Германия традиционно предпочитает половинчатый «прусский путь» в революционных преобразованиях. После Первой Мировой войны перед страной встала задача восстановления государственности и воссоздания армии. Невооруженным глазом было видно, что Веймарская Республика эту задачу решить не способна, даже при молчаливом содействии держав-победительниц. И уже с середины 1920-х годов возникают контакты между германскими промышленниками, прежде всего Ф.Тиссеном и В.Функом, и маргинальной партией только что вышедшего из тюрьмы А.Гитлера. Гитлер быстро находит общий язык и с военными, такими как Л.Бек и В.Бломберг. Изначально поставлен вопрос о свержении Республики, отмене Версальского договора и перевооружении армии любой ценой, но генералы и промышленники просят — а Гитлер обещает — сделать все это исключительно законным, мирным путем. Позиция Гитлера выражена очень точно: переворот является не первым, а последним актом революции; НСДАП захватит власть тогда, когда государство будет к этому вполне подготовлено.
Понятно, что преемственность веймарской и гитлеровской элиты первоначально была выражена гораздо сильнее, нежели связь между высшими слоями Российской империи и советской республики. Тем не менее, определенная ротация кадров произошла и в Германии.
НСДАП решила задачу модернизации страны и отмены Версальских ограничений, но — ценой мировой войны, национальной катастрофы и нового военного поражения. Вполне возможно, что «прусский» половинчатый путь, попытку устроить «революцию без революции» с неизбежностью приводит к подобным трагическим результатам. Тем не менее, следует заметить, что Версаль породил катастрофическую депрессию в Германии — депрессию социальную, психологическую и экономическую, в то время как разгром во Второй Мировой войне стал началом нового подъема страны и, в конечном счете, привел к созданию Европейского Союза.
Подведем итог. Революцию отличает от бунта наличие проектности. Практически всегда эта проектность создается правящей элитой для решения тех задач, которые не могут быть решены легитимно. Эта элита является и источником революции, и ее жертвой. Другими словами, революция — специфическая форма налога кровью, который во все времена и во всех режимах возлагается на правящий слой.
3. Особенности управления сложными системами. Мегапроекты
Наиболее сложным видом инженерной деятельности является смена технологической платформы. Такая задача всегда возникает, как рефлексия правящей элитой страны катастрофического отставания от противников и конкурентов: социального, технологического, военного. В результате принимается комплексная программа инженерного и научного перевооружения страны, предусматривающая ликвидацию старой и создание новой промышленной и образовательной инфраструктуры.
Индустриальная Россия сменила технологическую платформу трижды:
В 1860-е годы — создание машиностроения и металлургии, переход к паровому броненосному судостроению, «железнодорожная революция»;
В 1930-е годы — индустриальная революция, создание бронетанковых войск и авиации, модернизация промышленной базы, культурная революция и создание передовой науки со «всюду плотным» полем НИРов;
1950-е годы — научно-техническая революция, выход в Космос, создание ракетно-ядерного счета, создание электроники, вычислительной техники, радиолокации, реактивная военная и гражданская авиация.
В настоящее время назрела необходимость в очередной смене технологической платформы, и если у российских властных элит на это хватит решимости, предстоящие двадцать лет станут очень интересным временем для российской инженерии.
Впервые российская управленческая элита отрефлектировала технологическое и инфраструктурное отставание России от развитых стран в эпоху Петра I. Практически все реформы Петра работали на создание всеобъемлющей государственной инновационной системы, призванной одним махом преодолеть «разрыв с Европой», оценивающийся в несколько сотен лет. Перестройке подверглось решительно всё: Пётр создал на старом месте новое государство с новой столицей, новыми органами управления, новой армией, новым флотом. Необходимые технологии (конструкционные, строительные, управленческие) в очень широком масштабе импортировались из Европы, как правило — вместе с носителями. Была осуществлена программа модернизации элиты (сокращение прав боярства, создание дворянства, замена разрядных книг на табель о рангах, обучение боярских детей за рубежом). Были полностью импортированы первичные западные инновационные системы: университеты и Академия Наук (последняя, опять-таки, вместе с носителями).
Результатами непрерывных двадцатипятилетних реформ стали: создание Российской империи, подготовка адекватного нуждам этой империи военного и административного аппарата, переформатирование государственных элит, создание условий для инновационного развития российской промышленности. В то же время — именно реформы Петра привели к парадигмальному разобщению элиты и народа: в Российской империи сосуществовали две «нации», пользующиеся разными языками и живущие в разных онтологиях. Важно также отметить огромную «стоимость» реформ Петра, сопровождавшихся разрушением государства и его жизненных укладов.
