гда держал при себе.
Тем временем вновь пошел дождь. На сей раз мелкий, по-осеннему нудный.
Великий князь поежился, отвернулся от окна повозки, стал поворачиваться и почувствовал боль на сгибе левой стороны бедра. Он устроился поудобнее, боль утихла, и Василий забыл о ней. Думы перенесли его в прошлый месяц.
Тогда он так же собирался ехать в Волоколамск на охоту. Но во вторник 12 августа гонец от рязанского воеводы князя Андрея Ростовского принес весть о приближении войска крымских татар под предводительством самого Сап-Гирея. Василий тотчас послал за своими братьями и отправил московских воевод в Коломну, на берег Оки. Там собралось большое войско.
Татары подошли к Рязани в пятницу, 15 августа, и пошли на приступ города. Однако рязанцы во главе со своим воеводой отбили атаки басурман. Сап-Гирей приказал своим ордам жечь посады. Татары палили все, что попадалось под руку, разорили все волости вокруг Рязани, захватили в плен многих людей.
Великий князь повелел разбить татар. Из Коломны вышло войско князя Дмитрия Федоровича Палецкого. Он привел ратников на реку Осетр, где получил известие, что крымские татары встали лагерем в десяти верстах, в селе Беззубово. Русское войско выступило против них и разгромило крупный отряд неприятеля. Воины князя Палецкого побили врагов, часть захватили живыми да отправили на Москву.
А вот князь Овчина-Телепнев попался на уловку татар. Он знал замашки безбожников, а все одно в горячке допустил роковую ошибку. Ту самую, которой даже молодой княжич Дмитрий Ургин, не имевший боевого опыта, но наученный отцом, избежал под Казанью в 1524 году. Войско Овчины-Телепнева дошло до передовых татарских разъездов и без труда одолело их. Басурмане побежали.
Князю Овчине надо было остановиться, дождаться других воевод. Но он погнался за врагом, предвкушая скорую и славную победу. Татары увлекли за собой русских ратников, привели в засаду и столкнули с многочисленным войском Сап-Гирея. Рать воеводы Овчины-Телепнева была разгромлена.
Татары без промедления начали отступление, ожидая за собой погони. Русские дружины преследовали их, однако так и не догнали, вернулись обратно ни с чем.
Василий распустил войско, позволил братьям отправляться в свои уделы и вернулся из Коломенского, где находился эти дни, в Москву. Тогда-то и собрался Василий в монастырь Живоначальной Троицы, откуда сейчас ехал в Волоколамск.
Собираясь в путь, он узнал от близких людей, что в среду, 24 августа, когда солнце начало подниматься, верх его был будто саблей обрублен. Затем оно уменьшилось до трети своих обычных размеров и приняло вид небесной ладьи. Только к пятому часу светило стало прежним. На небе же все время было светло и безоблачно.
Нашлось немало толкователей дивного явления. Едва ли не все они связывали чудо с тем, что лето 1533 года выдалось жарким, сухим, со множеством больших лесных пожаров, дым от которых кое-где курился до сих пор. Но некоторые говорили, что знамение явит за собой какое-то изменение в государстве. Великий князь не видел небесного знамения, хотя и верил именно этим людям. Вот только он не мог понять, какие именно изменения произойдут в государстве. Впрочем, такие толкования могли остаться пустыми рассуждениями.
Боль на бедре опять дала знать о себе.
– Да что это такое? – вполголоса проговорил он.
Елена уже очнулась от дремы, услышала его.
– Что произошло, государь?
– Неможется мне, Елена, боль в бедре появилась, чувствую слабость.
Княгиня пересела к мужу, взяла его руку в свои ладони.
– У тебя жар, Василий. Знобит?
– Есть малость. Наверное, простыл.
– А боль отчего?
Великий князь улыбнулся.
– Откуда же мне знать? Я не лекарь.
– Оголи бедро, я посмотрю, что там.
– Не здесь, Елена, и не сейчас. Приедем в Озерецкое, там посмотрим.
– Воля твоя, государь.
День покатился к закату. Дождь прекратился, но небо оставалось хмурым. Дул холодный северный ветер.
Показалось село Озерецкое. Вскоре возок остановился у большого дома, из которого выбежали староста с помощником.
Князь Ургин преградил им дорогу и приказал:
– Остановитесь! Великий князь с семейством сам выйдет к вам. – Он взглянул на Тимофеева. – А ты, Гриша, с Филимоном Мухой, Гордеем Степановым и Иваном Бурлаком осмотрите хоромы, усадьбу, государевы покои и детскую. Всю челядь во двор, чтобы проход в светлицу был свободным.
– Сделаем, князь!
Ургин открыл дверцу возка. Федор стоял рядом, Матвей Гроза держал коней. Егор Лихой и Андрей Молчун выехали навстречу мужикам и бабам, спешившим к великокняжескому семейству, посмотреть, поклониться. Не каждый день заезжают в село высочайшие гости.
Колычев принял на руки полусонного Ивана. Великая княгиня вынесла младшего сына Юрия. На удивление Дмитрия, Василий с трудом покинул возок. На его бледном лице отражалась мука.
Дмитрий поддержал великого князя под локоть и спросил:
– Что с тобой, государь? Неужто вдруг захворал?
– Видать, захворал, Дмитрий. – Василий вздохнул. – Ты помоги мне дойти до дома, да так, чтобы незаметно было для народа.
