– Ты давай, лечи, бабка. Мне болеть нельзя, дел на Москве много.
– Болеть, батюшка, никто не хочет, да только хворь на эти желания не глядит. Ладно, пошла я. Ты, государь, обязательно ложись в исподнем на лавку под шубу. А я приготовлю снадобье и вернусь. Пусть никто тебя не тревожит, ни супруга, ни детки, ни слуги. Уснешь, разбужу. После крепче спать будешь.
Знахарка покинула светлицу, прошла сенями во двор. Оказавшись на улице, она, быстро, мелко семеня ногами, поспешила к своему двору.
Возле избы Глафира остановилась, осмотрелась, никого не увидела, перекрестилась и сказала сама себе:
– Помоги, Господи! Ну и дела. Это что же получается? Кто-то, может…
Шепот ее прервало появление во дворе девицы лет шестнадцати, в простом деревенском сарафане, с выброшенной вперед толстой золотистой косой.
– Чего ты шепчешь, бабка?
– Варька, куда из дома моталась?
– Куда и все, посмотреть, как великокняжеская семья приехала. Только стражники не допустили. Говорили, великому князю не до нас. Потом государь народ соберет. А среди стражников один молодец ох и хорош собой, бабка. Все молчит, но в глазах искорки играют. Вечерком пройдусь по селу, может, и встречу того молчуна.
– И не стыдно тебе, Варька, такое говорить? Как блудница какая!..
– А чего мне? Вдруг стражнику приглянусь, и заберет он меня с собой на Москву?!
– Ага. Как же, заберет!.. На селе ровню себе выбирай.
– Так из кого выбирать-то? Эх, и чего я сиротой на белом свете осталась, батюшка с матушкой рано померли? Жила бы на Москве, а не тут.
– Неблагодарная ты, Варька.
– Ладно, бабка. Сама-то где была и чего втихую ото всех себе шептала?
– Идем в дом. Там расскажу, и займемся работой.
Старуха и девица прошли в избу.
В горнице бабка Глафира усадила Варвару на лавку. Эта девушка была ее ученицей. Лет десять назад знахарка подобрала ее на Москве, бездомную, осиротевшую.
– Была я, Варька, у великого князя в покоях.
– Да ты что? – удивилась девушка. – А зачем ты там оказалась-то?
– Скажу, Варька, но пред тем предупредить хочу строго-настрого. О том, что узнаешь, никому ни слова, коли не желаешь принять лютую смерть.
– О чем ты, бабка? Кто ж себе смерти, да еще лютой пожелает?
– Тогда молчи.
– Молчу.
– Болен государь наш, Варька.
– Невидаль какая! Все хвораем, а потом выздоравливаем. Князь, он что, какой-то особенный? Такой же человек, как и все, только властью наделенный по воле Божьей.
– Государь не особенный, а вот болезнь у него не простая.
– Да что за хворь-то?
– А вот того, Варька, я и не пойму!
Варвара удивилась пуще прежнего и сказала:
– Ты поднимала на ноги тех, кто полжизни лежнем лежал, ото всех болезней снадобья и заговоры знаешь и не можешь понять, что за хворь у князя приключилась?
– Да, Варька, не понимаю. Болячка у него на бедре появилась, ранка махонькая, с булавочную головку, багровая. Видать, кровь внутри застыла.
– Может, укусил кто?
– Спрашивала про укус, князь говорил, что не было такого. И еще, Варька, от ранки или прыща жара, слабости, недомогания не бывает, а государь и горит, и валится от недуга.
– Так, может, заодно простудился где?
– Нет, Варька. Я думаю, что князя поразила хворь, которой я доселе не видывала, либо…
– Что? – тихо спросила ученица знахарки.
– Либо кто-то помог государю захворать. Так или этак, но выходит, что не жилец Василий на этом свете. От неведомой хвори у меня снадобья нет. Если же в тело ему кто-то пустил отраву, то я тем более не помогу.
Варвара закрыла рот ладошкой, ее черные глаза расширились.
– Господи! Что же это такое? Что делать? Что это за нелюди, решившие извести государя?
– Это не твое и не мое дело, Варька, – строго сказала знахарка. – Врачевать государя будем. Спасти не сумеем, а боль облегчим. Молчи, Варька, иначе и себя, и меня погубишь!
– Что я, дура, что ли? Сказала же, буду молчать, значит, никому ничего не скажу, даже на исповеди.
– Все вы, молодки, дуры. Особливо когда приходит время на парней заглядываться и тайком мечтать о непотребном. Но тут другое дело, серьезное, Варька.
– Да поняла я все. Говори лучше, что делать-то?
– Жаропонижающее снадобье у нас есть, плодов и листьев калины хватает, подорожника, чтобы положить на болячку, тоже. Вскипяти воду, принеси масла лампадного, соль, муку пшеничную, пресный мед, лук. Поторопись, девка!
Бабка Глафира явилась в дом великого князя затемно. У крыльца ее встретил Ургин.
– Скажи, старая, что за хворь приключилась у государя?
– Болячка на бедре, да и простудился великий князь. А тебе зачем это знать?
– Не заразна ли хворь? Можно ли детей до государя допускать?
– У тебя свои дети есть?
– Сын.
– Ты когда простудишься, подпускаешь его к себе?
– Нет.
– Вот и ответ на твой вопрос. Веди лучше в палаты государевы.
– Сама дорогу не найдешь?
– Найду.
– Тогда ступай! Я на службе.
