Просто, когда мать гладит сына по волосам, называя его «моё золото» — это нормально. Но когда в глазах этой «матери» сияет именно это золото, а отпрыск взвешен, оценен и прибыль от его продажи и смерти уже мысленно пущена на какие-то дела. Мерзко это, даже если оценивать без эмоций.
Наверное, вот тогда мой первый Дар и стал развиваться, лишая меня детства. Я стал умнеть просто ударными темпами. Ведь ментализм очень интересная штука, и некоторые считают, что этот Дар живой.
Мой род владел Даром телепатии, и это интересная вещь. Дар многослойный, он мог проявиться, как телекинез, телепатия и еще много чего. У меня он проявился в ментализм, что давало отличную работу с мозгом, и это считалось самым слабым из возможных вариантов.
Давал ментализм устойчивую психику и едва улучшенную мозговую деятельность. Ну так писалось в книгах, но у меня все было далеко не так. Мой Дар ментализма развивался ударными темпами. Этот Дар я любил. А вот мой второй Дар, который именуют все, как проклятый, меня практически погубил. Проклятый Дар… Как страшно звучит и название довольно точно описывает его. Суть Дара заключалось в том, что проклятый мог «перетянуть» на себя хворь, болезнь, рану и прочие повреждения с больного. Вплоть до того, что мог отдать всю свою жизненную силу человеку. Всю без остатка, продлив его жизнь на многие годы.
Именно такое свойство Дара и ценилось в нем, при этом, здоровьем и регенерацией проклятые отличались отменным, и из них могли бы выйти прекрасные лекари. Однако это работало бы в том случае, если действовать постепенно. Убирать болезнь не сразу, а порционно, и потом давать себе время на восстановление. Да только кто хочет ждать? Всем нужно было всё и сразу.
Я мог бы стать Императорским лекарем и был бы лучшим в своем роде. Вот только это было никому не нужно: проклятый Дар позволял забрать старость. То есть умирающий старик, «скинув» прожитые годы на проклятого, становился относительно молодым человеком. С опытом, памятью, силами и знаниями — только молодым.
Дар это был редким, но в легендах описывался. И не зависел от рода, это тоже было установлено. Любой человек в любой семье мог стать проклятым и прожить обычную жизнь. Никто всех младенцев на алтарь Дара не тащит, проверять: а не проснулся ли какой-нибудь Дар в младенце — это прерогатива благородных родов. Да и то не все и не всегда готовы платить хранителям алтаря очень немаленькие деньги за проверку.
Со мной же получилось довольно смешно, если бы не было так грустно. В три года осматривающий меня лекарь, криворукий придурок, если честно, порезал свою руку во время осмотра. Довольно глубоко, с потоком крови, который я даже помню. А потом помню боль и темноту — потерял сознание. Я перетянул на себя его рану, непроизвольно.
Тогда проклятый Дар чуть не прикончил меня в первый раз: глубокий порез взрослого мужчины оказался на ручке ребёнка трёх лет. Но я выжил, родители оттащили меня к алтарю Дара, установив, что у меня этот чёртов проклятый Дар. Что случилось с криворуким медиком — не знаю. Не удивлюсь, если прародители его прикончили, чтобы он никому не рассказал.
И до десяти лет я жил в золотой клетке. Правда о том, что она «клетка» — я не догадывался до поры, несмотря на то, что был почти таким же умным, как и сейчас. Мешала нехватка информации, опыта. Непонятно, правда, как я мог получиться у таких дебильных предков.
Эти, слов нет, кто, обсуждая, за сколько и кому меня продадут, даже не удосужились обеспечить приватность и безопасность. В общем, незадолго до своих десяти лет я узнал, что жить мне осталось всего шесть лет. Потом я пойду «на прокорм» кому-то. Возможно, даже Императору: возраст Его Величества перевалил за четыре сотни лет, а никакие лекари, лекарства и прочее не могли продлить жизнь сверх трех сотен лет, что само по себе большая редкость.
А как известно было всем, Император сейчас помешан на том, чтобы жить еще дольше. Буквально ходят слухи про его алхимические лаборатории и то, как люди обеспечивают свой род на много поколений вперед за продажу интересного артефакта, появление которого сложно объяснить. Или, например, хотя бы информации.
Как по мне, все это фигня для дураков. Или как еще можно назвать золото дураков. Созданная красивая история, чтобы люди, если что-то найдут, сразу писали заявки в канцелярию, а потом они просто пропадут.
— Дааааа! — вдруг выкрикнул Медный, глядя в окно, и вдруг осознал, что сделал это слишком громко. — Извини… Там пацаны в футбол играют… Гол красивый…
Я лишь покачал головой и вернулся в свои мысли.
Услышав от родителей эту торгашескую беседу в свой адрес, осознав и уточнив ряд деталей, благо в доступе к библиотеке меня не ограничивали, как и в доступе к сети, я стал пытаться избежать не слишком приятной участи.
Именно тогда я установил, что жил именно в клетке: раньше слов слуг «не стоит туда идти, Ваша Милость барон Мечников, там нет ничего заслуживающего вашего внимания» хватало. А в итоге я понял, что живу в клетке или тюрьме, если не под неусыпным контролем, то уж точно без свободы передвижения.
