Я с трудом узнал его по потускневшей от едких испарений табличке «Флора11». Вход в данную часть обозначили разломанные двери, белый пластик которых медленно утопал в фиолетовых зарослях плюща с иголками. По записям, которые прислала дочь профессора, именно здесь ученые «Кормильца» занимались основными опытами над сельскохозяйственными культурами.
Оранжереи, некогда залитые искусственным солнцем, теперь поглотила чернота, изредка озаряемая вспышками аварийного освещения. В кратких мгновениях, когда красный свет заливал помещение нам удавалось увидеть громоздкие контуры диковинных растений, в которых лишь едва угадывались аналогичные экземпляры, растущие на поверхности земли. Глядя на их узловатые стебли, резанные листья, глянцевые шипы и пестрые соцветия, могло сложиться впечатление, что их создавали по рисунку ребенка, больного аутизмом, который только тем и занимался, что целыми днями придумывал все более и более противоестественные виды растений.
Опустив голову я увидел, что белые керамические горшки, в которых росли эти карликовые деревья, треснули, и сквозь щели прорвались корни — толстые, узловатые, покрытые черными шипами и бледными наростами, похожими на гриб трутовик. Они вились по стеллажам, сминая оборудование, пронзая иссохшие трупы учёных, чьи тела слились с растительностью и судя по всему послужили кормовой базой, превратившись в мумии.
Я ненадолго остановился возле одно из такого симбиоза растения и трупа. Листья этого карликового дерева, когда-то зелёные, теперь приобрели фиолетовый оттенок с черными точками, его рваные края закручивались, как когти, а меж прожилок блестела густая жидкость, тускло светящаяся ядовито-зеленым, как фосфор.
А цветы… Боги, эти цветы. Они были прекрасны, как проблеск белого света, лишенного эмоций, появившийся среди кошмарного бреда. Лепестки, напоминающие бледные, синюшные губы первой любви, словно тянулись ко мне, будто желая получить хоть каплю моего внимания. Я склонился чуть ближе и увидел целый микромир в середине бутона — переливающиеся всеми цветами радуги тычинки только и ждали, когда я дотронусь до бутона и всколыхну его так, чтобы источаемые пестиками струйки тончайшего пара попали на них.
— Млять! — жесткий, но одновременно легкий удар стального наконечника алебарды в мою нагрудную пластину вырвал меня из любования цветком. — Мне кажется не стоит его трогать, — спокойно, но настойчиво произнес Вольдемар, глядя на то, как я тянусь к бледно-синему бутону.
— Думаю ты прав, — ответил я, решив, что слишком увлекся наблюдением за местной флорой. — Пойдем дальше.
Мы углубились в ряды оранжерей, продвигаясь дальше сквозь заросли. Я старался больше не обращать внимание на эти бутоны, сосредоточившись больше на том, чтобы как можно скорее добраться до крыла лаборатории, где находилась София. Однако, чем дольше мы находились в этих подземных джунглях, тем больше сомневался в том, что она вообще могла здесь выжить.
Несмотря на то, что явной опасности мы пока не встретили, вся обстановка в этом карликовом лесу мутантов наводила на мысль о том, что вся эта растительность на самом деле опасна не только для нашей жизни, но и для мира, что находится на поверхности.
Через пару минут мы шли уже в самом сердце этой оранжереи. Звук шагов под ногами стальных ног тонул в мягкой, желейной жиже, в которой пушистым ковром рос бледный мох, напомнивший мне своим видом заплесневелый хлеб. У меня вдруг возникло желание на краткий миг переключить обзор Витязя с обычной камеры на тепловизор.
Я невольно ахнул, когда после голосовой команды мир вокруг меня преобразился таким разнообразием оттенков, что я и представить себе не мог, что подобное смешение цветов вообще возможно в тепловом спектре. Стволы карликовых деревьев пульсировали, передавая частичку своего тепла листьям, забирая от них холод. Дальше пульсация спускалась к корням, медленно уходя еще ниже.
— Ебучий случай!!! — заорал я и отпрыгнул в сторону, на автомате прикрывшись щитом.
Изображение с щита моментально переключилось на обычную камеру и я понял, что больше не вижу теплое, дышащее человеческое тело, так как оно полностью скрыто за влажными и ворсистыми корнями карликовых деревьев.
Парни среагировали мгновенно, встав в позы и ожидая любой угрозы, какая может появиться в следующую секунду.
— Что случилось? — тихо спросил Вольдемар по общему каналу связи.
Я медленно опустил щит и увидел, что практически под каждым кустом этой оранжереи в корнях виднеются еле теплые контуры живых человеческих тел!
— Витязь обычный вид, — отдал я голосовую команду и впервые был безумно рад тому, что сейчас нахожусь в стальном костюме и не качаюсь даже краешком одежды этих растений. — Там пиздец парни, похоже видео покажу, а сейчас надо валить из оранжереи как можно быстрее.
Подгоняемые неизвестным страхом мы двинулись вперед еще быстрее. Мне уже начинало казаться, что растения словно двигались вслед за нами. Медленно, почти незаметно, но неумолимо.
