Инженер Петра Великого
Пролог
Начало XVIII века, под Нарвой.
Какого художника меня сюда занесло? Этот вопрос перекрывал грохот шведских орудий и дикие вопли раненых. Только что я, Петр Смирнов, артиллерийский кондуктор, буквально вжимался в стылую, мокрую землю наспех вырытого редута где-то под Нарвой, а в следующую секунду — уже подскакивал, на автомате проверяя кремень на своей фузее, с крутым замком, который я сам же ночами и доводил до ума.
Воздух аж ходуном ходил от беспрерывной канонады. Наши пушки, стоявшие на пригорке, отвечали редко и как-то лениво — видать, порох экономили. А вот шведы лупили от души, методично перепахивая ядрами нашу хлипкую оборону. Земля так и летела клочьями во все стороны, смешиваясь с кровавыми ошметками и щепками от лафетов. Вонища стояла — мама не горюй: пороховая гарь, прелая земля, немытые тела, страх и смерть в одном флаконе.
— Строй держать! Без команды не палить! — надрывался где-то рядом знакомый голос капитана Нефедова, моего недавнего ротного.
Ага, строй! Какой там к лешему строй! После утренней атаки, когда шведы чуть не прорвались, от роты дай Бог половина осталась. Мужики позабивались по укрытиям, по воронкам, старались и носа не казать под этим градом осколков и пуль. На редуте, который мы держали, творился полный бардак. Несколько пушек разнесло в щепки, расчеты либо положили, либо разбежались кто куда. Оставшиеся артиллеристы пытались отстреливаться из чудом уцелевшей 6-фунтовой полевушки, но стреляли с опаской — ствол старый, чугунный, мог разлететься в любой момент.
Шведы опять полезли на штурм. Уже не лавиной, как с утра, а несколькими плотными «коробками», под прикрытием своих пушек, которые вдруг как вдарили по нам еще сильнее. Синие мундиры, треуголки, штыки блестят на солнце (когда оно вообще проглядывало сквозь дым). Шли чеканя шаг, как на параде, под барабанный бой, который пробивался даже сквозь весь этот грохот.
Жуткое зрелище. Машина смерти, прет и прет, не остановишь.
— К бою! Ружья к бою! — заорал Нефедов.
Солдаты завозились, занимая места у бруствера, взводя курки. Я тоже примостился на своем месте, выбрал позицию получше, откуда хорошо было видно наступающих. Моя фузея — с новыми пружинами, цементированным огнивом, подогнанным замком — была готова. Я в ней был уверен. Ну, почти.
— По первой колонне… Пли! — рявкнул капитан.
Бабахнул залп. Кривой, рваный какой-то. Облако дыма тут же затянуло бруствер. Я выстрелил со всеми, целясь не в кого-то конкретно, а просто в середину этой синей массы. Видел, как несколько фигур в первом ряду упали, но остальные даже шагу не сбавили, просто перешагивали через своих. Дисциплина у шведов, конечно, железная.
— Заряжай! Живее, мать вашу! — орал Нефедов, мечась вдоль траншеи и подгоняя солдат то пинком, то матерком.
Началась эта долгая канитель с перезарядкой. Я действовал уже на автомате, вколачивая в себя армейскую науку и собственные доработки. Патрон на зуб, порох на полку, крышку захлопнуть. Порох в ствол, пыж следом, пулю туда же, шомпол достать, прибить заряд, шомпол на место. Курок взвести. Секунды ползли как улитки. А шведы все ближе и ближе. Уже и рожи их было видно — молодые, старые, злые, сосредоточенные.
Снова бабахнули! Залп еще жиже первого. Осечки, чтоб их через колено! Вижу, солдаты рядом отчаянно щелкают замками, дуют на полки, чертыхаются. Моя, к счастью, сработала снова. Я старался валить наверняка, выцеливал офицеров или тех, кто тащил знамя. Еще один синий хмырь рухнул на землю.
Но шведы уже доперли до самого редута. Вот уже лезут на земляной вал, вот блеснул первый штык над бруствером.
— Штыки! В штыки! — заорал Нефедов, выхватывая шпагу.
Началась рубка. Короткие, злые удары штыков, треск прикладов, хрипы, стоны. Перезарядиться я явно не успевал. Схватил свою фузею за ствол, как дубину. Рядом со мной двое наших отбивались от трех шведов. Один из наших упал, с дырой от штыка. Второй отмахнулся прикладом, но швед увернулся и полоснул его штыком по руке. Кровь хлестанула фонтаном.
И тут меня осенило. Рядом с разбитой пушкой валялся неразорвавшийся картечный заряд — холщовый мешок, набитый мелкой чугунной дробью. А у самого бруствера тлел фитиль, брошенный кем-то из пушкарей. Недолго думая, я рванул к мешку, подхватил его (тяжеленный, зараза!), добежал до края, где перли шведы, чиркнул фитилем по шнуру, торчавшему из мешка, и со всей дури швырнул этот импровизированный «подарок» в самую гущу атакующих.
Рвануло! Не то чтобы сильно, не бомба, конечно, но порох пыхнул, разбросав картечь и горящие ошметки мешковины. Несколько шведов, что были ближе всех, завыли от боли, хватаясь за обожженные рожи и руки. Другие шарахнулись назад в непонятках. Этого минутного замешательства хватило.
— Ура! Вперед! Бей шведа! — закричал Нефедов, и наши, подбодрившись, со злостью кинулись на врага.
Я тоже в стороне не остался. Шпага, которую я теперь как кондуктор имел право носить, была со мной. Выхватил ее — впервые в жизни в реальной драке. Чувствовал себя коряво, но в крови бурлил азарт. Прямо передо мной вырос здоровенный шведский гренадер с перекошенной рожей, замахнулся на меня тесаком. Я на автомате выставил шпагу вперед, как когда-то учили на редких уроках фехтования еще в Питере. Клинок со скрежетом скользнул по его тесаку, и я, не целясь, сунул вперед. Острие вошло куда-то в синий мундир. Швед захрипел, глаза стекленели и он мешком рухнул мне под ноги.
Бой был короткий, жуткий. Шведов отогнали от редута. Они отступили, оставив на склоне и у бруствера кучу трупов и раненых. Наши тоже потеряли немало народу. Тишина, наступившая после боя, аж звенела в ушах.
Я тяжело дышал, опираясь на шпагу, клинок был липким от чужой крови. Смотрел на это месиво вокруг, на тела в синих и зеленых мундирах, на грязь, перемешанную с кровью, на разбитые пушки. Руки подрагивали от усталости. Я, инженер из XXI века, только что убил человека. И не одного. Смастерил «гранату» из хрен знает чего. Махал шпагой. Защищал этот клочок земли, который еще вчера мне был совершенно до лампочки.
Как, мать его, инженер Волков докатился до такой жизни — стоять по колено в грязи и крови на каком-то редуте под Нарвой, с дымящейся фузеей и окровавленной шпагой в руках?
Глава 1
Наше время.
Грохот в цеху стоял такой, что уши закладывало. Этот гул уже в печенках сидит: молоты лупят по раскаленному железу, станки где-то с визгом пилят, а под потолком кран-балки тащат на цепях многотонные болванки. В воздухе — вонь металлической пыли и машинного масла.
Я на мостках, у пульта новенького прокатного стана. Громадина эта уже сожрала кучу бабла и все мои нервы. Запуск опять накрылся медным тазом. Уже третий месяц — одни сплошные проволочки, косяки, брак. Подрядчики клялись-божились, что всё по чертежам, а металл всё равно прет волной, рвется, листы такие выходят — только в утиль, на переплавку.
— Михалыч! — проорал мне в ухо бригадир Сидоров, пытаясь перекричать шум. — Пятый валок опять кипит! Датчик зашкаливает!
Морда у него красная, вся в поту и въевшейся грязи.
Глянул на панель, и точно: температура прет вверх со страшной силой. Опять! Да что за чертовщина? Расчеты три раза перепроверили, материалы — все по бумагам, сборку сам паc. По идее, всё должно пахать как часы, швейцарские, мать их ети. А на деле — сплошной геморрой.
— Стой! Глуши линию! — махнул я рукой оператору.
Рев стана стал затихать, переходя в низкое, недовольное урчание. Мужики замерли, ждут, что скажу. Опять сейчас начнется разбор полетов, поиск виноватых, опять время коту под хвост. А начальство уже на телефоне висит, требуют запуститься до конца недели. Им же цифры подавай, отчеты, премии на горизонте маячат. И плевать с высокой колокольни, что у нас тут железо рвет и подшипники горят.
Подошел к краю мостков, смотрю вниз на эту заглохшую махину. Пятый валок. Опять он. Самый загруженный, зараза, самый ответственный. Ну что там опять не так? Охлаждение хреновое? Смазки мало? Или саму станину повело от нагрузки? Да вроде не должно, запас прочности тройной закладывали. Хотя, хрен их знает, этих поставщиков металла. На бумаге-то всё красиво, а привезти могли что угодно. Эх, проверить бы сейчас структуру, анализ бы сделать… Да где там! Лаборатория на ладан дышит, а образцы куда-то отправлять — это на неделю канитель.
Я пустился вниз и подошел к стану. Жаром пышет от остывающего железа, даже на расстоянии чувствуется. Сидоров с парой мужиков уже ковыряются у этого проклятого узла, кожух пытаются сдернуть.
— Михалыч, глянь-ка сюда! — Сидоров тычет пальцем, светит фонариком. — Тут, похоже, трещина по опоре пошла…
Подхожу ближе, присматриваюсь. И точно. Тоненькая такая, еле видать, волосяная трещинка ползет по массивной чугунной опоре. Но как⁈ Откуда она взялась? От перегрева такой не будет. Усталость металла? Или дефект литья какой-нибудь скрытый? В голове сразу завертелись варианты, схемы напряжений, что да как… Если дефект литья — опору менять целиком. А это недели простоя, скандал будет — стопудово, сроки полетят.
Батя всегда говорил: «Лёха, в нашем деле мелочей не бывает. Одна гайка не докручена — и всё к херам развалится». Мудрый был мужик, тоже инженер. Жаль, не дожил…
И тут я чувствую, как какая-то странная вибрация пошла. Низкая такая. Не от стана, а сверху откуда-то, от самих перекрытий цеха. Глянул вверх. Старые ржавые фермы под крышей, все в пыли, вроде как дрожат слегка. Или показалось? Шум, вибрация — тут всегда этого добра хватает. Но эта — какая-то не такая. Неправильная. Аж жуть берет.
— Мужики! Валим отсюда! Быстро! — ору я, а сам еще толком не пойму, чего дернулся. Просто чуйка, годами наработанная, заорала: опасность!
Сидоров на меня вылупился, не врубается.
— Да куда валить-то, Михалыч? Мы ж почти…
Доболтать он не успел. Сверху как громыхнет! Скрежет рвущегося железа — такой, что уши заложило похлеще, чем от всего цехового гула. Вибрация перешла в натуральную тряску. Я рефлекторно голову задрал — а там одна из несущих ферм прямо над нами как-то криво выгибается, лопается с сухим треском. И вся эта хреновина под крышей, вместе с кран-балкой, сначала