Инженер Против III Стальной Рубеж — страница 15 из 42

и первому нажатию кнопки.

Я выключаю свет, чтобы поспать хоть немного даже сидя в кресле. В темноте экзоскелет мерцает, как светлячок. И где-то в его памяти из нолей и единиц уже живет первый шаг человека без ног…

Глава 9

— Ну и уроды! — прошипела Таня, глядя на собравшуюся толпу возле их штаба.

Холодный ветер с запахом сырости жалобно завывал над улицей, словно предвещая бурю, что тянулась к посёлку по небу рваными облаками с багровым отливом заходящего солнца, словно они сами пытались сбежать от грядущего.

— И не говори! — пробасил Пал Петрович, заметив, что все собравшиеся поселенцы были вооружены садовым инвентарём.

Стоя на крыльце, за спинами дружинников, он сделал шаг вперёд и доска жалобно скрипнула под его поступью. Защитники правопорядка нерешительно направили дула стволов на односельчан, совершенно не намереваясь открывать огонь, против своих же товарищей. Их руки дрожали, словно бы дружинники держали обереги от нечисти, а не смертоносное оружие.

Мужчина мельком посмотрел в стеклянные глаза знахарки, что скорее всего выпила настойки из мухоморов, раз решилась на открытое противостояние. Павел сильно пожалел, что не успел задушить эту змею в самом зародыше. А ведь он просил Филина кокнуть сумасшедшую сразу, если та начнёт собирать свой профсоюз! «Неужели ослушался приказа, или просто недосмотрел, а может быть этот солдат и вовсе на её стороне⁈» — подумал диктор посёлка, бессильно сжав кулаки. Он с вспомнил, что на самом деле не отдавал такого приказу исполнительному солдату, что сейчас стоял в первых рядах перед штабом, целясь точно в голову предводительницы бунта. «Точно не на их стороне, у него одного руки не дрожат от волнения», — решил мужчина.

Тогда он посчитал, что ни у кого в здравом уме не хватит мозгов на то, чтобы бунтовать, когда за стенами твориться настоящий кошмар. «Видимо просчитался» — подумал Павел, почесав мощный, щетинистый подбородок.

— Мы требуем увеличения нормы продовольствия! — крикнула Аксинья, так, чтобы её было слышно всем собравшимся бунтарям. — Почему ваши дружинники получают полную порцию, а мы, кто вкалывает целыми днями, должны перебиваться плесневелым хлебом и консервированными бобами⁈ Наш труд куда тяжелее, чем ходить с важным видом по улицам и вдоль стен! — знахарка топнула ножкой, как обиженный ребёнок.

— Да… Правильно… Сколько можно голодать… Мы не за это деньги платили, когда строили посёлок… — закричал кто-то из толпы.

— Тише, мля! — заорал Павел. — Вы че тут собрались⁈ Думаете я тушёнкой сру⁈ Мы вам уже сто раз говорили, что норма на то и норма, что рассчитана на всех. И до тех самых пор, пока у нас не получиться растить урожай она будет ограниченной! Если потратим всё, то будем жрать друг друга похлеще бешеных!

— Это мы будем растить урожай, а не ваша дружина! — фыркнула баба. — Наш вопрос заключается в том, почему ваши вояки жрут в три горла и не работают⁈

Петрович тяжело вздохнул:

— У дружинников точно такая же норма, питания как и…

Женщина перебила его, повернувшись к подбадривавшей её своим ропотом толпе:

— Может стоит подумать о том, чтобы хоть иногда меняться? Пускай эти солдаты тоже попробуют целину перекапывать лопатами под грядки! А мы походим вдоль стен с двустволками, посвистывая в воздух. Дело-то не пыльное, любой справиться!

— Охрана периметра тоже важная работа! Мы всегда должны оставаться…

Аксинья снова перебила:

— Да я уже истратила все свои травы на создание мазей для мозолей и на заговоры от грыж. Сколько можно горбатиться⁈ Где справедливость!

«Дрочите друг другу реже» — подумал Павел.

— Да… Верно говоришь… Даешь равные права… — подтвердила толпа.

Павел с шумом выдохнул воздух из раздутых ноздрей:

— Порядок есть порядок! Вы сами на это подписывались, когда решили вступить в нашу общину! Так что оружие остается у дружины! — пробасил мужчина. — Пайки не увеличатся! Я не собираюсь выслушивать от вас по весне, почему нам жрать нечего. Если вы и дальше продолжите бунтовать, то я немедленно прикажу вас арестовать, как предателей!

Лицо женщины побагровело от напряжения, она словно впитывала в себя недовольство толпы, становясь её голосом:

— Что⁈ Тоже отправишь нас за стены, как и тех несчастных, кто высказался против такой тирании⁈ Народ видел своих знакомых в рядах больных бешенством во время первой атаки! — женщина подняла вверх руку. — Или быть может расстреляешь нас на месте⁈ А⁈ Давай! Мы не боимся тебя, потому что ты нам нихрена не сделаешь! —её голос сорвался на фальцет. — Ведь тогда твоей своре точно придётся самим работать! А вы ведь этого не хотите! Вам лучше и дальше делать вид, что заняты важным делом!

Павел заметил, как Филин слегка повернул голову, чтобы увидеть его. В решительном взгляде солдата, он увидел, что назад дороги нет. Мужчина понял, что как глава посёлка полностью облажался. Он понял, что никогда и не был хорош в роли управленца, раз допустил конфликтную ситуацию в такое опасное время, когда объединяются даже враги.

