- Говори...
- Лучше Аделаиды Борисовны не найдешь, Тёма.
- Я знаю.
- Если знаешь, то зачем же ты тянешь?
- Видишь, если говорить серьезно, то теперь мне кажется, это более достижимо, чем было тогда. Я теперь инженер, эта дорога по мне, уже теперь я получаю две тысячи четыреста рублей в год. Говорят, чуть ли не такую же и премию дадут. Таким образом, и себя и жену я смог бы содержать. Теперь, конечно, горячка будет строительная, ведь в сорок пять дней решено выстроить двести восемьдесят верст. По быстроте постройки это будет первая в мире дорога...
Служба кончилась. С Аглаидой Васильевной вышли и мать Наталия, и красавица послушница.
Мать Наталия рассыпалась в поздравлениях, а послушница молчала и загадочно и смело смотрела своими глазами на Карташева.
Смотрел на нее и Карташев, и хотелось бы ему заглянуть на мгновенье в ее душу, чтоб узнать вдруг все ее сокровенное.
А мать Наталия, очевидно, совсем не хотела этого и торопливо-почтительно стала прощаться.
XIV
Карташев, не успевший сделать нужных покупок, мог выехать только в понедельник и приехал в Бендеры во вторник утром.
С этим же поездом по делам уезжал старший Сикорский, и его провожала Елизавета Андреевна. Таким образом, Карташев встретился с ней на вокзале, страшно обрадовался и вместе с ней поехал на дачу.
После первых радостных приветствий, пересказа того, что случилось в Одессе, передачи привезенных Марье Андреевне разных отсутствовавших в Бендерах фрукт и сделанных ею поручений, младший Сикорский сказал:
- Ну, а теперь едем в управление принимать чертежи, проекты, бумагу, инструменты, потому что нас гонят на линию, и через два дня едем.
В управлении Карташев, передав Пахомову письмо Савинского, пошел с Сикорским к Борисову.
- Вот ему сдавайте все, - сказал Борисову Сикорский.
- Что значит "все ему сдавайте"? На руках он все это унесет? Нужны ящики, люди, подводы, наконец, чтоб увезти отсюда все сданное. Готово все это?
Карташев молча отрицательно мотнул головой, а Борисов ответил:
- А нет - так проваливайте, потому что и настоящего дела по горло.
Сикорский отвел Карташева в сторону и сказал:
- Разыщите Еремина и вашего Тимофея, пусть Еремин купит ящики какие-нибудь, ну, хоть из-под апельсинов, пусть найдет подводу и едет сюда. Собственно, конечно, Борис Платонович мог бы пока и так выдавать, складывали бы пока на полу.
- Совершенно не мог бы, - ответил услыхавший Борисов, - не дальше как вчера вот так как раз отпускали, а пока послали искать ящики и извозчиков, половину растаскали. Поверьте, что в ваших же интересах призываю вас к совершенно справедливому, во всех парламентах даже и в коммуне принятому, порядку.
- Ну, идите, - махнул рукой Сикорский.
Через час Карташев с Ереминым и Тимофеем принимали от помощников Борисова по спискам принадлежащее им и укладывали в ящики.
- Вот что, - сказал Карташеву Борисов, отрываясь от работы и выходя из-за своего стола, - какая ни на есть, а будет материальная отчетность, и если у вас счетовода еще нет, то пока вы хоть ведите реестр получаемого.
- Я ведь беру опись.
- Ну-у... - заикнулся слегка Борисов, - а если вы потеряете опись, где у вас след того, что такая опись была? А вы заведите книжку себе, - на книжечке напишите...
И Борисов взял со стола книжку и написал на первом листе: "Опись получаемого имущества и материалов".
- Вот... Теперь разделите это на графы...
Карташев провозился с приемкой часа три.
- Вот теперь у вас все в порядке, - говорил ему Борисов, - и, сдавая все это вашему счетоводу, или заведующему материальным складом, или кому там, вам останется только передать ему эту книжечку с прилагаемыми документами. Так-то, а теперь пойдем ко мне обедать, потому что у Сикорских отобедали уже.
Когда пришли к Борисову, прежде обеда Борисов снял со стены две рапиры, две маски, нагрудники и спросил Карташева:
- Фехтовать умеете?
- Нет.
- Одевайтесь, буду учить.
И с полчаса учил Карташева, немилосердно тыкая его рапирой.
- Ну, теперь, располировав немножко кровь, можно садиться за обед.
Обед был простой, из двух блюд: борщ малороссийский с ушками и салом и вареники с маслом и сметаной.
Кончив обед, Борисов, евший с таким же аппетитом, как и Карташев, махнул рукой и сказал девушке:
- Убирайте, и самовар нам! А вы, - обратился он к Карташеву, рассказывайте теперь, что делали в Одессе?
Карташев рассказал.
- Похвалили меня за то, что так обстоятельно с ваших слов передал о положении дел.
- Выругать инспекцию не забыли?
- Конечно, и Николай Тимофеевич на днях с Лостером сам едет в Букарешт к главному инженеру Горчакову.
- Зто хорошо; Горчаков человек толковый, он их живо подтянет.
Карташев сообщил Борисову также и об интересовавшем его предмете.
На столе уже лежали привезенные альвачик и семитаки. Теперь Карташев вынул из кармана две привезенные и в дороге уже просмотренные им брошюры.
