учеников (Ин 4:27).
Хуже того, женщина — самаритянка. Когда еврейские изгнанники (вернее, какая–то их часть) вернулись из Вавилонского пленения, выяснилось, что центральная область их прежней территории захвачена народом, считающим себя истинными потомками Авраама. Эти люди противились возвращению евреев, между ними все время вспыхивали ссоры, доходило и до кровопролития. Главным принципом евреев было не общаться с самаритянами и в особенности не есть и не пить вместе с ними, не пользоваться общей посудой. Как же Иисус просит эту женщину дать Ему напиться?
В довершение всего женщина явно не из «порядочных». Колодец находился в стороне от города, и женщины сходились к нему рано утром или вечером, когда попрохладнее. Самаритянка пришла в самый разгар полуденной жары, избегая всех, кто знал ее, ее прошлое и ее дурную репутацию. Ей вовсе не хотелось повстречаться с горожанками, и тем тоже неприятно ее видеть. Скоро Иисус даст понять, что догадывается обо всех этих обстоятельствах. И все же Он вовлекает женщину в разговор, насыщенный намеками, двусмысленностями.
Иоанн сохранил для нас немало таких разговоров Иисуса, где кроме прямого значения угадывается и подтекст. Иисус то и дело обращается к людям, которые неправильно понимают Его слова: Он говорит на небесном уровне, а они воспринимают только земной. Но поскольку небеса и землю сотворил единый Господь и поскольку миссия Иисуса в том и состоит, чтобы принести на землю жизнь небесную, такого рода недоразумения «естественны». Иисус просит попить и говорит самаритянке, что это она должна просить воды у Него. Естественно, женщина думает, что Он имеет в виду обычную воду, какую все пьют.
Но эпитет «живой» подсказывает, что Иисус имел в виду не обычную воду. Его современники часто употребляли выражение «живая вода» применительно к проточной воде, к ручью и реке в отличие от пруда и колодца, поскольку проточная вода обычно бывает свежей, не застаивается. Но тут уже обыгрывается двойное значение, ведь Иисус имеет в виду не материальную проточную воду, а новую жизнь, которую Он предлагает каждому — всем и каждому, независимо от пола, места проживания, расы или даже независимо от репутации. Вот что означает этот разговор.
Когда Иисус начинает описывать «живую воду», становится ясно, что говорит Он о чем–то особенном, ведь только Его вода утолит жажду, так что человек никогда больше не будет нуждаться в этой влаге. Все воды земли только прообраз, веха, указывающая на эту воду. Источник ее откроется в самом человеке и будет орошать его новой жизнью, которая приходит в мир с Иисусом, жизнью нового мира, творимого Богом (стих 14). Позднее Иисус вновь заговорит о живой воде, и тогда Иоанн пояснит, что речь идет о духе (7:37–39), но здесь обещание так и остается загадочным, таинственным, дразнящим воображение.
Женщине и этого хватило. Она не понимает, о чем говорит Иисус, но стремится узнать больше. Нам не угадать, какие смыслы она вкладывает в Его слова, но ее ждет потрясение, как и всякого человека, кто решится внять Иисусу. Он — вода живая, но с первым же глотком этой воды для тебя изменится все.
ИОАНН 4:16–26. Иисус и женщина
16Он сказал ей: — Пойди, позови своего мужа и возвращайся сюда.17— У меня нет мужа, — ответила женщина. Иисус сказал ей: — Ты права, когда говоришь, что у тебя нет мужа.18Ведь у тебя было пять мужей, и тот, с кем ты сейчас живешь, не муж тебе. То, что ты сказала, совершенно верно.19— Господин, — сказала женщина, — я вижу, что Ты пророк.20Так объясни же мне, почему наши отцы поклонялись на этой горе, а вы, иудеи, говорите, что Богу следует поклоняться в Иерусалиме?21Иисус ответил: — Поверь Мне, женщина, настанет такое время, когда вы будете поклоняться Отцу не на этой горе и не в Иерусалиме.22Вы, самаряне, и сами толком не знаете, чему вы поклоняетесь, мы же знаем, чему поклоняемся, ведь спасение — от иудеев.23Но наступит время, и уже наступило, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, потому что именно таких поклонников ищет себе Отец.24Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине.25Женщина сказала: — Я знаю, что должен прийти Мессия, которого называют Христом; вот когда Он придет, Он нам все и объяснит.26Иисус сказал ей: — Это Я, тот, кто говорит с тобой.
Один мой знакомый в отрочестве принял христианство. Он пришел домой и с порога заявил об этом матери. Она испугалась: она решила, что мальчик попал в лапы какой–то секты.
— Тебе промыли мозги! — вскричала она. Но у него уже был заготовлен ответ.
— Видела бы ты мои мозги, сама бы захотела их промыть! — сказал он.
Нет, ему не промывали мозги (как мы это понимаем). Но когда человек впускает в свою жизнь, в свою внутреннюю и внешнюю жизнь свет Иисуса Мессии — а именно это сделал мой друг, — все становится намного яснее.
