Мне всегда казалось, что баня — это скандинавский обычай, распространившийся повсеместно лишь в наши дни, но теперь я понял, что ошибался. Вероятно, проблема заключалась в том, что я всегда считал своих предков суровыми, героическими людьми, а бабушку — девственницей.
Эта баня отличалась от тех, что я видел раньше. Кирпичный купол со стенами толщиной более метра. Дым шел из маленького отверстия наверху, а сбоку открывалась маленькая дверь. Чтобы растопить сауну, внутри в течение четырех часов горели сосновые поленья. Затем огонь тушили, и через несколько минут, после того, как дым выпускался, туда забегали люди. Нагретая баня сохраняла тепло целый день.
Банщик вручил мне доску. Я последовал за Кристиной через дверь, только вот ей пришлось наклониться, а мне проползти через крошечный вход.
Дверь за мной закрылась, а дымовое отверстие заткнули. Я был окутан жарой и темнотой. Кто-то взял меня за руку и подвел к месту, куда нужно сесть. Мои ягодицы коснулись раскаленных камней, и я подскочил, ударившись головой о низкий потолок. Кто-то положил доску на кирпичную полку и усадил меня на нее. Как только глаза немного привыкли к темноте, я разглядел масляную лампу.
Силуэты вокруг приобрели расплывчатые очертания. Мы находились в круглом помещении, где при необходимости могли разместиться человек пятьдесят, но я насчитал лишь девять, включая самого себя. Напротив меня сидел русоволосый мужчина с обветренным лицом — пан Мешко, который вчера открыл нам ворота. Другого человека я видел впервые — красивый, мускулистый, примерно моего возраста. Он был высоким, по местным меркам, с очень светлыми волосами — намного светлее, чем у меня. В двадцатом веке я бы заподозрил, что он их обесцвечивает. Мужчина сидел, обняв своими сильными руками Илону и еще какую-то незнакомую мне женщину, которые просто светились от счастья. Третья женщина растирала мышцы его шеи и плеч.
Кристина и Янина сели рядом со мной, а Наталья — возле пана Мешко.
Мы все до единого были обнаженными. Пышущие здоровьем тела являли собой восхитительное зрелище, но женская нагота в бане не вызывала греховных мыслей. При таких высоких температурах не думаешь о любовных утехах.
Следуя примеру блондина, я раскинул руки, и женщины прижались ко мне. Я заметил, что пан Мешко все еще держит руки на коленях.
— Пан Конрад, — обратился он ко мне, — ты должен понимать, что иметь на что-то право — одно дело. А уклониться от этого — совсем другое.
Блондин рассмеялся.
— Пан Мешко, ты просто поражаешь меня своей доблестью в битвах и кротостью в браке. Ты бы лучше последовал совету Святой Церкви, которая дозволяет нам бить жену палкой не длиннее, чем расстояние от кончиков пальцев до локтя, и не толще, чем твой большой палец. Последуй моему совету — никогда не используй ничего, кроме палки! Уверяю тебя, пан Мешко, это только пойдет на пользу твоему счастью, как в браке, так и в других делах.
— Всегда рад твоим советам, мой господин, хотя, возможно, я сообщу некоторые факты на празднике сегодня вечером. — Он хитро улыбнулся.
— Ха! О том, что моя жена предпочитает оставаться в Венгрии, а я обеспечиваю ее здесь? Твоя взяла, пан Мешко!
Он повернулся ко мне.
— А это, должно быть, благородный великан, пан Конрад Старгардский, прибывший из загадочной страны с волшебным снаряжением. — Его глаза горели, и он улыбался. — Человек, который побеждает целый взвод бандитов и разбойников и захватывает множество трофеев! Человек, который спасает юных дев, выхватывая их из лап смерти и купцов, и, рискуя своей жизнью, доставляет в безопасное место. Человек, изможденный сражениями со злом, у которого тем не менее хватило сил, чтобы Кристина целое утро улыбалась, как не улыбалась уже несколько месяцев.
Кристина кинула в него мокрую кедровую ветку, но он даже не обратил внимания.
— Полагаю, эти раны и ушибы — результат честной битвы, а не схватки с нашей кроткой Кристиной. — В него снова полетели ветки. — Благородный пан Конрад, я рад знакомству с тобой и польщен твоим визитом. Я — граф Ламберт Пяст, и я приветствую тебя в Окойтце.
Я попытался встать. Мне было очень жарко, и с меня градом катился пот. Но в первый день моего пребывания в этом веке я получил по голове за несоблюдение правил этикета. Я решил во что бы то ни стало выучить их и безоговорочно им следовать.
— Ах, пожалуйста, не кланяйся. Не подумай, что я не уважаю формальности, но чтобы поклониться, тебе придется встать, а я опасаюсь за крышу.
— Благодарю тебя, граф Ламберт, и мой череп тоже тебя благодарит, — ответил я, стараясь поддерживать этот шутливый, но все же полезный для меня разговор. — Боюсь, что ты сильно преувеличил мои заслуги.
— Именно так о тебе говорят. Я знаю, что история с ребенком — чистая правда, потому что сам разговаривал с пани Малиньской и удостоверился, что с девочкой все в порядке. Борис Новацек проявил благоразумие, когда предлагал не брать с собой ребенка. Лишь по счастливой случайности вы нашли Окойтц в такую метель. Но на то он и купец, что может позволить себе быть разумным, а вот благородный рыцарь — далеко не всегда. В первую очередь он должен думать о справедливости и чести, а остальное не важно. Ты хорошо поступил, пан Конрад! Мне стало известно из третьих рук — Борис рассказал Илоне, а она мне, — как ты убил на дороге пятерых разбойников. Это правда?
