Я рисовал, черкал, стирал уголь тряпкой, снова рисовал. Линии цехов, стрелки потоков сырья и деталей, кружок водяного колеса, квадратики складов… На бересте рождался маленький, но идеально спланированный завод с логистикой, с разделением труда, с механизацией, с контролем качества.
Система! То, о чем говорил Брюс!
Пот катился градом, руки почернели от угля. Я забыл про еду, про сон. В голове крутились шестеренки, валы, рычаги. Как лучше расположить печи, чтобы дым не мешал? Как проложить трансмиссию от водяного колеса, чтобы потери были минимальные? Из чего делать подшипники для главного вала? Какой профиль зубьев у шестерен выбрать, чтобы их смогли выковать местные кузнецы?
Это была настоящая, сложная, захватывающая инженерная работа. Я чувствовал себя демиургом, создающим новый мир из хаоса. Пока только на бересте. Если Брюс даст добро, если не помешают воры и дураки, я смогу это построить. И это изменит всё не только на Охте, но, может быть, и во всей России.
Я оторвался от своих каракуль, только когда за окном уже совсем стемнело, а в каморке стало так темно, что и уголька не разглядеть. Спина затекла, глаза слипались, но внутри всё кипело от возбуждения. Планы были грандиозные, безумные для этого времени. Но они были реальны, я знал, как их воплотить. Осталось только убедить в этом графа Брюса и получить ресурсы. А это будет ой как непросто…
Перестройка завода, станки, плавка — это всё, конечно, хорошо и правильно. Дай мне волю да ресурсы, и я тут такой завод отгрохаю, что Европа ахнет. Пушки будут бить дальше, ружья стрелять без осечек.
Но вот сидел я над своими планами, вспоминал ту мясорубку под Нарвой, которую сам видел, и ту недавнюю возню на позициях у Шереметева, и всё яснее понимал, что одними железками войну не выиграешь. Будь у тебя хоть самая расчудесная фузея (причем в армии их было несколько видов, ни одного одинакового), а если ты стоишь под огнем врага как столб посреди поля, то цена тебе — три копейки в базарный день. И толку от твоей супер-пушки, если она лупит ядрами по чистому полю, а вражеская пехота уже лезет тебе на позицию?
Война — это не только техника. Это еще и тактика, организация, а еще то, как ты эту технику используешь. И вот тут, как я насмотрелся, у нашей армии были дыры похлеще, чем в стволах старых пушек.
Я достал свою замусоленную тетрадку, куда записывал наблюдения на фронте. Листал страницы, исчерканные углем, вспоминал… Вот наша пехота стоит плотным строем, подставив грудь под шведские пули и ядра. Понесли потери — строй смешался, командиры орут, пытаясь его восстановить, а шведы уже тут как тут, со штыками наперевес.
А почему нельзя было просто окопаться? Построить нормальные, глубокие траншеи, окопы полного профиля? Чтобы солдатик мог там укрыться, спокойно перезарядить свою фузею, высунуться только для выстрела? Я ж видел, как они там, под огнем, мечутся, пытаясь зарыться в землю поглубже. Инстинкт самосохранения подсказывал верное решение! Но системно этого никто не делал. Стояли и гибли. А ведь вырыть траншею — дело нехитрое, лопата да руки солдатские. Зато сколько жизней можно было бы спасти! И оборону сделать куда крепче.
Надо было копать одиночные ячейки и соединять их ходами сообщения, делать укрытия от артогня, продумывать сектора обстрела. Это же азы полевой фортификации! Неужели здесь об этом никто не думал?
Да чего думать-то? Почему я сам об этом не подумал там, на передовой?
Или считали «западло» солдату в земле копаться?
Эту мысль надо донести до начальства. Рыть! Рыть окопы! Это не менее важно, чем сталь варить.
Дальше — боеприпасы. Ну, ядра — это понятно. Сделаем их круглее, металл крепче — полетят дальше и пробьют больше. А что еще? Картечь! Я видел, как шведы прут плотным строем, «коробкой». И как наши пытаются их остановить ружейными залпами, которые, то попадают, то нет. А если бы в этот момент из пушки шарахнуть не ядром, а мешком с мелкими чугунными шариками или рубленым железом? Это же как из дробовика по стае уток! Сразу пол-шеренги выкосит! Картечь тут, конечно, использовали, но как-то бессистемно, делали ее тяп-ляп, заряжали неумело. А ведь это страшное оружие ближнего боя! Надо было разработать стандартные картечные заряды для разных калибров пушек — в холщовых мешках или даже в металлических банках, чтобы заряжать быстро. И научить артиллеристов грамотно ее применять — когда враг уже близко, на дистанции уверенного поражения. Это могло бы стать отличным ответом на шведскую линейную тактику.
И бомбы! То, что я видел на батарее Синицына — это ж смех сквозь слезы. Огромные чугунные шары, которые еле заряжают, да еще с этими деревянными запальными трубками, которые горят как хотят. А что, если сделать бомбы поменьше, полегче? Чтобы их можно было использовать не только в тяжелых осадных мортирах, но и в полевых гаубицах, и даже, может быть, метать вручную?
Гранаты! Ручные гранаты!
Вот чего не хватало пехоте при штурме или обороне!
