- Жандарм, - сказал Сикорский, - возьмите эти пятьдесят рублей в пользу Красного Креста от господина Савельева.
Савельев, уже в дверях, не поворачиваясь, только досадливо рукой махнул.
Возвратившись в свои балаганы, он рассчитал всех рабочих и отправил, а сам ночью повесился, оставив неграмотную записку: "Погибаю невинно, заплатите, по крайности, мяснику забор четыреста двенадцать рублей. Савельев".
Когда Сикорский прочел эту записку, он сухо сказал Карташеву:
- Каким же образом дорога может заплатить?
- Я заплачу, - с горечью сказал Карташев.
- Это ваше дело, - холодно ответил Сикорский, передавая записку жандарму и говоря ему: - Распорядитесь похоронами, гроб закажите, яму выгребите, крест.
- Нанять священника, как прикажете?
- Пойдите спросите священника.
- Пожалуйста, из моих денег четыреста двенадцать рублей передайте жандарму, - сказал Карташев, вставая и уходя из конторы.
Жандарм ушел к священнику. Немного погодя он возвратился и, вытянувшись, держа перед собой фуражку, сказал:
- Так что священник отказывается, как самоубийца они.
- Ну, тогда без священника.
XVIII
От конца дистанции, со стороны Бендер, до Заима и дальше до станции путь уже был уложен, и накануне была получена телеграмма, что завтра приедет паровоз.
Сикорский поручил Карташеву встретить этот паровоз на конце дистанции.
Это был первый паровоз, и Карташеву не верилось, что по выстроенному ими пути может прибыть благополучно этот паровоз. Где-нибудь окажется нехорошо подбитая шпала, и он опрокинется. Во избежание такой случайности Карташев решил пройти пешком с Тимофеем эти восемь верст от станции до конца дистанции, с подштопкой в руках, и проверить подбивку каждой шпалы.
Начал он свою, в сущности, совершенно бесполезную работу с рассвета и кончил часам к десяти, как раз в то время, когда на горизонте показался дымок паровоза.
Сердце Карташева и радостно и тревожно забилось. Отирая струившийся с него пот, он хотя и был теперь спокойнее, чем с вечера, за безопасность паровоза, но все же не доверял все-таки делу своих рук. У него даже мелькала тревожная мысль: не лучше ли предупредить едущих и совсем их не пустить на дистанцию?
Но паровоз уже подъезжал тендером вперед, и на тендере сидел Борисов, начальник соседней дистанции, тот молодой инженер, с которым Карташев познакомился у Борисова, и еще какой-то пожилой инженер в форме, и все весело махали ему рукой.
Паровоз остановился, и, слегка заикаясь, Борисов крикнул ему:
- Скорей садитесь!
Карташев полез на паровоз, а Тимофей испуганно спрашивал его:
- А я?
Понятно было желание Тимофея и вполне заслуженно, но Карташев боялся, как посмотрят на это сидевшие. Наконец, решившись, тихо сказал уже с паровоза, наклоняясь к Тимофею:
- Полезай и стой тут, туда, - показал он на тендер, - не ходи.
- Ну, пожалуйте, - приветствовал его Борисов, - садитесь на скамью подсудимых между двумя начальниками. Вот один - позвольте вас познакомить, наш правительственный инспектор - его превосходительство Иван Николаевич Емельянов, а другой - я... Тот не в счет, - махнул он на соседнего начальника дистанции.
И, когда Карташев сел, Борисов сказал ему:
- Приказывайте, с какой скоростью в час нам ехать?
"Совсем не ехать", - хотел было сказать Карташев, но, подавляя волнение, ответил:
- Со скоростью десяти верст.
- Что? Стоило строить железную дорогу для этого.
И, махнув беспечно машинисту, он крикнул:
- Тридцать верст!
- Борис Платонович! - вскрикнул Карташев.
Но Борисов только рассмеялся.
Паровоз, покачиваясь и точно подпрыгивая, понесся вперед. Карташев, замирая, сидел, впившись глазами вперед, и напряженно ждал каждое мгновенье чего-то ужасного.
Борисов весело наблюдал его.
- Постойте, я сейчас приведу его в чувство, - подмигнул он инспектору, и, толкая Карташева, он спросил: - Ну, господа песочные подрядчики, как ваши подряды?
Карташев действительно сразу пришел в себя и, как обожженный, ответил:
- Я не подрядчик.
- Как так?
- Не подрядчик и подрядчиком никогда не буду.
- Вот это настоящий бандурист, - сказал Борисов, ласково, даже нежно обнимая Карташева.
Карташев сразу повеселел, почувствовал себя хорошо.
- Он тоже, - кивнул Борисов на Бызова, - отказался от этого подряда, и Лепуховский.
Теперь, когда они с такой быстротой неслись, ему стала ясна бесполезность его сегодняшней проверки, и он сказал:
- Мне прямо совестно признаться, какой я неграмотный дурак. Вы знаете, сегодня с таким же другим умником из деревни мы прошли с подштопкой весь путь, проверяя подшивку шпал.
- Зачем?
- Боялись, что опрокинется паровоз.
- О-о! Где ж этот другой?
- Он там, на паровозе.
- Покажите его.
- Тимофей! - закричал Карташев.
- Ась! - отозвался Тимофей, а затем показалась и вся довольная фигура.
