— Петр Алексеевич, — позвала меня Анна, не отрывая взгляда от карты. Ее голос звучал деловито, без тени вчерашней игривости. — Производство — это половина дела. Вторая половина — заставить товар двигаться. Наша торговая сеть готова взять на себя все это. Мы можем обеспечить подвоз сырья к вашим и демидовским заводам и развоз готовой продукции по полковым складам. Мы знаем все тропы, все броды, всех приказчиков и воевод на пути от Москвы до Азова. В прошлом году наш караван с солью застрял под Тверью на три недели. Мы тогда понесли убытки, зато теперь знаем там каждую кочку и каждого мздоимца. Мы сделаем так, чтобы каждый ваш ящик дошел до цели.
Она говорила на языке возможностей и прибыли, который был мне абсолютно понятен. Передо мной был идеальный операционный директор, готовый взять на себя самую нудную и неблагодарную, но жизненно важную часть работы. Я уже готов был согласиться, когда из угла комнаты раздался тихий, но отчетливый голос Изабеллы.
— Вы говорите о движении, госпожа Морозова. А я бы сперва подумала о том, что может это движение остановить.
Подойдя к столу, она положила тонкий палец на карту, на синюю нитку морского пути из Лондона в Петербург.
— Олово, — произнесла она одно это слово, и оно прозвучало как выстрел. — Весь наш проект, держится на одном-единственном моменте, который находится в Лондоне. Вспомните войну за испанское наследство. Англичане, контролируя поставки селитры, едва не поставили Францию на колени. Стоит им сейчас перекрыть нам поставки олова под любым предлогом — и все наши заводы встанут. Вся наша луженая жесть превратится в ржавый хлам. Мы все отдаем в руки нашего главного врага.
Их диалог превратился в поединок двух мировоззрений. Анна, как истинный практик, видела проект изнутри, для нее главным было наладить процесс и получить прибыль. Изабелла же смотрела на него снаружи, глазами стратега, оценивающего глобальные риски. Одна предлагала решение на сегодня, в то время как другая предупреждала о проблеме, которая неминуемо возникнет завтра.
И что же мне делать? Глупо строить завод, не подумав о логистике. Еще глупее — ставить всю отрасль в зависимость от милости англичан.
— Хорошо, — сказал я, прерывая затянувшееся молчание. — Мы будем действовать по обоим направлениям. Анна Борисовна, — я повернулся к Морозовой, — вам нужно то, что вы понимаете лучше всего — движение, живые деньги. Я поручаю вам проработать детальный план. Мне нужны сроки, ответственные лица. Заставьте этот механизм работать.
Она коротко кивнула. Победа в этом раунде осталась за ней.
— А вам, баронесса, — я перевел взгляд на Изабеллу, — задача иная. Вам нельзя давать рутину, вы в ней зачахнете. Вам нужна задача для ума, глобальная. Подготовьте мне аналитическую записку. Все, что нам известно о мировом производстве олова. Другие поставщики. Возможность организации тайных экспедиций через голландцев. Способы его замены. Мне нужны альтернативы.
Я использовал сильные стороны обеих, дав каждой задачу по уму и амбициям. Что ж, пусть пободаются. В споре двух этих турбин наверняка родится полезный КПД. Хотя у меня уже есть на примете решение, но это уже пусть будет сюрпризом для них.
Вечером, когда Игнатовское погрузилось в сон, я сидел в кабинете, пытаясь сосредоточиться на отчетах Нартова. Тихий стук в дверь заставил меня оторваться от бумаг. На пороге стоял один из преображенцев Брюса — молчаливый парень с непроницаемым лицом. Он без лишних слов протянул мне небольшой, запечатанный сургучом пакет и тут же скрылся. Заперев дверь на засов, я зажег еще одну свечу и, используя наш с Брюсом ключ, принялся за работу. Да-да, я научил его шифроваться, а он практиковался на наших сообщениях друг другу.
Нога от нервного напряжения заныла с новой силой. Буквы и цифры плясали перед глазами, но постепенно, символ за символом, передо мной вырисовывался мрачный текст.
«Ситуация сложная, — писал Брюс. — Турки дерутся с невиданным доселе упорством. Их артиллерия бьет на удивление метко по всем правилам инженерной науки. Похоже, слухи о европейских советниках — правда. Ясно, там не пастухи с ятаганами, а кто-то из учеников Вобана. Мы увязнем в позиционной войне. Армия понесет потери от болезней и стычек».
Я остановился, перевел дух. Картина прояснялась. Мы столкнулись не с дикой ордой, а с грамотным, хорошо подготовленным противником, который использует против нас наши же европейские методы.
Я продолжил расшифровку.
«Государь только выехал в путь. Он будет в ярости. Плохо. В ярости он способен наломать дров. Твой порох и пушки хороши, но их нужно больше, и их нужно подвезти сквозь непролазную грязь. Срочно. Одними телегами эту войну не выиграть. Думай, барон».
Я отложил расшифрованный лист. Наш технологический перевес, на который я так рассчитывал, оказался не столь велик. Брюс требовал чуда.
В конце концов, оставив недопитый чай, я, опираясь на палку, дохромал до мастерской. Несмотря на поздний час, Андрей Нартов был на месте.
Кто бы сомневался. Фанатик.