– Все слышать тебя желают.
– Знаю. Передай людям, не до них сейчас. Устал, мол, государь, отдохнет, тогда и выйдет. Пусть расходятся. Придет время, позовут.
Ургин передал приказ великого князя Егору Лихому. Тот переговорил с крестьянами. Мужики и бабы, привыкшие к покорности, выслушали его и разошлись.
Дмитрий помог Василию дойти до дома, провел в светлицу. Великий князь присел на лавку, застеленную дорогим ковром, охнул и прилег на бок. Боль прожгла бедро.
Ургин склонился над князем.
– Государь, вижу, тебя поразил нешуточный недуг. Может, за лекарями на Москву гонца послать?
– Не надо! Будет нужда, скажу. Ты, князь, своими делами занимайся. Здесь пробудем до утра, потом поедем в Нахабное. Смотри за детьми, особенно за Иваном.
– Стража дело свое знает. С княжичем же Иваном Федор Колычев.
– Вот и хорошо. Ступай, Дмитрий, да старосте передай, пусть зайдет немного погодя.
– Сделаю.
Дмитрий поклонился, пропустил в светлицу великую княгиню и вышел.
Елена присела рядом с мужем.
– Сыновья в детской. Там же Федор Колычев. Иван от него ни на шаг не отходит. Не стоит ли ограничить общение наследника с сыном боярина? Федор имеет большое влияние на Ивана. Не навредило бы то в дальнейшем.
– Пустые слова, Елена. Федор не научит Ивана плохому. – Василий поморщился. – Ты хотела посмотреть, отчего боль бедро терзает. Сейчас уже можно.
– Ах да, государь, прости!
– Ничего, Елена, не за что мне прощать тебя. Разве можно винить женщину за ревность. А ты ревнуешь Ивана к Федору, – проговорил великий князь, освобождая от одеяний больное место.
Елена княгиня осмотрела бедро.
– Ну и что там? – спросил Василий.
– Да вроде ничего особенного, – ответила супруга. – Болячка с булавочную головку на сгибе бедра. Ни корки на ней нет, ни гноя внутри, цветом багровая.
Осматривая болячку, Елена ненароком задела ее, что вызвало вскрик Василия.
– Неприметная, говоришь? Отчего же боль настолько сильная?
– Не знаю, государь!
– В Озерецком знахарка старая жила, коли не померла, позвать надобно. Пусть поглядит. Она в болячках толк знает.
– Мне приказать послать за ней?
– Старосту Лавра Курина пошлю, коли бабка Глафира жива до сих пор. Годы ее почтенные, под девяносто будет. А ты, голубка моя, ступай в свою горницу. Отдохни с дороги.
– Юрий капризничает. Я его с собой возьму.
– Возьми.
Елена прошла в горницу и вызвала к себе сенных девок.
Василий, оделся, присел, дождался старосту и поинтересовался:
– Скажи-ка мне, Лавр, жива ли еще бабка Глафира?
– Знахарка? А что ей станется, государь? Жива. До сей поры по полям, лесам да болотам ходит, травы разные, корни собирает. Недавно у нас малец один сильно простыл, думали, помрет, так бабка Глафира выходила. Бегает сорванец как ни в чем не бывало. Так что жива и здорова бабка, государь.
– Поди, кликни ее!
– Уж не захворал ли кто из семьи, государь?
– Делай, что велено, и вопросов ненужных не задавай.
– Так это я мигом. А баньку готовить?
– Готовь.
– Угу.
Курин поклонился, ушел и вскоре вернулся с древней старухой Глафирой.
Бабка вошла в светлицу, поклонилась.
– Доброго здравия тебе, государь, супруге и детишкам вашим.
– И тебе здравствовать еще столько же, сколько уже прожила.
– Ой, скажешь тоже, государь. Где ж это видано, чтобы люди столько годов жили? Нет, батюшка, скоро мне на покой. Пора, и так Господь долголетием не обделил. Но зачем звал-то?
Василий приспустил порты, прилег на лавку.
– Болячка у меня появилась, размером малая, а болит, как заденешь, нестерпимо. Знобит меня, слаб стал. Погляди, что за недуг, да вылечи.
– Погляжу. Значит, болячка? – Бабка Глафира нагнулась над бедром Василия.
– Что скажешь, старая?
– Погоди, государь, скоро только сказка сказывается. Не кусал ли тебя кто?
– Нет.
– А до того как появилась болячка, не болел ли ты простудой?
– Нет. Не было того.
– И ноги не застуживал?
– И ноги не застуживал. Зачем допрос чинишь?
– Чтобы лечить, надобно поначалу узнать причину хвори.
– Так давай быстрее. Негоже мне, великому князю, перед бабой голым лежать.
– Хворь, батюшка, различия меж людьми не признает. Ей все одно, князь или простолюдин. Одевайся.
Василий оделся, взглянул в глаза бабки.
– Что скажешь, старая?
– Что сказать, батюшка? Пойду к себе, травки отберу, мазь приготовлю, питье сварю. А ты приляг да накройся шубой. Вспотеешь, ее не скидывай. Через пот хворь выходит.
– А в баню сходить?
– В баню не ходи. Болячку мочить нельзя. Ранку в сухости держать надо.
– Вот тоже напасть привязалась! И появилась-то нежданно, ниоткуда. А что, старая, и немощь в теле от той болячки?
– От болячки или от простуды.