Мимоходом он упомянул о сестре и высказал свой взгляд на революционную партию, причем, как и в вопросе передачи Савинскому, явился только популяризатором идей сестры и Савинского.
Борисов внимательно слушал, и Карташев, кончая, сказал:
- Если соберетесь как-нибудь в Одессу, я вам дам письмо к сестре.
Борисов покраснел и, напряженно потянувшись, горячо пожал руку Карташеву.
- Непременно...
Но в это время пришли Лепуховский с другим инженером, темным, загорелым, и третий молодой, Игнатьев.
- Это ты что так горячо его трясешь? - спросил добродушно, выпячивая живот, Лепуховский.
- Не твоего ума дело, - ответил Борисов, а Карташев стал прощаться.
Выйдя от Борисова, он отправился на свою квартиру к Данилову.
Ящики из управления уже стояли в комнате, и тут же стояли рейки треноги.
Заглянул Данилов в одной рубахе и повел Карташева к себе в комнату.
- Хотите идти купаться? - спросил он.
- Хорошо, - согласился Карташев.
Данилов натянул летние штаны, надел пиджак, на голову широкую соломенную шляпу, на босую ногу туфли, простыню накинул на плечи, как шарф, и сказал:
- Ну, идем...
И так шли они по городу, обращая внимание прохожих.
Кто знал, что этот толстый неряха в туфлях на босую ногу - Данилов, останавливался и долго еще смотрел ему вслед.
В купальне Данилов долго сидел в воде, и фыркал, и полоскался, как бегемот.
Карташев одевался и думал, как бы ему отделаться от него.
Выйдя из воды, Данилов спросил Карташева:
- Ну, вы куда теперь?
- Надо свое начальство разыскать. Мы послезавтра хотим ехать.
- Пора, пора... ну идите, не по дороге: я отсюда в управление.
На даче Марья Андреевна встретила его с упреком:
- Это очень мило. Мы его ждем с обедом, не едим...
- Но, ради бога!..
- Да ели, ели, - успокоил его младший Сикорский и спросил, принял ли он все в управлении?
- Все, кроме тех чертежей, которые у них еще в работе. В этих списках обозначено.
Карташев показал списки, свою книжку.
Сикорский посмотрел, кивнул головой и сказал:
- Это, значит, в порядке. Завтра утром надо ехать на ярмарку покупать лошадей, тарантасы и завтра же нагрузить на них весь наш скарб, и с Ереминым и еще одним десятником, которого я взял, отправить в Заим, оставив себе только тарантас и мою тройку, и послезавтра налегке, чтобы к вечеру быть в Заиме, выедем.
Выбранное резиденцией третьей дистанции село Заим ясно встало в глазах Карташева.
Ужинали, гуляли по саду, пели, играли, разговаривали.
В половине одиннадцатого Сикорский сказал:
- Ну, а теперь спать. В пять утра я буду вас ждать на ярмарке.
А Петр Матвеевич, у которого уже слипались глаза, сказал:
- Слава богу, кажется, начинает водворяться порядок.
Когда Карташев приехал на свою квартиру, он увидел спину Данилова, наклоненную над столом.
Быстро раздевшись, он лег, потушил свечку и сейчас же заснул, попросив разбудить себя в четыре часа.
Извозчик у него был уже договорен, все тот же молодой парень из России.
Апатичный Семен в четыре часа уже будил Карташева, а немного погодя принес ему чай, масло и хлеб.
Умываясь, Карташев заглянул в коридор и, увидев в кабинете опять неподвижную спину Данилова, подумал:
"Что ж он, так не вставая и сидит за работой? А на вид лентяй, какого и не выдумаешь".
Когда он уходил, Данилов, тяжело повернувшись, спросил его:
- Куда?
- Лошадей покупать.
- А вы понимаете в них?
- Немного, но там будет и Сикорский, и Еремин, и Тимофей, и мой извозчик.
Карташев заехал за Ереминым и Тимофеем и с ними проехал на ярмарку.
Она представляла бесконечное количество конных рядов, и только где-то в стороне стояли балаганы с наваленными перед ними кадками, колесами, лопатами и другими деревянными изделиями, да высокие молдаванские каруцы с углем и разным лесом. Были пряники с сусальным золотом и лошадки из картона, крашеные и полированные, с их особым запахом кислого клея, но все это уже не интересовало Карташева.
Маленький Сикорский вынырнул из-за одной из телег и крикнул ему:
- Идите сюда!
Он уже облюбовал тройку для себя и теперь отчаянно торговался с цыганами.
Глазки Сикорского сверкали лукаво, щурился он так же, как и цыгане, хлопал их по ладоням и твердо выкрикивал свою цену.
Черный цыган, сняв свой картуз и вытирая платком пот, говорил:
- Ай, ай, барин, уж не цыган ли ты сам?
Сикорский весело хохотал и уходил, а цыган, после долгого раздумья, кричал:
- Ну, бог с тобой, красненькую прибавь и бери!
Но Сикорский, не поворачиваясь, кричал ему свою прежнюю цену.
И с отчаянием опять кричал цыган:
- Бери!
Сикорский возвращался и говорил:
- Нет, после мы еще запряжем, а вы, господа, смотрите лошадей.