Однако Иоанн не оставляет сомнений (и нам не следует увиливать и тешиться сомнениями) в том, что в Иисусе действительно совершается новое творение. Новый исход начался раньше, чем кто–либо того ожидал. За шестым знамением вскоре последует седьмое, наступит кульминационный момент, когда все основные темы Евангелия сольются воедино и история человечества навеки будет скреплена той печатью, где изображен Человек, умирающий на кресте, вознесенный напоказ всем, открывающий глаза слепым и смягчающий жестокие сердца любовью Божьей. Худший из фараонов, смерть, захватит его в свою власть — и нежданно Бог даст свободу миру, свободу для всех.
Мы слышим этот призыв? Мы не вправе оставаться глухими и болтать о своем, когда Бог раскрывает перед нами тысячелетний замысел. Или у нас были другие планы, получше Его замысла? Или мы, пожалуй, и верим, но только не хотим открыто исповедовать свою веру? Или все же признаемся — перед самими собой и перед всеми — что, взирая на Иисуса, мы видели славу Божью?
ИОАНН 12:44–50. Последняя схватка
44Иисус же возгласил и сказал: верующий в Меня не в Меня верует, по в Пославшего Меня.45И видящий Меня видит Пославшего Меня.46Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме.47И если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его, ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир.48Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день.49Ибо Я говорил не от Себя; но пославший Меня Отец, Он дал Мне заповедь, что сказать и что говорить.50И Я знаю, что заповедь Его есть жизнь вечная. Итак, что Я говорю, говорю, как сказал Мне Отец.
Почти обязательный финал боевика: герой и его антипод решают свои разногласия в поединке. На всем протяжении фильма злодей плел свою интригу, протагонист разрушал его коварные планы, вступали в бой, а порой становились жертвой их друзья и союзники. Обе стороны что–то выигрывали, в чем–то несли потери. И вот боевик приблизился к финалу, и зрители ждут: теперь, когда все прежние схватки не привели к окончательному решению, два центральных персонажа впервые сойдутся лицом к лицу.
Знакомый поворот сюжета, будь то киношка про индейцев и ковбоев, космическая сага или неисчерпаемые похождения бандитов и полицейских. В любом случае наступит момент, который разрешит их противостояние. Либо те, либо эти. Добро или зло. Мы знаем, как должен завершиться сюжет, но кто–то другой прокладывает путь к этому завершению.
И мне кажется, этот сюжет возвращается вновь и вновь в том числе и потому, что в самой главной истории есть такой момент. Сейчас он настал.
Если, конечно, у вас есть глаза, чтобы видеть. Ибо впереди будут и другие серьезные, драматические противостояния. Наступит момент, когда Иисус лицом к лицу столкнется с Пилатом. Однако не Пилат — злодей в этом «фильме». Даже кесарь там, в Риме, — не главный злодей. Герою противостоит сама Тьма, Тьма, которой Иоанн до сих пор не дал имени. Вскоре тьма сгустится и овладеет одним из ближайших друзей Иисуса. Сатана войдет в Иуду (13:27) и уведет его в ночь (13:30).
Здесь, на исходе 12–й главы, Иоанн рельефно очерчивает тот вызов, который с самого начала своего служения Иисус бросил народу Израиля: свет пришел в мир и светил в темноте, и тьма его не объяла. Свет был с ними, и люди имели возможность сделать этот свет своим и ходить в нем, чтобы не преткнуться. Иисус и есть свет миру, тот, кто и в буквальном, и в переносном смысле открывает глаза слепым — он властен даровать людям зрение, ибо через него сияет первоисточник света. Света достаточно, чтобы прозрел весь мир, но не все хотят обрести зрение. Для кого–то подобный опыт чересчур страшен, неожидан, он смущает и сбивает с толку.
Но и тем, кто предпочитает тьму, Иисус бросает вызов и вместе с тем — предостережение. Он пришел не затем, чтобы судить мир, он пришел спасти его (см. 3:17). Он пришел потому, что Бог так сильно возлюбил мир, что послал в него не слугу, не окольную весточку, записку в бутылке — подбирай, кто наткнется. Он так возлюбил мир, что пришел в него сам, пришел в лице своего Сына, Слова, ставшего плотью, чтобы лично спасти мир. В этом суть всего, что говорит и делает Иисус.
Но это означает, что свет будет разгораться все ярче, а тень от него — становиться все темнее. В серых сумерках человек колеблется между полусветом и полутьмой и не видит между ними особой разницы. Но когда свет разгорится ярко, когда придет исцелять, спасать, любовью возвращать людей к жизни, если в этой ситуации человек предпочтет тьму, уже не будет сомнений – это его подлинный выбор.
