— Я понимал, что тебя попугают и отпустят. Разве я стал бы тебя привлекать, если б не знал, что тебе ничего не грозит? Ты ведь знаешь, как я тобой дорожу? — Он даже не удосужился дождаться ответа. — И план придумал идеальный — сработал ведь! Да, не все получилось точно так, как я говорил. Но жизнь всегда вносит коррективы в планы. Кто-то что-то не так сказал, не так понял, не так сделал — вот и…
Она молчала.
— Главное, что все получилось, правда? — Тон его, убеждающий, не допускающий возражений, ее раздражал. — Милиция отпустила сразу, отморозки тебе поверили. И все получилось, как мы хотели, — и теперь все позади. А мы с тобой… ты ведь не можешь меня ни в чем упрекнуть?
— Разве что в том, что меня насиловали. — Она не смогла сдержать язвительность. — В том, что меня возили в лес и предлагали копать себе могилу. В том, что меня угрожали посадить в тюрьму, — и посадили бы, если бы… А больше ни в чем — совсем…
— Марина, Марина! — У него был такой вид, словно он огорчен ее неблагодарностью. — Да, я знаю, что тебе многое пришлось пережить. Но ведь ты и сама виновата. Тебе надо было просто верить в то, что я тебе говорил, — а ты начала сомневаться. Знаешь, как раньше миссионеры в какую-нибудь Африку отправлялись — со слепой верой в то, что Бог их спасет. И ведь спасал — потому что верили…
— Я, конечно, не много читала — но, кажется, ни дикарей, ни хищных зверей чужой бог не останавливал, — вставила колко. — И миссионеров частенько съедали. А крест, конечно, оставался, железо все-таки…
— Между прочим, я тоже рисковал. — Упрек был мягким, но она почувствовала, что он снова начал злиться. Наверное, думал, что, вручив ей кольцо, сразу ее успокоит — а намек на предложение вообще снимет все вопросы. — Звонки эти с угрозами — я же не пародист, голос при желании узнать можно было, хотя я что только не придумывал, чтобы он по-другому звучал. А машина твоя — представь, поймали бы меня посреди ночи при попытке ее сжечь? Ты, между прочим, даже дверь заперла заднюю, хотя мы договаривались, — пришлось отжимать, как дешевому угонщику. А когда связывал я тебя и Мыльникову твоему звонил — кто-то ведь увидеть мог, как я вхожу и выхожу, потом бы вспомнил…
Он перевел дыхание, давая ей возможность что-то сказать — ну, например, что она все поняла. Но она просто кивала, глядя на него сквозь поднесенный к глазам бокал с вином. Видя не его, а красноватый бесформенный силуэт.
— А покушение возьми? — Он изобразил нечто вроде усмешки. — Ты мне гадостей наговорила и трубку бросила, я тебе звоню, волнуюсь, а тебя нет. Сидел всю ночь, думал, как все сделать, чтобы милиция тебе точно поверила. Думаешь, не рисковал? Да патрульная машина бы рядом проехала — и привет. Тут же центр у тебя, поймали бы только так. Но я не о себе думал — я о тебе. Да, не мог тебя предупредить — зато и милиция тебе поверила, и отморозки. А думаешь, мне легко было в тебя стрелять? Ты не представляешь, каково это было — в тебя целиться…
— Я думала, вы случайно промахнулись…
Он шумно втянул воздух, разводя руками, показывая, что бессилен что-либо ей объяснить. И склонился над столиком, прикрывая лицо руками, потирая лоб. Кажется, рассчитывая, что она сейчас извинится.
Она молчала. Смакуя тоненько нарезанные кусочки ужасно вкусного сыра с так и не выясненным названием — от которого он отказался, сославшись на то, что чем-то отравился. Оттеняя сыр густым терпким вином. А потом прикуривая, намеренно громко щелкая зажигалкой. Чтобы он понял наконец, что она не собирается просить прощения.
Странно — он всегда был такой понимающий, всегда знал, что и как и когда ей надо сказать, как ей подыграть, как отреагировать на ее слова. Веди он себя как прежде — он бы смог на нее повлиять, по крайней мере заставил бы ее задуматься, что, возможно, она не права. Что, возможно, она зря думала о нем плохо. Что он подставил ее совершенно ненамеренно. Что он бы спас ее, если бы ее не спас кто-то другой. Но сейчас он думал только о себе — и понять ее не мог.
Он всегда умел ее убеждать. Своими жестами, выражением лица, манерой говорить, излучаемой им уверенностью не оставляя сомнений в том, что все так, как он говорит, а по-другому просто не может быть. И она принимала эту аксиому, и ей не требовались никакие доказательства. Потому и влипла во всю эту историю, веря, что все будет легко и просто, и она поможет ему, и заработает кучу денег.
А вот сейчас он оказался абсолютно неспособен ни понять ее, ни убедить, ни заставить поверить в то, что выгодно ему. И созданный ею его образ разваливался на глазах. И находили подтверждение самые плохие предположения — те самые, подтверждения которым она вовсе не хотела получить.
