Выдержав паузу, я повернулся к Петру и добавил ход, который должен был сработать.
— Ваше величество давно говорили о нужде в быстрой артиллерии, способной поспевать за пехотой. Я позволил себе лишь развить вашу мысль и нашел способ сделать ее реальностью даже в этих условиях.
Внутри все сжималось от досады. Это был инженерный костыль, заплатка, пожарное решение. А хотелось чего-то большего. Тем не менее сейчас важна была не красота идеи, а скорость ее воплощения.
Лицо Петра преобразилось. Ярость и бессилие на нем сменились азартным блеском в глазах — он увидел простой, понятный, осуществимый выход.
— Никита! — он повернулся к Демидову. — Твое слово! Сдюжишь ли ты дать столько железа в такие сроки?
— Надо бно знать сколько нужно… — Демидов покосился на полководцев, потом глянул на меня и хмыкнул. — Железо будет, Государь. Были бы руки да уголь. А за цену не беспокойся, для дела ратного — не поскупимся.
— Быть по сему! — прогремел Петр. — Я сам поведу эту армию! Сам! Покажу этим басурманам, как русские по грязи воюют!
Из угла раздался елейный голос Меншикова, который до этого молчал, выжидая.
— Затея воистину спасительная, Государь. Одно лишь тревожит душу мою, — он говорил с фальшивой заботой, обмениваясь быстрым взглядом с Апраксиным. — Хватит ли у барона нашего и казны государевой сил на такую спешку? Не пришлось бы нам, спасая Азов, оголить арсеналы в самой столице. А то ведь, чаю, припасы не бесконечны.
Я проигнорировал его выпад, обращаясь напрямую к Государю.
— Светлейший князь прав в одном — промедление смерти подобно. Новый, более мощный состав «Дыхания Дьявола», который мы подготовили, оказался менее стабилен. Мы не можем позволить себе долгую доставку, снаряды могут стать опасны. Турки уверены, что мы застрянем до зимы, они укрепляются, не ожидая удара. Наш единственный шанс — нанести его быстро. Каждая ось, каждая телега — это выигранные дни. И спасенные жизни.
Эх, а была бы железная дорога, мы бы за несколько суток доставили бы все необходимое и отбили Азов, даже не напрягаясь. Надо думать в этом направлении, надо.
Мои слова о нестабильности снарядов окончательно убедили Государя — авральный режим был объявлен. Когда основные решения были приняты, Петр, окинув стол тяжелым взглядом, остановился на фигуре сына. Алексей все это время просидел так, словно его и не было в зале. Мне кажется, что это демонстративное безразличие, раздражало отца больше, чем возражения генералов.
— А ты что молчишь, наследник? — голос Петра прозвучал явно без тени отцовской теплоты. — Или судьба Азова тебя не заботит? Каков твой совет будет? Говори!
Алексей вздрогнул. Вынужденный выйти из своего оцепенения, он поднялся, отчаянно пытаясь собраться с мыслями и найти слова, которые не вызовут очередного взрыва отцовского гнева.
— Я… я полагаю, ваше величество, — начал он робко, — что раз сухопутный путь затруднен… быть может, стоит помыслить об атаке с моря? На легких галерах, под покровом ночи… высадить полки в тыл туркам…
Он не успел договорить. Петр раздраженно махнул рукой, прервав его на полуслове.
— С моря? Ты Азов-то видел, сын? Куда там с моря атаковать в осеннюю непогоду? — презрительно хмыкнул он. — Чтобы всех утопить еще на подходе? Оставь свои мальчишеские забавы для потешных боев, царевич! Здесь война настоящая.
Уничижительно отвернувшись, он дал понять, что разговор окончен. Алексей нахмурился, на его скулах выступили красные пятна. Он сел, опустив голову, полностью раздавленный этим публичным унижением.
Честно говоря я не понял в чем проблема идеи, предложенной царевичем, но да ладно. Обидно было смотреть на Алексея. Я все-таки его наставник, воспитатель. Передо мной был просто несчастный, затравленный мальчишка, который отчаянно хочет заслужить одобрение отца, но не знает как. И я решил использовать эту ситуацию. Рискованно, но оправданно.
— Государь, — обратился я к Петру, когда тот уже собирался закончить совет. — Для такого срочного и важного дела, как постройка телег, нужен личный, неусыпный контроль и железная воля. Нужен глаз, который уследит за всем.
Петр вопросительно посмотрел на меня.
— Я полагаю, — продолжил я, намеренно повысив голос, чтобы слышали все, — что никто не справится с надзором за этим производством лучше, чем наследник. Он молод, полон сил, его слово будет законом для любого мастера. Поручите это дело ему. Пусть он лично отвечает перед вами за каждую ось и колесо. Это будет для его высочества лучшая школа управления.
В зале стало тихо. Меншиков с нескрываемым изумлением смотрел на меня, пытаясь понять, что за игру я затеял. Алексей поднял растерянный взгляд, видимо, ожидал от меня очередного «немецкого» коварства.
Петр долго молчал, хмуро разглядывая то меня, то сына. Он тоже пытался разгадать мой маневр, однако логика моего предложения была безупречна.