Необходимость следующей структурной реформы назрела после поражения России в Крымской войне. На этот раз удалось обойтись сравнительно малой кровью:
российская государственность устояла и даже укрепилась к концу «эпохи перемен». Тем не менее, пришлось отказаться от изжившего себя традиционного крепостного уклада и в значительной мере реформировать систему государственного управления. В связи с гибелью Александра II инновационные реформы 1860-х годов не были доведены до конца вплоть до настоящего времени[110].
С формально-технической точки зрения инновационная деятельность разворачивалась в 1860-х годах преимущественно в сфере военного кораблестроения, где происходил переход от деревянного парусного линкора к паровому железному броненосцу.
К началу 1850-х годов в списках российского флота числилось 50 линейных кораблей против 85 в английском и 45 во французском флотах. В случае войны империя могла немедленно выставить 40 линейных кораблей, в то время как Англия — 30 (после пополнения флота новобранцами). Однако опыт войны показал, что корабли русского флота безнадёжно устарели и не только не в состоянии действовать в открытом море, но неспособны даже прикрывать свои берега от вторжения винтовых броненосных кораблей, поступивших на вооружение Великобритании и Франции.
За три военных года состав российского флота переменился полностью: в 1853 году из 4697 орудий 4581 находилась на парусных и гребных кораблях, которые составляли основу флота. Лишь 116 орудий (2,5 %) стояли на винтовых кораблях. В 1856 г. в составе флота осталось всего 357 орудий, но все они (100 %) располагались на винтовых кораблях. Другими словами, война ликвидировала парусный флот России, как неконкурентоспособный.
В конце 1861 года в Англии на Темзенском железоделательном и судостроительном заводе была заказана плавучая батарея «Первенец» (машина мощностью в 1000 л. с. собиралась на заводе Модслея). В 1862 году было принято решение строить однотипную батарею («Не тронь меня») в Петербурге, но силами английского подрядчика Ч. Митчелла. По контракту Морское министерство обязывалось устроить Галерном острове эллинг со всеми приспособлениями, склад, мастерские с паровым приводом станков, печи, горны, паровые подвижные краны, железные дороги и газовое освещение. Броню, корпусное железо и машину для плавучей батареи делали в Англии, но «приводили в порядок» и устанавливали уже в России, на заводе Берда.
Значительная группа морских офицеров и специалистов-кораблестроителей направляется на обучение к Ч. Митчелу, а также за границу.
В конце года санкционировано конкурсное строительство третьей плавучей батареи («Кремль») на Невском судостроительном и механическом заводе. Броня и железо по-прежнему оставались английскими, машину, снятую с винтового фрегата «Илья Муромец», приводили в порядок на Кронштадском заводе.
В 1863 году принимается и с 1864 года осуществляется «Мониторная кораблестроительная программа» предусматривающая постройку десяти однобашенных и одной двухбашенной броненосных лодок. Для «башенных лодок» механизмы уже целиком изготовлялись на заводе Берда в Санкт-Петербурге и на Ижорском заводе Эти корабли по-прежнему строились из импортного железа, но уже «Русалка» и «Чародейка», заложенные в 1865 году по дополнительной мониторной программе, получили русскую броню, произведённую на Ижорских и Воткинских заводах.
В 1868 году закладывается первый русский «настоящий броненосец» — «Пётр Великий» (машины для него импортированы из Англии).
Параллельно с перестройкой заводов и импортом технологии выплавки броневой стали (сначала гарвеевской, затем крупповской) происходит перестройка системы управления строительством кораблей: создается Кораблестроительный Технический Комитет (позднее МТК — Морской Технический Комитет).
Всего за десять лет в России был осуществлён переход к железному судостроению: от обучения на заказанных за границей кораблях, через использование опыта иностранных подрядчиков и применение импортных материалов и механизмов судостроители пришли к самостоятельной постройке кораблей из отечественных материалов.
Таким образом, в 1860-х годах была использована стратегия импорта технологий; российская инновационная система участвовала в сооружении и оснащении кораблей лишь в небольшой степени. Применение этой стратегии привело к сокращению технологического отставания России от стран Запада — но и к институализации этого отставания. Вплоть до Первой мировой войны практически все русские тяжёлые корабли были подражаниями английским проектам с отставанием на 4–6 лет.