Евангелии от Иоанна, и в других Евангелиях Иисус представлен молящимся за свой народ, это не означает, что его последователи не могут обращаться к Отцу самостоятельно или молиться о самих себе.
Напротив, необычайный, «сверхъестественный» союз Иисуса с Отцом, одна из главных тайн в этой книге, означает, что те, кто принадлежит Иисусу, как ветви принадлежат лозе, обладают такой же близостью к Отцу, как сам Иисус. И когда они просят во имя Иисуса, то есть, как мы уже говорили, когда они молятся в сознании своей принадлежности Иисусу и взыскуя его славы, Отец немедленно «принимает» их и дает им все, о чем бы они ни попросили. Все. «О чем ни попросите» — еще раз подчеркивает Иисус (стих 23).
Почему это так, объясняет стих 27: потому что Отец любит нас. Настала пора выбросить из наших захламленных мозгов устаревший образ далекого от нас, нелюбящего, жестокого бога, которого не знаешь, как умилостивить — пришлось подкупить его кровью его же собственного сына, прежде чем он снизошел к нам. Пора отбросить и представление об отдаленном, «неземном» Иисусе, о необходимости обращаться к нему через посредников — святых, мучеников или еще какие–нибудь инстанции.
Величайшими христианами древности (если уместно тут ранжирование) были те люди, которые принимали подобные обещания за чистую монету и со всем смирением веровали в них. Лишь своего рода гордыня мешает нам принять подобные щедроты от Бога. И совсем уж смешно (и грустно), что теперь мы превращаем этих древних христиан в придворных Божьих палат и просим их замолвить за нас словечко. Но когда мы обращаемся к ним с подобной просьбой, они дают нам совершенно немыслимый ответ: дверь открыта. Войдите и сами поговорите с Отцом.
Итак, весь этот отрывок посвящен Отцу. Здесь сказано, как он любит всех, кто верует в Иисуса, как велики его обещания в Иисусе, данные каждому из нас. Услышав такие слова в конце наставления, ученики решили, что Иисус наконец–то заговорил об Отце прямо и откровенно и столь же открыто говорит о себе. Они увидели, по крайней мере, отблеск истины и за эту истину будут держаться всеми силами.
И пусть держатся, ведь вот–вот нахлынут жестокие волны и начнут бросать их туда–сюда, словно обломки кораблекрушения. Ужасные события, на которые Иисус намекает в этих главах и которые пытается представить перед учениками в разных истолкованиях, поглотят и его самого, и учеников. Как они отреагируют в первый момент? Испугаются и обратятся в бегство.
Рассеются словно овцы без пастуха. Иисус, их пастырь, останется с врагом один на один, но даже тогда он не будет одинок. Все, что он совершит на кресте, он совершит в присутствии и с помощью Отца.
И в этом отрывке последними словами станут не слова предостережения, а ободрение. Каким–то чудом даже посреди страшных испытаний, которые их ждут, ученики смогут обрести мир, и этот мир поможет им все одолеть. «Мир Божий» — не философская отрешенность от боли и горя. Никто не предлагает им сказать: «Ну что ж, бывает и такое», пожать плечами и смириться с фактом: этот мир — довольно–таки поганое место и ничем его не исправишь. Нет, ученики должны унаследовать ту территорию, которую Иисус намерен отвоевать для них, ту, которую, по его словам, он уже отвоевал: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир».
Да, «мир» будет преследовать, ненавидеть, высмеивать последователей Иисуса, но этот мир Иисус не обошел, не махнул на него рукой — он его победил. Приняв на себя тяжесть грехов всего мира, прорвавшись сквозь смерть в новое творение, бросив решительный вызов силам зла, разрушения и смерти, Иисус не просто доказал философскую мысль — он выиграл битву. Это началось давно, еще когда он исцелил расслабленного и вернул зрение слепорожденному, когда он воскресил Лазаря. Он не просто подал пример — он установил новую реальность. Практически мыслящие политики предпочитают для начала разобраться с фактами, а затем уже осуществлять новую программу — так Иисус установил «базовые факты», а в ближайшие три дня закрепит их навеки — факты Царства Божьего, которые уже неотменимо войдут в историю человечества, и с них начнется новый порядок, который когда–нибудь станет всеобщим.
ИОАНН 17:1–8. Прославление Сына
1После сих слов Иисус возвел очи Свои на небо и сказал: Отче! пришел час, прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя,2так как Ты дал Ему власть над всякою плотью, да всему, что Ты дал Ему, даст Oн жизнь вечную.3Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа.4Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить.5И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира.6Я открыл имя Твое человекам, которых Ты дал Мне от мира; они были Твои, и Ты дал их Мне, и они сохранили слово Твое.7Ныне уразумели они, что все, что Ты дал Мне, от Тебя есть,8ибо слова, которые Ты дал Мне, Я передал им, и они приняли, и уразумели истинно, что Я исгиел от Тебя, и уверовали, что Ты послал Меня.