— Извини — тебе, конечно, было куда тяжелее. — Он оторвал руки от лица, видно, внушив себе, что с ней надо действовать иначе — и для начала следует сменить тему. — Да, может быть, ты мне расскажешь, как все получилось? Я так понял, что милиция тебя тут же отпустила, и ты пошла к этим отморозкам, и аккуратно подкинула им идею, где надо искать нашего покойного друга, и… Вы в казино его нашли или в клубе? Да, а где ты была все эти дни? Сама не звонишь, дома никого, я даже родителям твоим набирал, так и там пусто. Ты пропала, ничего не происходит, Епифанов живой и здоровый…
Он осекся, бросая на нее быстрый взгляд, улавливая то, что было на ее лице.
— Да он ладно — я не за дело переживал, за тебя… Не стыдно тебе? Давай признавайся — наверное, после того звонка из милиции, когда я тебя не узнал, ругала меня последними словами, а тебя через час отпустили. Угадал? Не стыдно?
Он пытался вести себя так же, как вел раньше, — только не очень получалось. И вместо непоколебимой уверенности в себе и в своем влиянии на нее в голосе и на лице было жалкое самодовольство.
— Вообще-то я провела там больше суток. — Она опустила глаза, чтобы не выдать себя, стараясь говорить спокойно и грустно, зная, что момент полной открытости еще не пришел. — И они бы меня не отпустили, если бы мне не помог один человек, который меня спас. И от них — и от этих, как вы говорите, отморозков…
— Подожди, подожди! — Он все еще улыбался, хотя улыбка была напряженной. — Как не отпустили? Кто помог? А кто же тогда…
Она не собиралась ему подсказывать. Да и разговор, если честно, ей уже надоел. Все было понятно и очевидно — и оставалось только расставить точки над i и расстаться навсегда. Вернув свои деньги. Внушив себе, что он никогда про нее ничего не скажет — потому что это не в его интересах. Поверив в то, что он не попытается ничего ей сделать. Только вот сейчас в это тяжело было поверить.
— Игорь Савостьянов, — уронила негромко, решив для себя, что его имя — лучшая гарантия ее спокойной жизни. — Вы ведь знаете, о ком речь, верно?
Он был потрясен — это читалось по его лицу, что он потрясен и ничего не понимает. Но буквально тут же он хмыкнул, кивая с таким видом, словно обо всем догадывался. Даже предвидел такой поворот событий.
— Неплохо! — Видимо, это была похвала ей. — Отморозки думают на Савву, Савва находит тебя, он тебе верит, ты его наводишь, он убирает нашего друга, сообщает отморозкам, все довольны и счастливы. Неплохо. Савва человек солидный, слово держит, значит, тебя прикрыл со всех сторон. Тем более ты ему точно понравилась — бабник известный. Ценитель женской красоты — так скажем. Надеюсь, у вас с ним ничего не было? Меня, конечно, это задевает, но даже если…
— Когда я вам сказала, что один из этих уродов меня изнасиловал, мне показалось, что вас это нисколько не тронуло. — В голосе был неприкрытый сарказм, сейчас она не могла его спрятать. — Вы даже, кажется, намекнули, что для меня это не большая трагедия. Дело прежде всего — вы правы абсолютно. И потому отвечу на ваш вопрос — да, у меня с ним что-то было. Много и долго и по-разному. Все четыре дня, что я у него жила. И мне это очень понравилось.
— Фу, Марина! — упрекнул весело. — Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь, — и уж если у тебя что-то с кем-то было, по крайней мере не надо мне об этом рассказывать, тем более в деталях. Я в некотором роде делаю тебе предложение — а ты меня извещаешь о своих отношениях с другим мужчиной. Я понимаю — ты красивая молодая женщина, ты любишь секс, но… Надеюсь, ты не хочешь мне сообщить, что у вас с ним… установились серьезные отношения?
Она молча покачала головой, вдруг замечая, что он с радостью воспринял это известие — почему-то это для него было важно.
— Ну и слава Богу — представляешь, в каком глупом положении я бы оказался? Привез женщине кольцо, а она…
— Да, насчет кольца… — вставила негромко и неуверенно, заставляя его поднять на нее глаза. — Я понимаю, это нескромный вопрос… Но мне неудобно — оно, наверное, очень дорогое, правда?
— Марина — это же подарок! — Он, кажется, ждал подвоха, когда она начала говорить, и обрадовался, услышав мягкий тон. — И ты знаешь, что я не люблю говорить о деньгах — тем более с тобой…
— О, я не права, — произнесла примирительно. — Просто я подумала — может, вы хотели им компенсировать ту сумму, которую мне обещали? Но оно ведь не стоит двести пятьдесят тысяч, правда?
Он посмотрел на нее с упреком — как на несмышленого ребенка, упрямо несущего явную ахинею и знающего, что это именно ахинея.
— Разве ты забыла про счет? Я ведь даже номер тебе назвал и банк. Ой, Марина…
— О, действительно — какая же я дура! — Она пожала плечами, говоря ему всем видом, что ее надо принимать такой, какая она есть. — Это тот номер, который вы мне дали, верно? Скажите, а почему такого счета в том банке не существует?
Взгляд его не изменился — чуть обиженный, укоряющий, но одновременно великодушно извиняющий за ошибки.
— У меня есть подруга Вика — я вам говорила про нее, кажется. — Она нахмурила лоб, словно на самом деле пыталась вспомнить. — Так вот, после того как мне показалось, что вы… В общем, она работает в крупном банке, у них куча партнеров на Западе — а она как раз возглавляет этот иностранный отдел. Вот она и проверила по моей просьбе…