На основе этих расчетов и опыта Нартова я продиктовал Алексею первый в истории России документ, который в будущем наверняка назовут строительным стандартом: «Устав о строении железных мостов и правилах их приемки». В нем было прописано все: вид стали, диаметр и шаг заклепок, а главное — технология сборки в полевых условиях с использованием временных деревянных шаблонов и лекал, решавшая ту самую проблему точности, о которой говорил Нартов.
Технологический тупик был пройден. На следующем совете «Казны» Алексей, уже без тени сомнения, поставил на голосование вопрос о выделении полной сметы на строительство мостов. Возражений не последовало. Путь для проекта был открыт.
Триумф после успешного испытания моста бодрил. За успехом, как водится, пришла рутина. Каждый день мой кабинет напоминал приемную: Федька прибегал согласовывать допуск на заклепки, Алексей приносил на визу кипы счетов от Морозовых, даже Нартов, мой гений, являлся с вопросами о марке стали (а мы пришли уже к тому, что стали маркировать сталь) для нового резца.
Механически решая их проблемы, ставя подписи и отдавая указания, я ловил себя на страшной мысли о том, что я превращался в самого эффективного в Империи бюрократа — того, кто не создает новое, а лишь администрирует созданное. Эта мысль разъедала изнутри. С другой стороны, я ведь именно этого добивался — создать систему и встать над ней.
Мозг, привыкший штурмовать невозможное, задыхался в тисках повседневности. День за днем повторялось одно и то же. Я входил в какой-то «день сурка».
И вот, в один из промозглых февральских вечеров, глядя, как рабочие волокут по глубокому снегу тяжелую балку на широких деревянных полозьях, я решил. Кажется я понял причину своей хандры.
На следующий день я собрал свой «внутренний круг». Они ждали новых задач, но мои слова упали в тишину, а затем грянул шторм.
— Господа, — начал я без предисловий, — созданная нами система работает. И теперь ей предстоит сдать главный экзамен — на прочность. Я на время отхожу от дел.
Лица моих товарищей надо было видеть.
Первым взорвался Нартов.
— Петр Алексеич, как же так⁈ — он вскочил, едва не опрокинув чернильницу. — У нас «Шквал» еще сырой! «Бурлак» требует переделки! Без тебя мы увязнем! Это… это побег!
— Твой уход в разгар войны будет воспринят как раскол в верхах, — холодно вторил ему де ла Серда, который всегда молчал, а здесь встрепенулся. — Меншиков и его свора тут же воспользуются этим, чтобы сожрать «Казну» с потрохами.
Даже Алексей, в глазах которого на миг вспыхнул азарт от предвкушения власти, тут же испуганно его потушил.
— Отец не поймет… — растерянно пробормотал он. — Нас обвинят в бездействии, если что-то пойдет не так без тебя.
Их доводы я отражал с улыбкой, каждому по отдельности.
— Андрей, — я посмотрел на Нартова, — пока я здесь, ты всегда будешь моим лучшим исполнителем, но никогда не станешь главным конструктором. Ты должен научиться принимать решения сам, а не бегать ко мне за одобрением. — Затем я повернулся к Алексею: — А вы, ваше высочество, должны стать настоящим главой этого дела, а не моим адъютантом быть. Учитесь отражать удары Меншикова сами. — Я обвел их всех взглядом. — Пора перерезать эту пуповину. Я хочу, чтобы вы научились нести полную ответственность.
Они замолчали. Моя логика им была понятна, хотя и не принималась.
— И куда же вы намерены отправиться, бригадир? — сухо спросил де ла Серда.
— Проветрить голову. А заодно проведать Государя. Отвезу ему последние чертежи и отчеты «Казны». Думаю, ему будет интересно узнать, как его сын управляется с делами.
Все покосились на растерявшегося Алексея.
Для своего «отпуска» я забрал то, что стало причиной стольких бед и одновременно — нашего с Алексеем союза: прототип «Бурлака». Только это был уже не тот неуклюжий тягач. За последнюю неделю, запершись с Нартовым в мастерской, мы его переродили. Глядя на рабочих с их полозьями, у меня родилась интересная идея. Вместо колес мы дали ему «бесконечный полоз». Из самой вязкой стали выковали десятки траков — широких металлических пластин с мощными грунтозацепами, — соединив их выточенными вручную закаленными пальцами в две гусеничные ленты. Настоящим произведением искусства Нартова стали ведущие колеса-звездочки и хитроумная система натяжения с винтовым механизмом, не дававшая гусенице соскочить на поворотах. «Бурлак» стал чуть длиннее. Мы превратили неуклюжий тягач в первого в мире зверя, способного идти туда, где отступала любая конница. Мой козырь, который я собирался лично предъявить Императору.
Это решение спровоцировало контратаку де ла Серды.
— Одиночное путешествие? Через сотни верст заснеженных лесов? Безумие! — гремел он. — Я настаиваю на эскорте. Сотня моих лучших драгун из «Охранного полка».
— Капитан, какой же это отпуск в окружении целого полка? — отрезал я. — Я еду отдохнуть. И потом, на этом, — я кивнул на стоявшего во дворе монстра, — меня вряд ли кто догонит.
Тупик, в который зашел наш спор, разрешила Изабелла. Поздно вечером она скользнула в мой кабинет.