«Гамлет» Шекспира полон действия. Призраки, убийства, любовные сцены, заговоры, случайные смерти, предательства, взаимные обвинения, очередные интриги и так далее. И эта постоянная активность лишь ярче высвечивает нерешительность главного героя перед лицом чересчур сложных проблем. Порой его нерешительность приводит к паузам в действии, но есть один момент, когда словно вся пьеса замирает — и в этот миг мы испытываем настоящий ужас.
Гамлет хочет отомстить отчиму, Клавдию, который убил его отца и узурпировал датский престол. Вот прекрасная возможность: Клавдий один в своей комнате, молится, стоя на коленях. Гамлет заносит меч — но останавливается в раздумье. Клавдий молится — значит, если убить его прямо сейчас, раскаявшийся преступник попадет в рай! Нет, надо подождать более подходящего момента. И мрачный сюжет движется дальше.
Он молится! Таинство, в которое нет доступа никому, кроме самого молящегося. Когда мы рассматриваем какую–то картину, каждый из нас воспринимает оттенки цвета по–своему, и когда вы молитесь, я не могу знать, что происходит между Богом и вами. Гамлет не знал, как и о чем молится Клавдий, но видел, что должен остановить занесенный меч и выждать. И сейчас, совсем с иным царем — не убийцей и узурпатором, а с царем, не повинным ни в каком зле, но также окруженным тайной, интригой и заговором, мы подошли к тому моменту, когда нам остается лишь ждать — и может быть, тихонько присоединиться к его молитве.
Иисус молится! В Евангелиях подобные сцены встречались и раньше, мы знали, что Иисус молится, но не знали, как и о чем. Для нас сохранилось лишь несколько прекрасных стихов, например у Матфея (11:25–27), и возглас у гробницы Лазаря (Иоанн 11:41–42). Заметим, что оба этих отрывка похожи на сокращенный вариант той потрясающей, экстатической молитвы, которую мы только что прочли у Иоанна. Однажды я присутствовал на актерском чтении Иоанна. Дойдя до этого места, исполнитель опустился на колени и читал эти слова как молитву. Конечно, именно так они и звучат — как молитва, — именно так мы их переживаем. Иоанн отнюдь не вкладывает в уста Иисуса какой–то богословский трактат в сжатом изложении.
И, мне кажется, Иоанн не сумел бы так точно запомнить слова Иисуса, если бы сам не повторял их в молитве, снова и снова. Выражение «Иисус Христос», «Иисус Мессия» в стихе 3 звучит как–то странно в устах самого Иисуса; вполне вероятно, что здесь и в других контекстах Иоанн, молитвенник и наставник, что–то добавил или изменил, чтобы эта молитва могла быть использована уже его учениками и далее в молитвенной практике общины. Но суть молитвы сохранена, и она подводит итог всему, о чем до сих пор повествовало Евангелие от Иоанна.
Сама ситуация молитвы — наглядное свидетельство союза его с отцом, той близости, о которой мы уже столько слышали. Помню, как–то в школе, я играл вместе с оркестром, вел свою небольшую партию и переживал совершенно необычное чувство оттого, что музыка творилась вокруг меня, а не доносилась из радио или граммофона. Когда эта молитва становится вашей молитвой, вы входите в средоточие взаимной любви Иисуса и Отца, и эта любовь, можно сказать, творится вокруг вас. Таково и содержание, и действие этой молитвы.
Первая часть этой молитвы содержит прославление и просьбу. Обе эти мысли тесно связаны. Служение Иисуса на земле завершается, но ему еще предстоит пройти через огромное и мучительное испытание, которое ждет его в эту ночь и на следующий день. Но те дела, которые отец поручил ему, он уже сделал, слова, которые надо было сказать, уже сказаны. (Попробуйте–ка объяснить это тем, кто считает Иисуса великим учителем или целителем, чьей миссией было исцелить как можно больше людей.) Все, что Отец вверил ему, он раскрыл своим избранным ученикам. Это повод для радости и прославления, и на этом же основании строится мольба.
Он просит Отца вознести его, прославить, посадить рядом с собой — на то место, которое, согласно еврейской традиции, должен занять Мессия, Сын Человеческий, истинный царь. Мессия, как говорят псалмы, будет править царством от моря до моря, от реки до краев земли (псалом 72:8). Иными словами, он будет править вселенной. «Некто, подобный сыну человеческому, будет вознесен и разделит престол самого Бога» (Дан 7).
Когда Мессия займет свое место, вознесясь от мира, начнется век грядущий, тот век, который издалека предсказывали еврейские пророки, о котором учили еврейские мудрецы, и наступит конец веку нынешнему. Придет новая жизнь, новое качество жизни, вечная жизнь — довольно неуклюжее выражение, каким мы пытаемся передать это качество («вечная жизнь» отличается от обычной не только количеством, длительностью, но также и качеством).