Скорей уж современная культура промывает нам мозги, на все лады вкрадчиво уверяя, будто не существует ничего, кроме окружающего нас мира. Эта мысль не произносится вслух, со всей откровенностью, но понемногу создается такое настроение, когда гораздо легче кажется плыть по течению. Вот что такое промывка мозгов. Действие Евангелия совершенно иное: резкий толчок, вспыхнувший свет, разум и мораль включаются и впервые начинают работать по–настоящему.
Поначалу человек еще не понимает, что с ним произошло, и реагирует так же, как самаритянка: ее заинтересовала возможность получить «живую воду», и она попросила Иисуса уделить ей этой воды, еще не догадываясь, что сначала нужно избавиться от застоявшейся, заболоченной воды, которую ты пил всю жизнь, и лишь потом Иисус дарует тебе чистую, проточную воду, она забьет ключом в глубине твоей души. Что касается самаритянки, ей следовало прежде всего разобраться со своим браком, вернее, с тем, что заменяло ей брак.
Иисус видит ее насквозь (мы же помним, как Он с первого взгляда разгадал Нафанаила (1:47–49) и какой эффект это возымело). Эта женщина переживала одно крушение за другим, появлялся очередной «муж» и бросал ее, число их стало вполне достаточным, чтобы в маленьком городе только о ней и сплетничали. Очевидно, эти связи заканчивались формальным или неформальным разводом, а не смертью сожителя. Вероятно, виновата была не только она — и перед ней были виноваты. Но мы не знаем, как складывались эти отношения, какие обстоятельства или эмоциональные травмы в прошлом мешали формированию постоянной привязанности, хотя догадываемся, что очередной разрыв и очередная травма только усугубляли и без того нелегкую ситуацию. Женщина видела, как безнадежно запутывается ее жизнь, и она видела, что Иисус знает все.
Любому пастору приходилось сталкиваться с такой реакцией: как только нащупываешь больное место, «пациент» торопливо заговаривает о другом. А есть ли лучший способ отвлечь от этических проблем, чем заговорить на общерелигиозные темы.
Сколько раз я это слышал!
— Да, в городе мы ходили в церковь, а потом тетя взяла нас с собой, но жена священника мне не понравилась, вот мы и перестали туда ходить.
— Мама была католичка, папа протестант, а я так и не поняла, кто же я на самом деле.
— Росла я в семье методистов, но мы с сестрой начали ходить в молодежный клуб баптистов, а тут, на новом месте, у меня нет знакомых христиан.
Прислушайтесь — тот же голос две тысячи лет назад:
— Я с детства думала, что вон та гора, у нас в Самарии, — святое место, но вы, иудеи, говорите, будто поклоняться Богу можно только у вас.
Смысл ясен: поскольку иудеи и самаритяне противоречат друг другу, кто–то ошибается, а может быть, ошибаются все, ни в чем нет уверенности, даже мораль (вот он, скрытый подтекст), которую нам внушали с детства, не так уж безусловна.
Все это отговорки, никакого значения они не имеют. Бога нельзя отождествлять с Церковью. Бог предъявляет свои права на каждого человека, Бог предлагает каждому, кто откажется от стоячих вод и обратится к Нему за водой живой, новую жизнь, и эти права, эта новая жизнь — абсолютны и самодовлеющи. От них не спрячешься за вопросами о том, в какую церковь кому следует ходить. Так и самаритянка не могла спрятаться от призыва Иисуса за столетней давности спорами о том, какая гора более свята — Сион в Иерусалиме или Геризим, где совершали богослужение самаритяне.
Отчасти миссия Иисуса, приносящего на землю небесную жизнь, заключается и в том, чтобы отменить прежнее значение святых гор. Само по себе это не ново. Когда Соломон за тысячу лет до Иисуса освящал Храм, он уже понимал, что даже небесам не вместить Бога, тем более не вместит Его одно–единственное здание. Святилища, построенные людьми, или посвященные Богу высоты — только знаки реальности, и беда, если они начнут подменять реальность. Нельзя ничему поклоняться, словно Богу. Это — идолопоклонство.
Живой, истинный Бог не может быть привязан к какой–то географической точке или архитектурному сооружению. Он — дух. Дух не отвращается от физического мира (в конце концов, этот мир им же и создан), но Он трансцендентен этому миру, как автор и режиссер трансцендентен разыгрывающейся на сцене пьесе, даже если (как в нашем случае) автор сам исполняет главную роль.
Женщине трудно все это «переварить». Вряд ли ее порадовало утверждение Иисуса, что «спасение — от иудеев» (стих 22), но уж к словам, что богослужение в один прекрасный день утратит всякую связь с географией святых мест и будет совершаться в истине и духе, она вовсе не была готова. (Задумайтесь: а все ли мы готовы к этим словам — сегодня?)
Чтобы положить конец неприятному разговору, женщина прибегает к другой уловке:
— Вот придет Мессия, — бодро говорит она. — Он–то нам все и разъяснит. А до тех пор стоит ли нам спорить?