился через зал — где уединились Никита Демидов и его новый начальник безопасности Андрей Ушаков, разбирая какие-то бумаги.
— А вот и ваш самый рискованный проект, бригадир, — негромко бросила Анна, провожая царевича цепким взглядом. — Выглядит… иначе. В Москве до сих пор судачат о той аварии, и не все в вашу пользу.
— Я лишь дал ему дело, Анна Борисовна. Остальное он сделал сам, — ответил я, наблюдая за каждым его движением. — Мальчик, которого можно было поучать, остался в прошлом. Теперь он — будущий хозяин всего этого. И, кажется, начинает это понимать.
— Понимать? — Анна с проницательной усмешкой посмотрела на меня. — Смотрите-ка, бригадир. Промышленники, инженеры, шпионы… не хватает только казначея и судьи, и можно собирать Малый совет при наследнике. Весьма предусмотрительно.
Скрытый вопрос в этих фразах меня напряг. Впрочем, отвечать и не пришлось: развернувшееся у стола действо говорило само за себя. Подойдя к промышленнику, Алексей выдержал выверенную паузу, заставив того поднять на него глаза.
— Никита Демидович, — голос царевича звучал ровно и по-деловому. — Я изучил последние отчеты с Урала для Компанейской Казны. Поставки чугуна идут с опережением графика, несмотря на трудности с подвозом руды. Мое почтение вам и вашим мастерам. Государь будет доволен.
Демидов оторвался от бумаг, и на его лице отразилось изумление. Увидеть перед собой человека, оперирующего его же цифрами, было для старого рудознатца полной неожиданностью. Он крякнул, грузно поднялся и даже слегка поклонился — жест, который от него дорогого стоил. С другого конца зала за сценой наблюдал старый Морозов, одобрительно крякнув в бороду.
— Стараемся, ваше высочество, — пробасил Демидов, и в его голосе прозвучало неподдельное, грубоватое уважение. — Для дела государева, да для общего нашего… ничего не жалко. Коли и дальше так пойдет, к весне первые несколько саженей поставим!
Коротко кивнув, Алексей принял ответ как должное и перевел взгляд на Ушакова.
— А вам, Андрей Иванович, отдельная благодарность за подробные донесения о настроениях на заводах. Информация — ключ к порядку. Продолжайте в том же духе.
После этого он неспешно направился через зал, на ходу обменявшись парой слов с Магницким, отчего тот даже расплылся в довольной улыбке. Это была демонстрация силы: он вникает во все.
— Вот вам и ответ, Анна Борисовна, — тихо сказал я. — Я — всего лишь наставник, который учит будущего Императора самому главному: как заставить механизм работать. А эти люди — не мой двор. Это его будущие шестеренки, рычаги и маховики. И он должен научиться понимать их устройство, иначе вся машина развалится.
Анна долго молчала, наблюдая, как Алексей наконец подходит к Изабелле. Та, заметив его, вышла навстречу.
— Вы создаете нечто большее, чем просто союзников, — наконец произнесла Анна, и голос ее стал серьезен. — Эти люди… они другие. Не то что наши московские бояре, способные лишь считать барыши от старых вотчин. С такими людьми можно строить новое дело, Петр Алексеевич.
Тем временем Алексей с горящими глазами начал что-то рассказывать испанке. Слов было не разобрать, но его воодушевление било через край. Говорил он заговорщицким шепотом, который, впрочем, долетал до нас:
— Представляете, баронесса, я нашел ошибку! Ошибку в расчетах его лучшего инженера, самого Нартова! Бригадир сначала не поверил, но я доказал. Он даже позволил мне самому составить ответ! От своего имени!
Сейчас он был мальчишкой, получившим высшую похвалу. И Изабелла, видя этот искренний порыв, тепло и ободряюще улыбнулась ему.
— Вы играете с огнем, — тихо произнесла Анна. — Вы создаете Императора. Но если ваш механизм даст сбой, он похоронит под обломками не только вас, но и всю Империю.
Очередной спор Демидова и старого Морозова о ценах на уральский чугун уже грозил перейти в открытую перепалку, когда Алексей, оторвавшись от увлеченной беседы с Изабеллой, вдруг поднялся. Негромкий стук серебряного кубка по столу в наступившей тишине прозвучал неожиданно. Все взгляды обратились к нему. Он обвел зал долгим, серьезным взглядом, задержавшись на каждом, и лишь убедившись, что все внимание приковано к нему, поднял кубок.
— Господа! — его голос звучал на удивление зрело, без прежней робости. — Сегодня великий день для нашего Отечества. Впервые за многие сотни лет на нашей земле вновь есть хозяин — Император, помазанник Божий. И пока он на южных рубежах будет биться за нашу державу, наш долг — быть ему верной опорой здесь. Я хочу поднять этот бокал за здоровье и многие лета их императорских величеств, Государя Петра Алексеевича и Государыни Екатерины Алексеевны!
Он произнес это без запинки, отчеканив титул «Императрица». Не тост, а политический манифест. Этим шагом наследник публично и безоговорочно признавал новую реальность, разом развеивая слухи о своем недовольстве и пресекая в зародыше любые интриги вокруг статуса Екатерины. Зал взорвался криками «Виват!», и даже старый Морозов, известный приверженец старины, с одобрительным ворчанием осушил свой кубок до дна.
Когда шум стих, Алексей не опустил свой бокал. Выдержав паузу, он вновь приковал к себе всеобщее внимание.
— И второй тост… — продолжил он, его взгляд нашел меня в толпе. — Я хочу поднять за человека, который в самые темные для меня дни не отвернулся, не осудил, а заставил меня работать. Который вернул мне веру в себя и показал, что истинная сила — в знании, в деле, а не в титуле. За моего наставника и, смею надеяться, друга.
Сделав шаг вперед, в самый центр зала, он поднял кубок выше.
— За бригадира Петра Алексеевича Смирнова! За лучшего учителя, которого только мог пожелать себе наследник Империи!
Зал затих. Мертвая тишина. Первый тост был данью уважения власти, однако второй стал актом ее перераспределения. Все, от Демидова до последнего офицера, в этот миг осознали, что на их глазах происходит нечто необычное. Публично назвав своим другом инженера-выскочку, наследник возносил своего учителя на недосягаемую высоту и ставил себя в позицию ученика. Этот шаг окончательно цементировал наш союз и обозначал новую расстановку сил для всех присутствующих.
Я встретил его взгляд. В нем была и благодарность, и вызов. Он сделал свой ход, теперь ответ был за мной. Я поднял свой кубок.
— За будущее Российской Империи, ваше высочество. И за ее будущего Императора.
Тихий звон наших бокалов стал звуком рождения нового, могущественного альянса. Мой самый рискованный проект увенчался успехом. Оглушительным.
Однако одного взгляда на сосредоточенные, просчитывающие все наперед лица Морозова, Демидова и даже Анны было достаточно. Создав этот новый центр силы, я немедленно породил и новую, пока еще невидимую оппозицию.
Глава 11
Утро двадцать второго января навалилось на Игнатовское промозглым холодом, который пробирал, казалось, сквозь толстые стены усадьбы. Отгремевший до полуночи вчерашний пир оставил после призрачный запах еловой хвои, оплывшего воска и тяжелого вина. Праздник закончился. В главном кабинете за длинным дубовым столом вершилось настоящее, а не парадное рождение Империи. Здесь, в этой тишине, собрался весь костяк новой России, ее промышленный и финансовый хребет, и теперь оставалось лишь проверить, выдержит ли эта конструкция собственный вес. Во главе стола, на демонстративно уступленном мною месте, сидел царевич Алексей. Непривычный к этой роли, он держал спину неестественно прямо. Парень изо всех сил старался выглядеть хозяином положения, хотя в его глазах плескалась неуверенность — он буквально кожей ощущал взгляды, устремленные на него.
Тяжелый, хозяйский взгляд Никиты Демидова, мыслящего тоннами чугуна и тысячами крепостных душ. Я видел в нем и металл для армии, и расчет, прикидывающий, на сколько можно будет «подвинуть» казну на новом военном заказе. Союзник, который при первой же возможности откусит тебе руку по локоть в вопросах финансов. Напротив него — Борис Морозов, старый, хитрый лис, чьи глаза видели торговые пути, баланс прибылей и убытков. Анна и Изабелла расположились чуть поодаль, каждая — воплощение своей стихии: Анна — живой, цепкий ум московского купечества, Изабелла — холодная, отточенная логика европейской аналитики. Рядом с ними замер Андрей Нартов, для которого весь этот совет был лишь досадной помехой, отвлекающей от чертежей нового прокатного стана. Я же, сидя сбоку, исполнял роль наблюдателя, режиссера, смотрящего, как его главный актер впервые выходит на сцену без суфлера. Государев указ о создании «Общей Компанейской Казны» был подписан, и сегодня нашему банку предстояло пройти первое боевое крещение.