— Нет, мой господин, я убил только двоих. Один из них, вероятно, был вором, вымогателем или всего лишь разгневанным кредитором. Он напал на меня, я же не сумел его разубедить. Я сожалею, что убил его. Вторым был рыцарь, которому я нанес удачный удар. Других — оказалось, что среди них одна женщина — я только ранил, а добила их моя лошадь.
— Ах да. Твоя умная боевая кобыла. Твой тонкий меч и твоя странная тактика. Но об этом позже. Пора вылезать.
Я обрадовался, потому что мои глаза горели от жара. Один странный эффект сауны состоит в том, что как только распаришься, то холод уже не ощущается. Я стоял по колено в снегу и, стегая себя веником из кедровых веток, очищал тело от пота и грязи. Мы находились во внутреннем дворе, окруженном зданиями, но у этих людей не было абсолютно никакого табу на наготу! Десятки крестьян проходили мимо, не обращая никакого внимания на нас — девятерых обнаженных людей в снегу. Я никогда не слышал о таком бытовавшем в Польше обычае; вряд ли монахи записывали подобное в своих исторических книгах.
Размышляя об этом, я почувствовал, как меня кто-то резко хлестнул по ягодицам. Я повернулся.
Напротив меня стояла Кристина с еловым веником в руке. Ее ноги были широко расставлены, кулаки уперты в бедра, и она улыбалась во весь рот, как будто бросая мне вызов. Я не был уверен, чего именно она ожидала, но вызов принял и ответил ей тем же.
Она взвизгнула и вновь шлепнула меня веником. Вскоре к ней присоединились остальные пять девушек. Я был окружен, и мне пришлось нелегко.
— Не бойся, пан Конрад! Я иду к тебе на помощь! — В круг ворвался граф. — Спина к спине, пан Конрад!
— Благодарю за своевременную помощь, господин мой. Вместе мы, может, и одержим победу!
Вокруг собралась толпа зрителей, подбадривая нас криками.
И все же мы с графом проигрывали. «Противник» превосходил нас числом, и мы, в отличие от девушек, не столько наносили удары, сколько увертывались из-под них.
— Пан Мешко! — закричал граф. — Разве ты останешься в стороне и не придешь на помощь твоему господину на поле брани? Защищай меня!
— Не врага я боюсь, господин, но жены моей! И вообще, тебе и без меня всегда везет! Вот и сейчас тоже!
О да. На холоде мужское естество снова громко — вернее, зримо — дало о себе знать. Будь у меня время, я бы смутился. На графа «сражение» вениками возымело точно такое же действие. У этих людей не было ни капли стеснения. Я опасался, что меня сейчас вовлекут в свальный грех.
— Защищай меня, пан Мешко!
— Господин, я буду поддерживать тебя своими метательными машинами.
Пан Мешко начал всех нас без разбору закидывать снежками. Через несколько минут снежок попал в лицо графу.
— Прекрасные дамы, — сказал он. — Предлагаю заключить перемирие, чтобы одолеть нашего общего врага.
Кристина, как обычно, была заводилой.
— С радостью, господин. Дамы, вперед!
Все мы мгновенно повернулись к пану Мешко и забросали его снежками.
Видя поражение пана Мешко, некоторые из зрителей — а их к этому моменту собралось около сотни — обрушили град снежков на нас.
Внезапно граф замер и поднял руку. Тут же все успокоились. Летящие в воздухе снежки упали на землю, как будто в замешательстве.
— Мои добрые подданные! — произнес граф. В нем больше не было ничего от клоуна или острослова. Сейчас он был прирожденным командиром, знающим свой народ и уверенным в его поддержке. — Сегодня Рождество, но празднование начнется только через три часа. Я — ваш суверен, и хочу, чтобы ко мне относились с уважением. — На его лице мелькнула улыбка.
Он жестом позвал нас обратно в баню, и толпа разошлась. Какая-то женщина шлепнула мальчика, который кинул в нас снежок.
Мы вновь вернулись в тепло. Как только мы закончим купания, до конца дня баня будет в распоряжении простолюдинов.
В течение двух или трех недель после Рождества работать на улице невозможно. Путешествовать также невозможно, а значит, нет необходимости в защите. По традиции после обеда в Рождество никто в округе не работал.
Никто никуда не ходил, но все же люди веселились. Порядка практически не было. Еда и выпивка за счет графа, хотя предполагалось, что каждый должен принимать участие в подготовке праздника.
Подарки дарили два дня. В Рождественскую ночь, 25 декабря, было принято дарить подарки людям своего сословия. На двенадцатую ночь, 6 января, дарили подарки тем, кто выше или ниже по статусу. Что касается дворовых девушек — Кристины и компаний, — то они получали рождественские подарки дважды.
Как следует согревшись, мы вернулись в замок. В подчинении графа Ламберта состояло около ста сорока рыцарей; все они, за исключением пана Мешко, устраивали праздники в своих собственных домах. Обычно человек шесть несли дворовую службу в Окойтце, а еще два с половиной десятка охраняли дорогу.