— Петр Алексеевич, простите… Я проанализировала донесения наших людей. В лесах по вашему маршруту действуют разбойники. Отец принял меры, но я считаю, что этого недостаточно. Вот, — она развернула карту, — я отметила наиболее опасные участки и возможные пути обхода.
Она действовала как мой начальник штаба. Неплохо.
— Благодарю, Изабелла, — искренне сказал я. — Но твой отец все равно что-то удумал, я прав?
Она опустила глаза.
— Он отправит сотню всадников вперед. За два дня до вашего отъезда. Их задача — пройти по всему маршруту и зачистить его от «неприятностей». А в хвосте, на расстоянии дневного перехода, пойдет еще десяток драгун как вспомогательный отряд. Прошу, не гневайтесь на него. Он отвечает за вашу безопасность своей головой.
Гнева не было. Скорее, упрямая отеческая забота старого вояки меня тронула. Он нашел идеальный компромисс.
— Что ж, — сказал я Изабелле. — Передайте капитану мою благодарность. По крайней мере, его люди не будут мельтешить у меня перед глазами, и иллюзия одиночного путешествия будет сохранена.
В морозное и ясное утро отъезда скупое солнце слепило глаза, отражаясь от бескрайнего снежного покрова. Тяжело дыша паром, посреди заводского двора стоял мой гусеничный монстр, которого мы с Нартовым в шутку окрестили «Лешим» за его способность идти там, где нет дорог. Провожать меня к нему вышел весь мой негласный совет.
Прощались как-то скомканно. Первыми подошли Нартов и Магницкий.
— Вот, Петр Алексеевич, — Андрей протянул мне тяжелый ящик с инструментами и самыми ходовыми запчастями. — Прокладки, клапаны, несколько звеньев для гусеницы. На всякий случай. Да хранит вас Господь.
— И не полагайтесь на машину больше, чем на разум, — добавил Магницкий, вручая мне толстую тетрадь с баллистическими таблицами для «Шквала». — Помните, что даже самый точный механизм бессилен перед человеческой глупостью.
Следом подошла молодежь — Федька с Гришкой.
— КБ «Бурлак» готово к самостоятельной работе, — отрапортовал Федька. — План работ до весны составлен. Не подведем.
Гришка же, смущаясь, протянул мне небольшой, грубо собранный механизм из шестеренок и медной пластины.
— Еще не воет, Петр Алексеич, но уже жужжит, — виновато пробормотал он. — Я тут понял, как зубья подогнать, чтобы звук чистый шел. Через неделю выть заставлю.
— Главное — начало положено, — я ободряюще хлопнул его по плечу. — Возвращайся в свою вотчину, творец. И знай: жду к весне остальные прототипы, возьмешь чертежи у Андрея.
Нартов кивнул.
Подошли Де ла Серда с дочерью. Старый испанец молча приобнял и постучал по плечу, а Изабелла протянула запечатанный пакет.
— Здесь последние донесения от наших людей с юга. Возможно, пригодятся. Будьте осторожны.
Последней ко мне подошла Анна Морозова. Одетая в дорожную шубку, отороченную соболем, она выглядела так, словно сама собралась в дальний путь.
— Берегите себя, Петр Алексеевич, — тихо сказала она. — Вы нужны не только Империи, но и… вашим партнерам.
С этими словами она шагнула ближе, словно для того, чтобы поправить воротник моего тулупа, и быстро, почти невесомо коснулась губами моей щеки.
— Чтобы дорога была удачной, — прошептала она и, не давая мне опомниться, резко развернулась и пошла прочь, оставив меня в полном недоумении, с легким ароматом дорогих духов на морозном воздухе.
Официальная версия моего отъезда — срочная доставка Государю чертежей и секретных депеш — была безупречна, однако истинная цель путешествия крылась в другом. В тяжелом, обитом железом ящике, надежно притороченном к платформе «Лешего», я вез опытный образец СМ-2 «Шквал» и три ящика кассет к нему. Я собирался доложить Петру о новом оружии и продемонстрировать его в деле.
Команду для этого рискованного предприятия я подобрал под стать задаче. Она состояла из одного человека.
— Василий, — обратился я к Орлову, который уже устраивался на платформе. — Ты в этой поездке — мои глаза, уши и, если понадобится, кулаки.
— Не извольте беспокоиться, Петр Алексеевич! — гаркнул он, его лицо расплылось в счастливой мальчишеской улыбке. — Прорвемся!
Его оптимизм подкреплялся внушительным походным рюкзаком, подозрительно тяжело и мелодично звякнувшим при каждом движении.
— Что там у тебя, сокровища? — хмыкнул я.
— Почти, ваше благородие, почти, — подмигнул он. — Душевное спокойствие в жидком виде. Для долгих зимних вечеров.
Перед самым отъездом подошел Алексей. Молча протянул мне тяжелый, запечатанный сургучом пакет.
— Здесь полный отчет по делам «Казны» для отца, — сказал он. — И… вот.
Затем он сунул мне в руку небольшой увесистый кожаный кошель.
— Это из моих личных. На непредвиденные расходы. Мало ли что.
Я хотел было отказаться, но, встретив его серьезный, взрослый взгляд, понял, что этот жест не про деньги. А мальчишка растет. Меня даже гордость берет за него.