В устах верующего еврея выражение «пить кровь» звучит особенно сильно, ведь один из строжайших пищевых запретов в иудаизме — как раз предписание не пить кровь и даже не употреблять мясо с кровью (Левит 17:10–14). Сложная система кошерного забоя скота разрабатывалась с целью избавиться от крови, чтобы ни капли ее не попало едокам вместе с мясом убитого животного. Вот почему Давид воспользовался таким образом: пить добытую такой ценой воду — все равно что пить кровь. Он не может, он не станет, не будет пить ее.
Этот культурный контекст помогает нам понять, что означают немыслимые слова Иисуса, призывающего учеников «пить Его кровь». Если вы хотите получить пользу от Моих дел, вам нужно «пить Мою кровь» и «есть Мою плоть» — вот что означают эти слова. «Каждый, кто ест тело Мое и пьет кровь Мою, имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день». На фоне рассказанного выше эпизода с Давидом мы понимаем, что Иисус не приглашал своих последователей к каннибальской трапезе и не предлагал им нарушить еврейский закон, вкушая мясо с кровью. Он имеет в виду то же, что подразумевал Давид, когда отказался «пить кровь» своих товарищей, то есть получать выгоду от их риска. Иисус, потомок Давида и Мессия, поступает как истинный царь: Он сам жертвует жизнью, буквально отдает свою кровь, чтобы друзья получили пользу от Его смерти. Они будут «пить Его кровь», их жажда будет утолена Его смертью.
Конечно, можно было бы «спиритуализировать» метафоры еды и питья, чтобы они обозначали исключительно духовное событие: медитацию, созерцание, благодарное воспоминание. Все это существенно, но Иоанн, как Павел в 1 Кор 10 и 11, настаивает: речь идет также о вполне реальном «вкушении». Тот глагол, который в стихах 54–58 мы переводим как «есть», в греческом подлиннике звучит конкретнее: «жевать», «кусать», этим же словом обозначается тот звук, который производят животные, пожирая пищу. Вероятно, среди первых христиан были люди, еще помнившие, как Иисус произнес эти слова по–арамейски, и (что вполне естественно) эти люди проявляли склонность «спиритуализировать» смысл этих слов, но Иоанн, переходя на греческий язык, намеренно подбирал такие выражения, которые раз и навсегда устраняют всякую двусмыслицу.
Проще всего было бы предположить, что Иоанн принял эти слова за указание на грядущую евхаристию, трапезу Господню, таинство, в котором душа и тело Иисуса мистически предлагаются верующим, но исследования последних веков опровергли такое понимание. Иоанн даже не описывает трапезу Тайной вечери, как не описывает он крещение Иисуса. Полагаю, столь важные эпизоды он выпускает не потому, что придает им мало значения, но потому, что считает необходимым показать их в контексте всего евангельского повествования. И здесь, после кормления в пустыни (причем, как и в других Евангелиях, действия Иисуса над хлебом (ст. 11) описываются в выражениях, напоминающих Тайную вечерю), обнаруживается длинное рассуждение, причем кульминацией этой речи служат слова Иисуса: для полного единства с Ним верующие должны «жевать» Его плоть и пить Его кровь.
Кто откликнется на этот призыв, станет народом истинного Исхода. В первом Исходе предки современных Иисусу евреев ели тот хлеб, который давал им Бог, и все же умирали. Но тот хлеб жизни, который и есть сам Иисус, Его Тело, преломляется в Его смерти, насыщая всех, и те, кто вкусит Его, не умрут, но будут иметь жизнь вечную ныне и в будущем и воскреснут в последний день.
Загадочные слова Иисуса вызвали в народе смущение (стих 52). Многих они смущают и сегодня. Но «сакраментальная» идея красной нитью проходит через Евангелие от Иоанна. Слово стало плотью (1:4), и теперь Бог таким же плотским способом распространяет Слово на все творение.
Следующий отрывок напомнит нам о необходимости соблюдать тончайший баланс. Не следует считать, что таким образом к таинству причастилось все творение и все сделалось «сакраментальным» или святым, как будто и не было греха и бед, и весь опыт тварного мира каким–то образом указывал на пришествие и присутствие Иисуса. Такой образ мыслей прямиком ведет к пантеизму, обожествлению природы, идолопоклонству.
И не следует воображать, будто человек, без всякой веры и внутреннего трепета принимающий причастие, уже «магически» спасен — раз и навсегда. Бог поругаем не бывает. Нет смысла есть и пить без веры, без духа (стихи 63–64).
Но пребывает истина: «Бог так возлюбил мир» (3:16) и возлюбленный Им мир, однажды приняв ставшее плотью Слово, теперь жаждет, подобно тому как прекрасный хрустальный бокал жаждет наполниться выдержанным вином, до краев наполниться присутствием Божьим (ср. Рим 8:18–25). Иоанн (и многие другие раннехристианские авторы) принимал хлеб и вино евхаристии как предвестие той великой минуты, и его первые читатели, скорее всего, именно так истолковывали стихи 53–58. Более полное понимание текста требует от нас определенного поступка, а именно: сделать то, что сам Иисус велел делать «в память обо Мне» (Лк 22:19; 1 Кор 11:25).