- Как думаешь, - спросил его Борисов, - доедем до станции или опрокинемся?
- Надо доехать, - ответил весело Тимофей.
- Надо доехать, - это, брат, знать наверняка надо: вы-то шпалы пробовали?
- А как же, - ответил Тимофей, - каждую шпалу удостоверили, иначе разве возможно?
Все смеялись, а Борисов говорил Тимофею:
- Молодец, братец. А вы, - обратился он к Карташеву, - пишите новый учебник.
- Вы когда кончили? - сипло спросил Карташева коренастый, обросший бородой инженер.
- В этом году.
- Бывали на практике раньше?
- Нет.
Инженер помолчал и сказал:
- Ну, вот теперь вы научились, как не надо строить.
- Ну, вот уж, - вскинулся Борисов, - как не надо?
- Конечно, - грубым голосом заговорил инспектор, - эти уроды - так надо? - ткнул он в проносившуюся мимо них будку. - Этот урод мост, как надо?
- Я насчет этого особого мнения, - помолчав, заговорил Борисов. - Слов нет, красивая будка приятнее для глаза и для жизни. Но если сто миллионов живут в неизмеримо худших избах, то еще большой вопрос в смысле справедливости и правильности затраты денег этих миллионов на жизнь нескольких счастливцев, которые будут жить в таких будках. Ну, будки еще туда-сюда. А красавцы мосты, по которым тоскует ваше сердце... На кой леший, спрашивается, красота наших мостов, на которые и смотрят-то только зайцы да волки. Или эти вокзалы-дворцы, зеркала и бархат в вагонах? Роскошная наша русская жизнь, прежний тип почтовых станций вдохновили нас? А между тем каких денег все это стоит? В результате ведь вот что: нам нужно, скажем, двести тысяч верст, а так, как мы размахнулись, мы на эти деньги выстроим только пятьдесят тысяч верст, и того не выстроим. А дело между тем коммерческое прежде всего, и если оно не оправдывает своих расходов, то вместо пользы оно бременем ложится. При нашей постановке вопроса выходит так: чем больше мы будем строить, тем больше будем разоряться. И причина в том, что нам, как самой бедной в мире стране, надо было выбрать самый дешевый тип, а мы выбрали самый дорогой, какого до того и не было, самый ненормальный, следовательно, только назвавши его при этом нормальным. И все потому, что император Николай Павлович с крепостническим размахом, опасаясь иноплеменного вторжения, вместо того чтоб сузить путь против остальной Европы, уширил его на полфута.
Борисов обратился к Карташеву и серьезно сказал ему:
- Несомненно, грамотеями тех времен владело чувство и вашего сегодня опасения: как бы не опрокинуться. Ведь Царскосельскую-то дорогу они шестифутовую закатили. Тара-то на вагон, мертвый груз, значит, семьсот пудов, а подъемная сила - триста, а за границей подъемная сила семьсот пятьдесят, а тара двести двадцать пудов. Помимо двойной стоимости.
- Ну-с, извините, я не согласен с вами, - резко и угрюмо возразил инспектор.
- Извиняю, - развел руками Борисов.
- И я вам докажу...
- Не докажете, потому что уже приехали, и сам господин подрядчик приветствует нас на перроне.
Сикорский махал шляпой, и при ответном махании паровоз остановился.
В окнах пассажирского здания уже виден был накрытый стол.
- Первая умная вещь, которую вижу, - показал на него пальцем инспектор.
- Не было бы подрядчика, - ответил Борисов.
- Не завидуйте, зуда! - смеясь, ткнул его в бок Сикорский.
- А, зуда! - поддержал Сикорского инспектор.
- И чтоб доказать вам, что я зуда, я не дам вам есть, пока не осмотрите всей станции, - сказал Борисов.
- Ну, пока хоть по рюмке водки, - предложил Сикорский.
- Да об чем же толковать? - забасил инспектор. - Кто не желает, может не пить.
И инспектор, а за ним Сикорский и соседний начальник дистанции пошли в пассажирское здание, а Борисов с Карташевым отправились на осмотр. Инспектор так и не пришел. Когда Борисов с Карташевым возвратились после осмотра в пассажирское здание, остававшиеся уже успели выпить и закусить. Инспектор сидел, откинувшись на спинку стула, положив руку на спинку другого стула, глаза его посоловели, и он встретил входивших не то шуткой, не то упреком:
- Бунтовщики!
- Не знаю, как в остальном организме, - ответил весело Борисов, - а в желудке у меня так даже целая голодная революция... Как известно, самая ужасная из всех.
- Ну, и пейте водку, - грубо сказал инспектор.
- Водки не пью, а вот есть буду и квасу бы выпил, если есть.
Квасу не было.
- Пошлите к землекопам, - предложил Борисов.
Послали - и принесли.
Инспектор обратился к Карташеву и, показывая на Борисова, сказал:
- С этим господином я вам советую подальше...
- Он благодарит вас за совет, - ответил Борисов, - и просит разрешить ему руководствоваться своими собственными соображениями.
Инспектор налил себе новую рюмку и ответил:
- Вольному воля...
Борисов сел с Карташевым в стороне и, пока не подали обед, закусывая, продолжал делать замечания по поводу своего осмотра. Замечания были дельные, и Карташев, слушая, думал, что Борисов обнаруживает не только большие и теоретические и практические познания, но и большую вдумчивость, способность обобщать вопросы.