И теперь он должен наблюдать бунт внутри, когда поселенцы разделились между собой, даже при наличии такой опасности как зараженные. Это настоящее фиаско руководства. Опустив плечи, Петрович устало вздохнул.

— Командовать вояками и управлять людьми разные вещи, Паша, — тихо прошептал он, слегка кивнув ЧВКашнику, чтобы тот был готов.

Боец подмигнул своим янтарным глазом и легким движением пальца перевёл оружие в режим автоматического огня, повернувшись обратно к толпе. Таня заметила движения Филиппа и обратила внимание на то, что тот направил дуло прямо в голову Аксиньи. Её палец в этот момент неосознанно дрогнул, будто если бы девушка стояла на месте солдата, то уже потянула за спусковой крючок.

Воцарилась напряженная тишина. Каждый понял, что окончательный раскол между поселенцев случился и теперь решали минуты, и последние фразы.

Однако прежде чем знахарка решила поднять последнюю тираду о несправедливости, колокол на смотровой вышке ударил неожиданно громко. Звон повторился и все устремили свои взгляды на стену. Вторя его звону до посёлка донеслось эхо воплей, приближающейся орды.

Пал Петрович зажмурился, вспомнив, что это уже четвертая атака на их стены за неделю. Патроны кончались с о скоростью песка, сыпящегося сквозь пальцы. С каждой волной количество бешеных увеличивалось в геометрической прогрессии и мужчина гадал, когда скромный боезапас окончательно иссякнет.

Шум приближающейся орды нарастал, заполняя пространство своим тягучим, объемным звуком. Казалось, крики заражённых начинают заглушать даже звон колокола дежурного. Тане стало не по себе, глядя на бунтующих она почувствовала, что их зажали со всех сторон. И если они сейчас решаться на действия, то беды не миновать.

В такт её бьющемуся от всплеска адреналина сердцу, колокол вышки суетливо застучал так, будто дружинник, что стоял сейчас на посту, намертво примотан к месту и пытаясь освободиться от узлов, безостановочно дёргается, не в силах сбежать от приближающегося кошмара.

Селяне всё же вздрогнули, опасливо осмотревшись по сторонам. Нависшая угроза, снова заставила людей с надеждой посмотреть на Пал Петровича, который олицетворял для них грубую силу, способную как и покарать их, так и защитить.

Мужчина увидел жалкое двуличие в их глазах. Он скривился от отвращения, однако громко произнёс:

— Расходитесь по домам! Закрывайте двери! Не мешайте нам работать! Бешеные идут!

Люди закивали головами и побросав свои грабли и лопаты побежали обратно в дома, сверкая пятками. Перед штабом осталась лишь одна знахарка, стоявшая напротив направленных в её сторону прицелов. Женщина продолжила сверлить мужчину своим стеклянным взглядом, будто толпа позади и не нужна была ей для решительных действий.

— Я отсюда никуда не уйду, Павлуша! — она подняла палец и ткнула им в мужчину.

Таня зажала рот ладошкой от испуга, на миг забыв о приближающихся зомби…

Пал Петрович сжал в кулак свою лапищу, вспомнив, что позволял себя называть «Павлуша» только жене и матери. Такое пренебрежительное обращение, словно оскорбило память о самых дорогих его сердцу женщин. Нервозно бьющий колокол и накатывающий вой бешеных, наконец довели его до точки кипения. Последнее, что он помнил, так это то, что решил посмотреть по сторонам в поисках случайных свидетелей, но храбрые и решительные люди были слишком заняты своим спасением и никто больше не обращал внимания на несостоявшийся бунт возле штаба.

Распихав дружинников как кегли, прущий напролом мужик уже не видел перед собой ничего, только лишь опускающуюся, красную пелену злости, требовавшей выход. На задворках затухающего разума, он запомнил перепуганное лицо Аксиньи, что будет являться ему в кошмарах вместе с другими, когда замученная за долгие годы совесть не получит перед сном стопку беленькой.

Аксинья попятилась. До новоиспеченной революционерки вдруг дошло, что она всё это время дергала за усы спящего медведя. Её губы зашевелились в молитве к давно мертвым богам. Однако кувалду Петровича можно было остановить только бульдозером. Огромный кулак, размером со всю голову женщины, наотмашь ударил её так, что даже сквозь приближающийся вой орды, послышался хруст вминающегося в череп носа, а затем и характерные щелчки шейного позвонка. Аксинья мешком рухнула на землю, предварительно пролетев пару метров.

Дружинники, к удивлению Тани, с облегчением вздохнули от того, что не им пришлось самим расправиться с чокнутой сектанткой. Толи из-за будущих мук совести, толи из-за проклятья ведьмы.

Девушка перевела взгляд на валяющуюся женщину. Её тело слегка подрагивало, грязные штаны стали мокрыми в районе промежности, а из смятого носа точками выходила кровь. Через десять секунд конвульсии прекратились и она испустила дух с потёкшей кровяной пеной изо рта.

Таня смотрела на неё без сожаления. Она давно ждала, когда случиться что-то подобное. Ведь за последнюю неделю большая часть дружинников только тем и занималась, что растаскивала лезших в драку с ними селян, которых науськивала эта ведьма. А после последней волны бешеных, количество недовольных перевалило за половину и бунт возле штаба при бескровном исходе мог стать лишь репетицией, когда зарвавшаяся сектантка решилась бы захватить власть.