Тогда постепенно с меня стали спадать розовые очки, и я стал подмечать те вещи, которые раньше вообще не брал во внимание. Постоянные проверки моего здоровья. Те записи, которые вели врачи и мои родители. А самое главное — это тотальный контроль во всем. Время, когда я мог пребывать в одиночестве было только во время сна, в библиотеке и в уборной. В остальное время за мной ходили слуги, чтобы я случайно не убился.
Доходило до полного бреда, когда однажды мать запретила мне даже пользоваться ножами во время еды. Ей тогда приснился страшный сон, в котором я навредил себе.
Пути бегства, несмотря на недюжинный ум, я не нашёл. Самым результативным последствием побега был выстрел из парализатора в мой затылок, лживые причитания «что ж вы так неаккуратно» и негласное ужесточение «режима».
Так что своё десятилетие я встретил в своей кровати, не с самыми весёлыми мыслями. И даже с прикидками, а не стоит ли мне, назло этим уродам, сдохнуть самостоятельно, лишив их построенного на мне «процветающего будущего»? Не слишком конструктивный подход, но лет мне тогда было немного, а других вариантов выхода я не находил.
И вот, лежу я, думаю об этой ситуации, борюсь с желаниями глупого тела заплакать — даже сейчас, как вспомню, обидно. А уж тогда…
Это тогда я еще знал, что такое слезы. После тех дней больше их у меня не было. Словно эту функцию вырезали из моего тела.
И вдруг, на фоне освещённого далёкими уличными огнями оконного проёма, появляется фигура. Беглая проверка самого себя показала: не сплю, не одурманен. А в комнате находится неизвестный, которого не должно здесь быть.
И первая мысль — Годуновы. Род с Даром игры с пространственными искажениями, телепортацией себя и относительно небольших предметов. Род широко известный, обладающий солидной корпорацией, в сети про него много данных. И ничего для меня не меняется, понял я тогда.
Ну, узнали Годуновы про проклятый Дар и желают меня похитить. Да, до шестнадцати я и похищенный проживу, но потом меня не продадут, а пустят на «прокорм» какому-нибудь старому Годунову. И то, что я эти шесть лет проживу, хоть сколько бы то ни было нормально — совсем не факт. Цепи, искусственный сон, много не самых приятных способов «контроля» приходило в голову.
— Приветствую тебя, хомо! — были первые его слова, и еще тогда мне показалось, что голос странный. — Нас заинтересовал твой Дар. И мы хотели бы его у тебя взять.
— Ну конечно, — с усталостью и некоторой оправданной злобой произнёс я, выхватывая из-под подушки кинжал и метая его в фигуру.
Кстати, этот самый кинжал я добыл чудом, когда однажды отец вернулся с приема и выронил его, когда запутался ногами в коврах. Выпил он тогда изрядно, и слуги, которые дежурили возле меня, побежали его поднимать… А я поднял кинжал.
Метнуть его было единственным толковым действием, которое пришло в мою маленькую голову. То, что я убью этого человека или хотя бы раню, не верил. Даже попасть, не умея его метать, было бы уже большой удачей.
Скорее, шанс отвлечь Годунова, пока кто-то придет ко мне на помощь. Несмотря на то, что я был готов к смерти, я все еще не оставлял надежд каким-то образом справиться и найти выход. Жить то хотелось… В мире столько всего прекрасного, в том числе и техника.
— Ты излишне агрессивен, хомо, для твоего возраста, — совершенно ровно произнесла фигура, оглядывая меня с головы до ног и поймав клинок двумя пальцами, точнее, взяв его из воздуха, без проявлений Дара.
— Кроме того, ты неоправданно агрессивен, — так же спокойно продолжила фигура. — Я не намеревался и не намереваюсь причинить тебе вред.
— А мой Дар вы достанете специальными волшебными щипчиками, мне не навредив?!! — не без сарказма, намеренно громко, желая поднять тревогу, крикнул я.
Всё же мои домашние — те ещё скоты, и неприязнь я к ним испытывал. Но они хотя бы были знакомым злом.
— Не кричи, это излишне. Нашу беседу никто не услышит и не придёт тебе на помощь. В том числе и потому, что помощь тебе не понадобится, — с этаким дребезжащим смешком выдала фигура. — Мы не хомо, так что не будем бессмысленно и бездарно губить разумного, варварски выдирая Искру Творца.
— Что значит — «не хомо»? Не люди, что ли? — зацепился я за эту фразу.
— Именно, — ответила фигура и засветилась неярким светом.
Ну дожили, вначале подумал я. Правду говорят, что на детей стресс плохо влияет, но не до такой же степени.
И я чуть не закричал, хотя чудом удержался. Да и нельзя сказать, чтобы мой гость был так уж ужасен на вид. Но это ТОЧНО был не человек. Очень похожий — черты лица вроде и человеческие и, одновременно, «совсем не такие».
Треугольное лицо с огромными глазами. Небольшой нос, белые зубы, оскаленные в усмешке, не имеющие клыков даже намёком. Скулы расположены слишком высоко, строение лица — нечеловеческое. Можно сказать… даже красивое лицо, но с человеком спутать невозможно. Фигура, в общем-то, тоже неправильная: субтильная, невысокая, но при этом явно не детская, крепкая. Про листовидные, острые уши и говорить не хочется.