Корпус гранаты — небольшой чугунный шарик, полый внутри. Отлить такой не сложнее ядра, только форму надо с сердечником делать. Заряд — обычный порох. А вот запал… Вот где главная засада. Деревянная трубка не годится — ненадежно и опасно. Нужен запал, который горит определенное, короткое время (секунды 3–4, чтобы успеть бросить, но чтобы и враг не успел ее обратно швырнуть) и срабатывает надежно. Может, использовать фитиль, пропитанный особым составом? Или терочный запал, как у спичек? Спичек тут еще нет… А если терочный состав нанести на саму гранату, а терку — на рукавицу солдата? Чиркнул — и бросай! Идея дикая, но надо было думать в этом направлении. Разработать надежный, простой и дешевый запал для гранат и бомб — это была задача не менее важная, чем сверлильный станок.
Я сидел над своими записями, и складывалась интересная картинка. Новая армия Петра должна была иметь помимо новых пушек и ружей, еще и новую тактику, основанную на инженерном обеспечении (окопы!) и новых типах боеприпасов (картечь, гранаты, надежные бомбы). И всё это должно было производиться массово, по единым стандартам. Вот тогда можно было бы говорить о реальном преимуществе над шведом.
Да уж! Лезть с советами по тактике к боевым генералам — дело стрёмное. Но изложить свои мысли на бумаге, как инженерный взгляд на проблемы войны, я был обязан. Может, Брюс, а он человек широкого ума, поймет и оценит? Ведь он как артиллерист, так и стратег. А новые технологии без новой тактики — это как скрипка Страдивари в руках у медведя.
Я добавил к планам перестройки завода еще один раздел — «Предложения по повышению эффективности применения артиллерии и пехотного оружия». Туда вписал и про окопы, и про картечь, и про гранаты с бомбами, и про необходимость обучения солдат и артиллеристов новым приемам. Получился уже не план завода, а целая концепция реформы вооружения и тактики.
Дерзко? Да пипец как! Но мне кажется, что это правильно. Надо было показать Брюсу не «как» делать железо, но и «зачем».
Неделя, данная Брюсом, пролетела как один миг. Я почти не спал, питался что Потап принесет, да и то урывками. Голова гудела от напряжения.
С одной стороны, я лихорадочно дорабатывал план перестройки «образцового» участка на Охте — чертил схемы расположения цехов, прикидывал производительность печей, мощность водяного колеса, расположение трансмиссий. Мои пацаны, Федька с Ванькой, помогали чем могли — копировали эскизы на большие листы плотной бумаги (какой Орлов достал), что-то там измеряли, бегали по моим поручениям. Работа была огромная, я за неделю осилил лишь самый первый, грубый набросок. Но общая концепция — системный подход, зонирование, механизация — была изложена.
С другой стороны, я долго колебался — стоит ли показывать графу свои «военные записки»? Одно дело — предложить новый станок или способ литья. Я тут вроде как специалист, фельдфебель артиллерийский. А другое — лезть с советами по тактике и новым боеприпасам. Это уже вотчина генералов и самого Брюса. Могут ведь и по шапке дать за дерзость — дескать, не твоего ума дело, Смирнов, знай свой шесток. Но потом я вспоминал лица солдат, хаос и потери, которые видел своими глазами. Вспоминал слова Брюса о «системе» и «порядке». И решил — рискну. Либо пан, либо пропал. Но молчать об этом я не мог. Я аккуратно переписал свои мысли про окопы, картечь, гранаты и бомбы на отдельные листы, стараясь излагать кратко, по-военному, с упором на практическую пользу и решение конкретных проблем, с которыми столкнулся на фронте. Приложил и несколько эскизов — как траншею рыть, как гранату слепить, как картечный заряд устроить.
В назначенный день, чувствуя себя школьником перед экзаменом, я снова стоял в тихой приемной графа Брюса. Адъютант с каменным лицом провел меня в кабинет. Граф сидел за своим столом, погруженный в какие-то вычисления. Поднял голову, кивнул.
— Ну-с, фельдфебель. Готов ваш прожект? Излагайте. Кратко и по существу.
Я разложил на столе сначала схемы перестройки завода. Начал объяснять — вот склады, вот подготовка сырья, вот литейка с новыми печами, кузня с мехмолотом, механический цех со станками, сборка, привод от водяного колеса… Говорил, стараясь не сбиваться, показывая на схемах, как все должно работать в связке, как один цех помогает другому, как движутся материалы и детали, как экономится время и силы.
Брюс слушал внимательно, не перебивая. Потом взял одну из схем, долго рассматривал, задал пару вопросов по мощности водяного колеса и типу печей.
— Мысль здравая, — проговорил он наконец. — Расположение цехов логичное. Привод от воды — дело зело полезное, если ума хватит осуществить. Но сие требует немалых затрат и времени… Это всё, о чем вы думали? Али что еще?
Настал момент истины. Я глубоко вздохнул.
— Не всё, ваше сиятельство. Есть у меня еще кой-какие соображения… Не столько по заводу, сколько по самой войне… По тому, как наше оружие использовать и какое оно должно быть… Ежели дозволите…
Брюс чуть приподнял бровь. Кивнул: