тро смекнул, что к чему, и ковал нужные железки как надо, добиваясь такой точности, какой тут отродясь не видели. Я же был типа мозговым центром — командовал, объяснял, проверял размеры (насколько это было возможно с помощью палки-аршина и самодельного циркуля), походу вносил изменения в конструкцию.
К концу недели в нашем углу выросла какая-то хреновина — громоздкая, неуклюжая, но внушающая уважение. Дубовая станина, массивная передняя бабка со шпинделем, который Ерема выковал (крутился он в чугунных вкладышах, которые мы долго притирали), подвижная задняя бабка с центром, примитивный суппорт на деревянных салазках (двигался рычагами и клиньями), и сбоку — огромное маховое колесо, которое должны были крутить пацаны. Это был он — мой первый токарный станок. Грубый, корявый, далекий от идеала, но он был готов к работе.
Оставалось самое главное — показать его в деле. Я уломал Игната (Захар демонстративно отморозился, типа, «в бабьи сказки не верю», но я видел, что ему дико любопытно) притащить одну из бракованных пушек с кривыми, корявыми цапфами. Запихнуть и закрепить эту тяжеленную дуру на станке было непросто, но мы справились. Я сам встал к суппорту, зажал в нем свежезакаленный резец, который Ерема сделал под моим руководством. Двух подмастерьев (не Митьку и не Ваську, а ребят попроще) поставили крутить маховик.
— Крути! Потихоньку! — скомандовал я.
Колесо со скрипом провернулось, и пушка медленно пошла вращаться. Я осторожно подвел резец к кривой цапфе, клином отрегулировал глубину. Раздался легкий скрежет — резец вцепился в металл. Тонкая блестящая стружка змейкой поползла из-под резца. Я медленно повел суппорт вдоль цапфы, стараясь держать подачу ровно.
В цеху стало тихо. Даже молоты в кузне, казалось, притихли. Мастера и подмастерья, забив на свою работу, сгрудились вокруг станка, с открытыми ртами пялясь на это невиданное зрелище. Железяка, которую они привыкли шкрябать напильником, теперь сама крутилась, а острый ножик ее обтачивал!
Я сделал первый проход, сняв самый грубый слой. Потом подвел резец еще раз, снимая стружку потоньше. Цапфа на глазах становилась ровнее, глаже, приобретала нормальную цилиндрическую форму. Я проверил размеры аршином — получалось гораздо точнее, чем вручную.
— Ишь ты… крутится… и режет… — прошептал Игнат, не отрывая глаз от станка.
— Чисто берет, змей… — пробасил кто-то из литейщиков.
Захар Пантелеич, который до этого стоял в стороне с каменной рожей, не выдержал и подошел ближе. Молча смотрел, как я обрабатываю вторую цапфу. Когда я закончил, он подошел к станку, потрогал гладкую, блестящую поверхность обточенной цапфы, потом — необработанной. Разница была колоссальная.
— Ну… — протянул он задумчиво, почесывая бороду. — Петруха… Работает твоя крутилка… Ровно берет, спору нет…
Он повернулся к мастерам, обвел их тяжелым взглядом.
— Видали, остолопы? Вот как надо! А вы — напильником шкрябать… Тьфу! Ладно, Петруха, — он снова повернулся ко мне. — Снасть твоя годная, признаю. Поможет делу. Теперь гляди — чтоб работала справно! И чтоб цапфы все отныне через нее проходили! А ты, Игнат, приглядывай! Спрос будет строгий!
Он развернулся и пошел к себе, оставив нас переваривать увиденное. Это был успех. Не просто удачная отливка, а демонстрация совершенно новой технологии. Пусть примитивной, но работающей. Я видел в глазах мужиков уже не только страх или зависть, но и неподдельное изумление, а у некоторых — даже уважение. Парень, которого еще недавно считали полным нулем, не просто «колдует» с формами, а строит машины, которые делают работу лучше и быстрее! Это произвело впечатление. Моя репутация снова менялась. Теперь я был не просто «хитрым», но и по-настоящему «умелым». А это открывало новые двери.
Глава 7
Прошел где-то месяц или около того с тех пор, как мой токарный станок зажужжал. Жизнь на заводе шла своим чередом, хотя лично для меня кое-что поменялось. Захар Пантелеич, хоть и оставался грозой цеха, но пользу от моей «крутилки» признал и теперь следил, чтобы цапфы всех пушек, что шли в работу, точили на ней. Эту работу повесили на меня и еще одного пацана, Федота — парень толковый оказался, я его потихоньку начал обучать, как на станке работать. Остальные мужики в цеху — литейщики, кузнецы — косились на меня по-прежнему настороженно, но открытой вражды стало меньше. Результат моей работы был виден всем, да и начальство меня вроде как заметило.
А потом по заводу пронесся слух, от которого даже самые ленивые жопы забегали как угорелые, а мастера напялили чистые рубахи (у кого они вообще были). Ждали «большого гостя» из самой столицы. Кто именно приедет — толком никто не знал. То ли сам Меншиков, правая рука царя, то ли кто-то из генералов петровских, то ли вообще какой-то заморский инспектор. Но одно было ясно — начальство дрожало как осиновый лист, а значит, и всем остальным надо было срочно «навести марафет» и не ударить в грязь лицом.