Вывод до боли ясен. Иисус говорит слова любви, Божьи слова, слова, которые должны исцелить мир, но люди, отвергающие его слова, будут в итоге обличены и осуждены даже не Иисусом, а этими его словами, ведь они слышали эти слова и не могут сделать вид, будто слова не дошли до них. Слава поднимутся против них и осудят.
Слова обретут такую силу, потому что этим словам научил Иисуса сам Отец. Здесь, в момент последнего столкновения, перед тем, как Иисус ускользнет от толпы, чтобы провести последний вечер с учениками, мы снова услышим ту мысль, на которой основана вся его миссия: он говорит слова, которые велит ему говорить Господь. Следовательно, те, кто верит ему, верят Богу, те, кто смотрит на него и видит, кто он есть, видят в нем, словно в зеркале, истинный образ Божий.
Слишком дерзновенное притязание — настолько, что и современники Иисуса, и все, кто сталкивался с этим в последующие века, сомневались, мог Иисус в самом деле сказать нечто подобное или даже подумать. Высказывались предположения, что все это Иоанн написал «от себя», выстроил глубокомысленную богословскую фикцию. Это всего–навсего необычайная религиозная фантазия, говорили они, но, хотя для исторических исследований остается широкое поприще и серьезные работы в этой области можно только приветствовать, если мы на миг доверимся Иоанну и вслушаемся в его слова, мы поймем, в чем корень сомнений: слишком страшно признать в его словах истину. Что, если Иисус в самом деле — образ Бога Живого, несущий нам его подлинные слова? Что, если увидеть его значит увидеть Отца? Что, если услышать его слова и не уверовать значит, в конце концов, обрести в этих словах судей себе?
Нам следует поразмыслить над этими вопросами, а главное — над нашей собственной реакцией. Что мы чувствуем, читая у Иоанна о Слове, ставшем плотью? Настал тот момент, когда Иисус в последний раз говорит с народом в Иерусалиме. В следующий раз люди увидят его уже пленником, на суде Пилата. Тогда его слова будут рассматриваться как свидетельство против него. Однако настоящий суд уже начался здесь, в главе 12. Иисус смотрит во тьму, и тьма смотрит на него. Каждый, кто читает эту главу, раньше или позже должен выбрать одну из сторон.
ИОАНН 13:1–11. Омовение ног учеников
1Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, [явил делом, что], возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их.2И во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его,3Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит,4встал с вечери, снял [с Себя верхнюю] одежду и, взяв полотенце, препоясался.5Потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан.6Подходит к Симону Петру, и тот говорит Ему: Господи! Тебе ли умывать мои ноги ?7Иисус сказал ему в ответ: что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после.8Петр говорит Ему: не умоешь ног моих вовек. Иисус отвечал ему: если не умою тебя, не имеешь части со Мною.9Симон Петр говорит Ему: Господи! не только ноги мои, но и руки и голову.10Иисус говорит ему: омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все.11Ибо знал Он предателя Своего, потому [и] сказал: не все вы чисты.
Я никогда не омывал никому ноги (купание собственных детей не в счет), пока не поступил на работу в церковь, где этот обычай практиковался ежегодно на Страстной неделе. В четверг накануне Страстной пятницы во многих церквах проводят особую службу, в которой настоятель, подражая Иисусу, опоясывается полотенцем и омывает ноги двенадцати прихожанам.
Когда мне в первый раз выпало проводить этот обряд, я готовился к службе, как я обычно это делаю, но к тому, что произошло, нельзя было подготовиться. Немыслимая, священная близость, которая возникает в простом, но интимном акте омовения ног другому человеку, застигла меня врасплох. Стопы — такая первичная, примитивная часть человека. Не красивая, не уродливая, именно примитивная. Они ближе всего к земле. Омовение ног — вполне бытовое действие (мы так часто моем ноги, что совершаем этот акт без особых рефлексий), и вместе с тем это действие очень интимное, сближающее. Когда осторожно раздвигаешь пальцы на ноге другого человека и промываешь между ними, невозможно делать это без глубочайшей нежности.
И все это — земная простота и небесная любовь – соединилось в поразительной сцене у Иоанна. Начало и конец: начало долгого и трудного пути к распятию и воскресению, конец, кульминация, завершение всего, что совершил до сих пор Иисус. «До конца возлюбил их», говорит Иоанн в первом стихе.
Первые три стиха составляют подробное вступление и к сцене омовения ног, и ко всему последнему разделу книги. Тремя мастерскими взмахами кисти Иоанн рисует фон своей великой картины. Всмотритесь в каждый из этих штрихов, и вы глубже поймете смысл не только омовения ног, но и смерти и воскресения Иисуса.