— Что ж… мысль дельная, — наконец произнес он. Повернувшись к Алексею, он сурово посмотрел на него. — Слышал, царевич? Отныне ты — главный надзиратель над «тележным делом». Будешь дневать и ночевать в мастерских Адмиралтейства. Если хоть одна телега развалится по твоей вине — пеняй на себя. Спрос будет как с большого.
Алексей мрачно кивнул. Радости от оказанного доверия на его лице не было — лишь унижение от того, что ему, наследнику, поручили грязное «кузнечное дело» вместо командования полком.
После совета я отвел его в сторону от шума и суеты.
— Ваше высочество, это не наказание, а возможность проявить себя, — говорил я. — Отец дал вам ключ к снабжению всей армии. От вас сейчас зависит исход кампании. Начните с малого — изучите чертежи, поймите процесс. Власть — это ответственность за результат, а не приказы.
Он хмуро меня слушал, все еще не доверяя.
— Хорошо, барон, — наконец произнес Алексей, поднимая на меня тяжелый взгляд. — Научите меня.
Разговор с царевичем оставил после себя странное послевкусие. Зерно я бросил, но прорастет ли оно в этой каменистой, выжженной обидами почве — одному Богу известно. После разговора с царевичем, я направился по коридору Адмиралтейства, мысленно уже составляя планы. Голова гудела от навалившихся задач. Еще и Меньшиков чем-то недоволен. Хотя мне казалось, что мы с ним нашли общий язык. Меншиков — не Карл XII, его пушкой не возьмешь; он — гидра, у которой на месте одной отрубленной головы тут же вырастают две.
Именно в этот момент из боковой ниши, где в полумраке тускло горела свеча перед иконой, мне навстречу шагнула женская фигура. Я не удивился, скорее, ожидал этого, понимая, что такой игрок не упустит возможности сделать свой ход.
Анна Морозова.
— Бригадир, — ее нежный голос прозвучал без тени суеты, словно мы продолжали прерванный на балу разговор. — Дела государственные, вижу, не дают вам и минуты покоя.
На ней было простое и дорогое дорожное платье темного сукна, без лишних кружев и украшений. Она выглядела как человек, приехавший по делу.
— Дела не ждут, Анна Борисовна, — ответил я, останавливаясь. — Особенно сейчас.
— Именно об этом я и хотела с вами поговорить. — Сделав шаг ближе, она приблизилась, и я уловил терпкий аромат можжевельника, исходивший от ее одежды. — Весть о турецкой угрозе и о трудностях со снабжением уже дошла до бояр. Отцы наши купеческие весьма обеспокоены. Простой в торговле из-за войны бьет по их карману куда сильнее любого набега.
Анна говорила от лица «московского купечества», хотя за этими словами я прекрасно различал мощь и влияние ее собственного клана. Передо мной разыгрывался спектакль, в котором мне отводилась роль благодарного зрителя.
— Обеспокоенность — дело хорошее, — заметил я, — но армии нужны дубовые брусья для колес и добрый уголь для кузниц. И нужны они были еще вчера.
— Они будут у вас, бригадир. — На ее губах мелькнула тень улыбки. — Москва готова помочь. В течение недели мы можем направить сюда первый обоз: лучший карельский дуб, который мы держали для голландских контрактов, и уголь с наших тульских копей. Все, что потребуется.
Даже так? Не спрашивая в каких объемах мне все это нужно? Или уже прикинули? Предложение было более чем щедрым — оно было спасительным. Однако я не был наивным юношей и понимал, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Я да ей возможность продолжить.
— Разумеется, — продолжила она, уловив мое молчание, — мы понимаем, что снабжение армии через одного, пусть и весьма деятельного, вельможу — дело рискованное и не всегда выгодное для казны. Конкуренция, как говорят голландцы, — мать процветания. Если появятся новые, надежные поставщики, готовые работать за меньшую цену, но с лучшим качеством, от этого выиграет и Император, и армия. Мы готовы стать такими поставщиками. Нужно лишь, чтобы нас услышали. А ваш голос там, я слышала, звучит весьма весомо.
Она предлагала «создать здоровую конкуренцию на благо государства», а ведь могла просить «отнять у Меншикова», с учетом его последнего конфуза. Формулировка была безупречной. И ядовитой. Она предлагала мне влезть в самое логово Меншикова. С одной стороны — ресурсы для армии и шанс на победу. С другой — верный билет на плаху, если мы проиграем эту подковерную грызню. А как отнесется Петр к союзу его «бригадира» со старой московской аристократией, которую он так презирает и, как мне кажется, немного побаивается?
Глядя на эту молодую женщину, я восхищался ее деловой хваткой и политической смелостью. Она предлагала сделку, четко очерчивая интересы обеих сторон.
— Вы ввязываетесь в опасную игру, Анна Борисовна, — заметил я. — Идти против светлейшего — все равно что дразнить медведя в его берлоге.
— Медведь уже не молод, да и зажирел, бригадир, — парировала она. — Он уже не видит дальше своего носа. А в России появляются новые охотники.
Решение было принято. Отступать поздно: Империя требовала ресурсов, которые были только у Москвы. Играть на поле Меншикова, бросая ему вызов, — опасно, но необходимо.
— Хорошо, — сказал я. — Ваше предложение меня заинтересовало. Я готов обсудить детали.