Знахарка вошла в покои.
Василий лежал под шубой, как и наказывала Глафира. Лицо его было потным и бледным.
– Долго ты, бабка, возилась со снадобьем!
– Сколько надо, столько и возилась. Давай-ка скидывай шубу и заголяй бедро.
Василий подчинился. Знахарка вновь осмотрела болячку, смазала ее мазью, сверху положила листья, накрыла чистой тряпицей. Дала выпить отвара из одного кувшина, второй поставила на стол.
– Это успокаивающее и обезболивающее питье, – объяснила она. – Выпей, как ко сну отойти соберешься. Ужинал?
– Нет. Не хочу.
– Оно и верно. Пост очищает нутро, помогает победить разные недуги. Но коли захочешь, то съешь яблок или груш.
– Пить хочется.
– Пей воду кипяченую, сколько хочешь.
– Завтра утром встану?
– Экий ты быстрый! Болезнь только начинается. Чтобы она прошла, время нужно. Или сам не знаешь?
– Не могу я тут разлеживаться.
– Утром поглядим, может, и полегчает. Теперь лежи спокойно, глаза закрой и повторяй за мной.
– Чего повторять-то?
– Заговоры против болезни. После помолимся.
– Ладно, давай свои заговоры.
Наутро Василий встать не смог. Жар спал, но слабость, боль и головокружение остались. Бабка Глафира пришла, поменяла повязку, почитала заговоры, к обеду подготовила снадобье от головной боли.
К вечеру Василию наконец-то полегчало. Он смог подняться. Голова не кружилась, слабость отступила. Только боль в бедре пробивала с каждым движением.
Сидеть в селе Озерецком князь не желал. Утром 27 сентября он поговорил с народом и отправился дальше, в село Нахабное. Знахарка передала ему пшеничную муку с пресным медом и печеный лук, дабы прикладывать к болячке. Так, переезжая из села в село, великий князь с семьей приехал в Покровское-Фуниково накануне праздника Покрова.
Этот день православные христиане отмечают с особой радостью. Так было и в Покровском-Фуникове. Народ всю ночь молился в храме, просил у небесной заступницы помощи и защиты в бедах и напастях.
Великий князь по болезни не мог присутствовать на всенощной. Снадобье знахарки помогало слабо. Боль уже постоянно сопровождала Василия. Он страдал, но держался.
Покров в этом году выдался славным. Журавли еще не успели улететь в дальние страны. Белка в лесу вылиняла чисто. Слабый ветер дул с юга. Дуб с березой облетели, сбросили листву. Легкий снежок высыпал и растаял.
Приметы указывали на то, что зима впереди хорошая. Снега выпадет много, да и мороз не будет слишком суровым.
Прежде великий князь радовался бы вместе со всеми. Теперь его настроение омрачала странная, неожиданная болезнь. Он решил ехать в село Покровское, вызвал старосту и приказал готовить коней и повозки.
Под вечер Василий с супругой, детьми, небольшой свитой и ратниками особой стражи отправился в путь. Спустя два дня он переехал из Покровского в Волоколамск.
В тот же день дворецкий Шигона устроил пир. Василию было тяжко, но приходилось терпеть. Никто, кроме самых верных людей, не должен был знать о болезни.
Во время пира у покоев княжичей Ивана и Юрия собрались Ургин, Федор Колычев и Григорий Тимофеев.
– Как думаешь, Федя, что происходит с великим князем? – спросил Дмитрий.
– Приболел он. Давеча заходил к детям. Видно было, что страдает. Государь пробыл в детской недолго, не садился на лавку, не брал на руки Ивана. Он постоял, посмотрел на сыновей, перекрестил их и ушел, припадая на левую ногу. Видно было, как тяжело дается ему ходьба.
– Ты ничего не спросил у государя?
– Как, Митя? Коли сам не говорит, допытываться негоже. Не по чину.
– В Озерецкой великий князь не единожды звал к себе местную знахарку, – проговорил Дмитрий. – Я как-то остановил ее во дворе, порасспросил о здоровье государя. Бабка сказала, что болячка у него выскочила да простуду князь подхватил.
– Так это ерунда, – сказал Григорий. – Эка невидаль, болячка какая-то. На посаде таких болезных не счесть. Есть и те, у кого все тело язвами покрыто. На реку ходят, грязью, глиной мажутся. Живут, работают, детей рожают. А простуда как пришла, так и уйдет, тем более что знахарка государя смотрела и дала какое-то снадобье. Знахари знают толк в болезнях. Уйдет хворь и от государя.
– Так и должно быть, – сказал Дмитрий. – Но меня обеспокоило поведение бабки Глафиры. Она была встревожена, вышла из дома и чуть не бегом подалась к своей избе.
– Чего же она могла испугаться? – спросил Федор.
– Думаю, бабка не поняла, какая хворь поразила государя, или же по болячке узнала нечто тайное, никому не ведомое.
– Не зря люди говорят, что у страха глаза велики, – подал голос Григорий.
– Может, и так, Гриша. Дай Бог, чтобы я ошибался, но душе не прикажешь, а на ней беспокойно. Очень уж неожиданно заболел великий князь. Слишком уж быстро хворь действует на него.
Федор внимательно посмотрел на товарища.
– На что ты намекаешь, Митя?
– Эх, Федя, на что я могу намекать? Многие вельможи, с виду здоровые и крепкие, умерли в самом расцвете сил от непонятных болезней. Ничто не предвещало их скорой кончины.