— Витязь, заметки. Запись номер три. Рэм, при переключении камеры шлема в тепловом режиме обзора на камеру в щите, Визор переключается на обычный вид. Нужно уделить этому багу больше внимания, чтобы не попасть в просак, когда будешь пользоваться прибором ночного видения. Конец записи, — произнес я решив хоть как-то поддержать связь с реальностью.
Однако мне все равно почудилось, как плющ, что рос под стальным лабораторным столом, опутал иссохший скелет в белом халате и когда мы проходили мимо, вдруг сжался, дробя кости бедолаги в прах. Еще кривые лозы, свисавшие с потолка, будто слепые змеи раскачивались из стороны в сторону, ища тепла живого тела, так как мертвецов на полу им явно не хватало.
Уже возле самого выхода в углу, где тень была гуще всего, находились подвесные ящики с десятками горшков, разбитых, опрокинутых, а из них торчали ростки. Маленькие, хрупкие, с полупрозрачными стеблями. Но когда наши шаги стали эхом разноситься в помещении, они начинали дрожать и распускаться. Из бутонов выползали отростки, усеянные иглами, а в воздух взмывали облака спор, серых и пушистых, как одуванчики.
Я с трудом узнал место из видео, которое показывала мне София, однако мой мозг сразу же отметил те же контуры гидропонной системы полива, работавшей от аккумулятора Уроборос. Подойдя ближе, я клинками рассек ветки и без особого труда извлек из специального контейнера полностью севший аккумулятор.
— Неплохая добыча, — отозвался Вольдемар. — Откуда ты знал, что он там находится?
— Видел на видео это место, — спокойно отозвался я, положив аккумулятор в контейнер на правом бедре. — Правда за две недели здесь все сильно поменялось, всех этих дебрей тут не было. Пойдем дальше от всех этих кустов у меня мороз по коже.
— Не только у вас, — отозвался Леший. — Я до сих пор слышу, как деревья шепчутся между собой.
— Шепчутся? — переспросил я.
— Ну да, — будто так и должно было быть ответил Радик. — Разве вы не слышите? — он перевел взгляд с меня на Вольдемара, который так же стоял пребывая в шоке от того, что произнес Леший.
— Теперь мне нравиться тут еще меньше, — выживальщик умоляюще посмотрел на меня, словно прося без слов продолжить наш путь, лишь бы как можно скорее покинуть этот рассадник.
Выйдя из оранжереи мы оказались в длинном коридоре, стены которого покрывал тот самый губчатый мох, какой мы видели при самом входе. Признаться я был рад тому, что увидел бурые, кровавые потеки слизи на стенах вместо еле теплых тел под столами, которые растения использовали в качестве удобрения.
Однако уже через пол сотни метров мы осознали, что оранжерея была лишь декорацией к еще более отвратительному зрелищу. Мы наконец встретили «живых» обитателей подземной лаборатории «Кормильца».
Первый зараженный встретился в секторе B-7, где холодильные камеры, лишившись энергии, превратились в компостную кучу. Дверь, сорванная с петель, лежала в луже слизи, а из проёма, прямо под потолком, выглядывало… Не тело. Не человек. Не растение. Это был гибрид, порождение вируса и безумия. Верхняя половина ещё напоминала женщину: спутанные волосы, слипшиеся от коричневого гноя, лицо с обвисшей кожей как у двухсотлетней старухи, одна рука полностью вросла в обвивавшие ее тело ветви. Вторая свисала вниз и высохла настолько, что больше напоминала кость, обтянутую кожей. Но тем не менее она медленно шевелилась, словно пыталась поймать того, кто будет проходить мимо.
Ниже пояса тело растворялось в массе листвы из колючих ветвей, покрытых чёрными волосками. Они развевались в такт дыханию этой женщины, словно с каждым вдохом с их помощью она фильтровала витавший в подземелье густой смрад. Её глаза — вернее, то, что от них осталось — светились тусклым и мигающим зелёным, словно рой светлячков сожрал глазные яблоки и теперь копошиться внутри них. Когда женщина открыла гнилостный рот, чтобы завыть или захохотать, из глотки вырвался лишь скрипучий звук, похожий на треск сухого дерева.
— Ну и уродина, — прошипел Вольдемар.
— Предлагаю назвать этот вид зомби «Дриадой», — произнес Леший, неотрывно глядя на то как иссохшая рука женщины продолжает качаться из стороны в сторону, словно приманивая его к себе.
— Почему дриада? — скривившись от отвращения, поинтересовался я.
Ответ мне решил дать Радик:
— Потому что это самая прекрасная женщина, которую я когда либо видел! Дриада… — почтительно прошептал он, — настоящая хранительница этого леса.
Мы тут же переглянулись с выживальщиком, после чего посмотрели на парней, которые опустив плечи и склонив головы вбок, не отрываясь смотрели на иссохший труп ведьмы под потолком.
— Сейчас я подправлю ей личико, — громко произнес я, когда на визоре шлема фэйсайди указало морду этой твари как цель.
— Не стреляй! — раздался девичий голос из колонок под потолком. — Ни в коем случае не стреляй! Им это не понравиться! Лучше скажи мне какая у вас радиочастота.
Я нахмурился узнав голос Софии:
— Двадцать семь целых сто тридцать пять сотых мегагерца, — ответил я, посмотрев на начавших, в такт руке, покачиваться из стороны в сторону ребят.