Началась дикая суета. Приказчик Семен Артемьевич метался по цехам, орал на всех подряд. Велели подмести дворы, убрать мусор, вычистить самые видные места. Мастерам приказали быть «при параде» и готовиться показать работу «в лучшем виде». Пацанов-подмастерьев гоняли в хвост и в гриву — драить, чистить, таскать то, что обычно неделями валялось где попало. Даже в нашей литейке, где грязь и копоть — это норма жизни, попытались навести какое-то подобие порядка — вымели угольную пыль из углов, убрали битые формы с проходов.
Я старался держаться подальше от этой движухи, ковырялся у своего станка. Но и меня дернули. Захар велел начистить до блеска ту самую первую пушку, которую обработали на станке, и поставить ее на самое видное место — типа, вдруг начальство спросит, чем завод славен.
Наконец настал день Х. С утра на заводе повисла непривычная тишина — работали только те цеха, которые должны были показывать гостям, остальные замерли. У ворот выстроилась целая делегация — приказчик, старшие мастера в лучших своих кафтанах, писари из конторы. Все нервно топтались, поправляли одежду, шептались.
Ближе к обеду со стороны города послышался стук колес и цокот копыт. К воротам подкатила карета, обитая темным сукном, с гербом на дверце (я не разглядел, каким). Рядом — несколько всадников в военной форме, походу, охрана. Карета встала, лакей в ливрее распахнул дверцу, и оттуда вылез мужик, по виду которого сразу стало ясно — шишка большая.
Мужчина лет пятидесяти, высокий, прямой, хоть и с сединой в парике. Одет богато, но строго — темный камзол военного типа с золотым шитьем, ордена на груди, шпага на боку. Лицо властное, черты резкие, глаза серые, проницательные — смотрят внимательно, цепко. За ним из кареты вылез еще один тип, помоложе, в гражданском — видимо, секретарь или помощник, и два офицера — один постарше, полковник, другой — молодой капитан.
Семен Артемьевич и вся заводская верхушка тут же согнулись в три погибели. Приказчик заискивающе залопотал приветствия, представляя мастеров. Важный гость (я так и не расслышал его имя и чин, его звали просто «ваше превосходительство») слушал рассеянно, кивал, оглядывая двор и толпу.
— Ну, показывайте, что у вас тут, Семен Артемьевич, — сказал он наконец негромким, но властным голосом. — Государю пушки нужны, да снаряд добрый. Как у вас с этим дело обстоит? План выполняете? Качество блюдете?
— Стараемся, ваше превосходительство, как не стараться! — засуетился приказчик. — Пойдемте, осмелюсь просить, в кузнечный цех сперва. Там у нас мастер Кузьмич оружейные замки кует — любо-дорого глядеть!
И вся эта процессия повалила в кузню. Я мельком увидел Кузьмича у его горна — красный, потный, но с таким важным видом, будто он тут минимум генерал. Показывал высокому гостю, как он кует какую-то хитрую деталь для ружейного замка, махал молотом картинно, что-то объяснял. Гость смотрел, кивал, задал пару коротких вопросов про качество железа.
Потом пошли в литейку. Захар Пантелеич тоже расстарался. Показали плавку чугуна, заливку форм для ядер. Захар громко расписывал, какой у них чугун «замечательный» и как они соблюдают технологию «по заветам предков». Гость снова смотрел, кивал, но без особого энтузиазма. Видно было, что вся эта показуха ему до лампочки.
— А пушки где льете? — спросил он, обводя взглядом цех.
— А вот здесь, ваше превосходительство! — Захар подвел его к участку с формами для пушек. — Формы ладим по старым образцам, землю готовим особую… Стараемся, чтоб без изъяна вышло…
Он показал на несколько готовых стволов у стены. Гость подошел, постучал тростью по одному, по другому.
— А качество как? Не рвет при стрельбе? — спросил он у полковника, который с ним был.
— Бывает, ваше превосходительство, случается, — вздохнул полковник. — Металл нонеча не тот пошел, да и литье — дело тонкое…
— То-то и оно, что тонкое! А нам крепость нужна! Чтоб шведа било, а не своих калечило! — нахмурился гость. — Что у вас тут нового для крепости той придумано, Семен Артемьевич? Аль все по старинке?
Приказчик замялся, переглянулся с Захаром. Момент истины… Сейчас они либо промолчат про мои «хитрости», либо… либо попытаются выдать их за свои. Я затаил дыхание, стоя в сторонке и делая вид, что ковыряюсь в своем станке.
Семен Артемьевич мялся недолго. Видимо, желание прогнуться перед столичным начальством перевесило и страх перед непонятным «колдовством», и нелюбовь Захара к выскочкам типа меня. Нацепив на рожу самое подобострастное выражение, он шагнул вперед.
— Ваше превосходительство! Не только по старинке работаем! Есть у нас и новшества кое-какие, для пользы государевой службы изысканные! Вот, позвольте показать…
Он повел шишку и его свиту к той самой пушке, что обработали на моем станке и которая теперь красовалась на самом видном месте.
— Вот, извольте видеть, орудие последнего разлива. Гляньте, какой ствол чистый вышел, почти без раковин! И цапфы, — он ткнул пальцем в гладко обточенные выступы, — ровные, как зеркало! А всё потому, ваше превосходительство, что мы тут… э-э… методы новые решили попробовать.