В свете нескольких сальных свечей он колдовал над деталями для волочильного стана, но, увидев меня, тут же все отложил. На верстаке, разобранная на части, лежала СМ-1. Ее отлаженный механизм казался мне устаревшим, неуклюжим. Донесение Брюса не давало покоя.
— Мы можем сделать ее скорострельнее, Андрей, — задумчиво сказал я, беря в руки тяжелый, идеально выточенный ствол. — Можем сделать патрон мощнее. Но это все тот же путь. Количественный. Экстенсивный, как говорят ученые мужи. Мы просто будем быстрее и дальше бросать кусок свинца. А нужен качественный скачок. Нечто, что заставит их инженеров выбросить свои логарифмические таблицы и перекреститься.
— Так ведь можно, Петр Алексеевич, — тут же откликнулся Нартов, его глаза загорелись азартом. Он схватил грифель и начал быстро набрасывать эскиз на куске пергамента. — Смотрите, вот если мы здесь поставим пружину пожестче, а здесь изменим угол подачи, то сможем выиграть полсекунды на перезарядке! А если шаг нарезов изменить, пуля полетит ровнее, кучность повысится. Мы можем еще процентов десять выжать, а то и все пятнадцать! Это же огромное преимущество!
Он прав, конечно же. Его улучшения — это полировка телеги до зеркального блеска. Она поедет чуть быстрее, но останется телегой. А турки, похоже, уже способны забросать нас мясом.
Мы проигрываем. Я проигрываю.
Отрицательно качнув головой, я начал мерить шагами мастерскую, заставляя ноющую ногу работать. Мой взгляд лихорадочно метался по знакомым предметам, которые начали обретать новый смысл. Чертежи прокатного стана… Он даст идеально ровный лист металла. Зачем? Чтобы штамповать гильзы? Мелко. Чтобы делать… пулеметные ленты? Да, ленты! Как у Максима. Стоп. Для ленты нужен унитарный патрон с металлической гильзой, а у нас их еще нет в массовом производстве. Тупик. Снова тупик. Я прошелся дальше. Взгляд зацепился за разложенные на отдельном столе калибры — эталоны точности, сердце взаимозаменяемости… Точность… Стандарт… Контейнер. Коробка для хранения.
Я замер, боясь дышать, боясь, что мысль ускользнет. Это было так просто. Так очевидно. И так страшно. Господи, что же я наделаю… Я резко обернулся к Нартову. На моем лице, должно быть, было такое выражение, что он невольно отступил на шаг.
Сердце бешено колотилось. Это было оно. Тот самый качественный скачок.
— Андрей… — прошептал я, и мой голос дрогнул от возбуждения, от осознания того, что сейчас я изменю правила войны навсегда. — А что, если… что, если она будет стрелять не пулями?
Нартов смотрел на меня, как на сумасшедшего. В его глазах читалось полное непонимание. Он ждал, что я скажу дальше.
А я смаковал эту идею, этот прорыв, который только что родился в моей голове.
Глава 12
Нартов смотрел на меня, как на сумасшедшего. В его глазах, на долю секунды оторвавшихся от отточенной детали, проступило искреннее беспокойство. Он ждал, что я скажу дальше, а я молчал, смакуя эту идею, этот прорыв, только что родившийся в моей голове и уже рвавшийся наружу, обжигая мозг своей простотой. Сердце колотилось так, что его стук, казалось, перекрывает вой метели за окном.
— Не пулями… — повторил я, мой шепот прозвучал в затихшей мастерской неестественно громко. — А вот этим.
Моя рука нашла на верстаке то, что стало последним звеном в цепи моих лихорадочных размышлений. Невзрачный жестяной ящик, герметичный контейнер проекта «Стандарт» (пробный экземпляр, который и стал залогом моей идеи для банка), разработанный нами для хранения пороха. Я протянул его Андрею.
— Вот чем, Андрей. Коробками.
Он принял его. Его мозги силились соединить несоединимое: отточенный механизм винтовки и эту грубую жестянку.
— Я предлагаю не просто улучшение, — добавил я, видя его недоумение. — Я предлагаю новую систему, где оружие, патроны и солдат становятся единым конвейером. А этот ящик — его сердце. Мы будем производить их десятками тысяч.
Повертев ее в руках, он с недоумением вернул ее мне.
— Петр Алексеич, ты бы присел, отдохнул, — его голос прозвучал мягко, почти заботливо. — День тяжелый был. А мои улучшения для СМ-1… Они ведь реальны. Мы можем дать армии оружие лучшее на десять процентов уже к весне! Это тысячи спасенных жизней. Твои же «коробки»…
Он был прав, безусловно прав. Его логичный и понятный путь обещал быстрый, гарантированный результат. Однако я знал то, чего не знал он: эта война — опасна не меньше шведской.
— Твои десять процентов, Андрей, — я покачал головой, — лишь отсрочка. Это как точить старый меч, когда враг уже строит крепости. Да, у нас есть «Дыхание Дьявола», но это редкий и страшный молот для удара по площадям, инструмент для немногих специалистов. Его не дашь в руки каждому солдату в поле. Мы не можем выиграть эту войну, играя по их правилам. Пойми, турки — не дикари с ятаганами, у них сидят толковые европейские инженеры. Они втягивают нас в позиционную войну, в осаду, в грязь. В войну на истощение, в которой мы проиграем, ведь только-только закончилась Шведская война! Наша экономика, наша «Казна»… она еще птенец желторотый, она не выдержит годы такой бойни.