ИОАНН 6:60–71. Разделение среди последователей Иисуса
60Многие из Его учеников, услышав это, говорили: — Это какое–то непонятное учение, и кто только может его слушать ?61Иисус понял, что Его ученики остались недовольны Его словами, и сказал им: — Вас это задевает?62А что, если вы увидите Сына Человеческого поднимающимся туда, где Он был раньше?63Дух дает жизнь, от тела же нет никакой пользы. Слова, которые Я вам говорил, — это дух и жизнь.64Но некоторые из вас не верят. (Иисус ведь с самого начала знал, кто не верит и кто предаст Его.)65Он продолжал: — Поэтому Я говорил вам, что никто не сможет прийти ко Мне, если ему это не будет дано Отцом.66Тогда многие из Его учеников оставили Его и больше не ходили с Ним.67 — Не хотите ли и вы Меня оставить ? — спросил Он двенадцать.68Симон Петр ответил: — Господи, к кому нам еще идти? У Тебя слова вечной жизни.69Мы верим и знаем, что Ты — Святой Божий.70Иисус ответил: — Разве не двенадцать избрал Я вас ? Однако же один из вас — дьявол!71Он имел в виду Иуду, сына Симона Искариота, который хоть и был одним из двенадцати, в будущем предал Его.
Как–то раз я побывал на лекции по философии. Рассчитывал я услышать введение в общий курс, но маститый профессор предпочитал обращаться не к публике, которую нужно знакомить с неведомыми областями, а к небольшой группе заинтересованных аспирантов, давно усвоивших основы и рвавшихся к высотам. На следующую лекцию я не пошел.
Однако, мне кажется, что в стихе 60 речь идет не о такой ситуации. Нельзя сказать, чтобы Иисус рассуждал чересчур возвышенно или отвлеченно, хотя, конечно, после долгого диспута в синагоге Капернаума у слушателей голова могла пойти кругом. Но то, что сказал Иисус, проделало изрядную дыру в привычном мировоззрении, а большинство людей к мировоззрению своему относится бережно. Если бы вы попали на собрание, где лектор или проповедник в пух и прах разгромил те представления, с какими вы выросли и вышли в жизнь, предложив вам взамен весьма убедительное, но — неприемлемое мировоззрение, возможно, что вы предпочли бы в будущем посещать другие мероприятия, а не выступления этого оратора, как бы талантлив он ни был.
Так что слушатели Иисуса ворчали, подобно тому, как роптали израильтяне, выведенные из пустыни — чудо Исхода совершалось на их глазах, Бог питал их манной, а они все–таки были недовольны. Новое учение показалось «трудным» — оно требовало не только умственной работы, но и души, и сердца человека. Слова Иисуса казались людям, воспитанным в иудаизме I века, тем более трудными и даже «прельстительными», что они с детства ждали пророка, подобного Моисею, Мессию, и готовы были следовать за ним — лишь бы его призыв соответствовал их понятиям и надеждам. Этим ожиданиям Иисус отнюдь не соответствовал.
Вот почему Его слушатели разделились. Большинство отступилось от Него, и лишь Двенадцать преданно следовали за Ним. Конечно, я несколько упрощаю ситуацию: когда Иисус в главе 12 входит в Иерусалим, за Ним поспешает огромная толпа. Наверное, в этой толпе многие не вполне понимали слова Иисуса, но, по крайней мере, не отвращались от них. И все же в главе 6 происходит разделение.
И по сю пору глава 6 с поразительными заявлениями Иисуса о самом себе и совсем уж немыслимым предложением пить Его кровь и есть Его плоть приводит к серьезным разногласиям, хотя уже по другому поводу: одни специалисты отвергают Евангелие от Иоанна в качестве исторического источника и полагают, что ничего подобного Иисус не мог делать и говорить; другие ученые все же допускают, что помимо учения, изложенного у Луки, Матфея и Марка, Иисус мог преподать своим ученикам и более глубокое, трудное учение. Дискуссия продолжается, лично я не готов в ней участвовать и ограничусь следующим замечанием.
Я заметил, что нежелание принимать Евангелие от Иоанна в качестве исторического источника идет в западной культуре рука об руку с рассуждениями о религии как о чисто духовной сфере. Нас пытаются убедить в том, что реальные события, что было сказано и что произошло, не так важны, а существенна лишь скрытая за этими эпизодами духовная истина. Тонкое рассуждение (слишком тонкое, на мой вкус), но разве оно применимо к Иоанну? Вся его повесть, с самого начала и до конца, о том, как Слово стало плотью, а не о том, как Слово стало идеей, духовной сущностью, эмоцией или переживанием. Может быть, Иоанн писал историческое повествование, а может быть, и нет, но он явно пытается нам сообщить, что история — подлинная и реальная история жизни Иисуса — имеет огромное значение.
С другой стороны (и в стихах 62 и 63, в самом средоточии нашего эпизода, мы это видим), для объяснения событий Иоанн прибегает к двум ключевым понятиям: он ссылается на вознесение Иисуса и на действие