– Да вот размышляю, не поторопился ли я, согласившись на царское венчание? Достоин ли такого высокого титула?
– Дело вспять не повернуть. В Успенском храме уже все готово. К Кремлю со всей Москвы идет народ. Я проезжал, видел. Пока людей немного, но еще рано. Думаю, вся площадь и ближайшие улицы будут забиты толпой.
Иван неожиданно сказал:
– Я слышал, дочь у тебя захворала. Сильно ли болеет?
Ургин удивился. Великий князь все знает, помнит даже то, что было сказано мимолетно.
– Слава Богу, хворь отступила. Знахарка помогла, совсем молодая, но шибко сведущая в своем деле.
– Ну и слава Богу! Что-то боязно мне, Дмитрий.
– Так нельзя, государь. Соберись!.. Тебе следует вести себя по чину, с достоинством принять титул. Бояре, народ должны увидеть в тебе уверенного в своих силах государя, истинного царя, а не растерянного юношу. От этого многое зависит. Отбрось сомнения. Ты принял правильное решение. На том и стой, да построже. Я буду рядом и в храме, и потом, в процессии буду. Коли что, взгляни на меня, подбодрю.
Иван улыбнулся.
– Ничего, справлюсь.
Тем временем в храм пришел митрополит, с ним весь клир. Они прошли в алтарь, там облачились в святительские одежды и стали ждать переноса в собор царских регалий: шапки Мономаха, животворящего креста, святой бармы и золотой цепи.
Дмитрий подошел к окну.
– Начинается, государь. Бояре торжественно несут в храм царские регалии. В дверях их ждет митрополит Макарий. Вельможи собираются. Скоро и тебе в храм идти.
Великий князь поднялся из кресла, расправил плечи и повторил:
– Ничего, справлюсь.
В палаты вошел молодой человек в монашеском одеянии, опустился на колено и сказал:
– Государь, святейший митрополит Макарий просит известить тебя, что все готово.
– Ты сам кто будешь?
– Иван. Дьякон.
– Почему митрополит тебя послал?
– Я при владыке в писцах состою. Не знаю, почему он меня выбрал.
– Хорошо, ступай. Передай, иду.
Дьякон поклонился и покинул палаты.
Великий князь взглянул на Ургина.
– Пора, князь.
– Ступай с Богом, государь. Я за тобой.
Иван, сопровождаемый многочисленными придворными, под колокольный звон кремлевских храмов вышел из дворца. Дмитрий старался держаться как можно ближе к великому князю. Парадные одежды Ивана ослепительно блистали золотом и самоцветами.
Процессия медленно двинулась к Успенскому собору. Народ, собравшийся на площади, с любопытством смотрел на происходящее.
В храме великий князь и митрополит взошли на помост и сели на свои места. Духовенство расположилось на скамьях. Бояре и придворные чины остались стоять.
Государь выждал, пока говор уляжется, поднялся и обратился к митрополиту Макарию, который тоже встал, c просьбой благословить на царство. Митрополит выслушал Ивана и сказал ответную речь, в которой признал права великого князя на престол.
Иван встал на колени. Митрополит возложил животворящий крест на его обнаженную голову и произнес молитву.
После нее он взял с золотого блюда бармы – драгоценное оплечье, украшенное религиозной символикой, возложил их на Ивана и произнес:
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
Макарию поднесли царский венец – шапку Мономаха.
Он трижды перекрестил им Ивана, потом возложил венец на его голову и повторил:
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
Иван поднялся с колен.
Митрополит перекрестил его и сказал:
– О боговенчанный царь, князь великий Иван Васильевич, всея Руси самодержец! Прими от Бога хоругви великого царства Русского, блюди и храни его! Божьей милостью радуйся, о боговенчанный царь, князь великий Иван Васильевич, всея Руси самодержец.
В храме запели многие лета. Митрополит поклонился государю.
Боговенчанный царь обернулся к боярам. Те тут же опустились на колени, истово крестясь под пение церковного хора.
В завершение церемонии государя подвели к царским вратам. Митрополит совершил над ним обряд миропомазания.
С этого момента царь становился помазанником Божьим.
Из Успенского собора государь в полном царском облачении вышел на площадь. По пути бояре по старинному русскому обычаю осыпали его золотыми монетами.
Народ, собравшийся на площади в огромном количестве, встретил появление боговенчанного царя таким гулом, что не слышно стало колокольного звона. После чего люди упали на колени, выказывая этим свое полное повиновение помазаннику Божьему.
Иван стоял и смотрел на тысячи людей, приветствовавших его земным поклоном. Они делали это не по команде вельмож или стражи, но по своему желанию. Только тогда шестнадцатилетний Иван Васильевич в полной мере осознал все могущество царской власти, а с ним и колоссальную ответственность пред теми, кто стоял на коленях, пред всем православным народом.
Он невольно сам поклонился людям, хотя и не должен был этого делать. Народ вновь возрадовался. Простым людям кланялся сам царь. Площадь опять огласилась неописуемым шумом восторга.
Самодержец прошел в Архангельский собор, чтобы поклониться могилам своих предков. На этом пути бояре тоже осыпали его золотом. Оттуда Иван направился в домовую церковь – Благовещенский собор. Потом он вернулся во дворец.
В это время народ, собравшийся на площади, бросился в Успенский собор. Каждый желал взять себе на память об этом поистине знаменательном событии кусок ткани на счастье.
Одним из первых у помоста оказался Григорий Тимофеев. Он схватил с подножия трона изрядный кусок бархата, но на него тут же налетели посадские мужики. Григорий, обладавший недюжинной силой, отбил нападение, однако какой-то прыткий мальчуган лет десяти выхватил-таки у него из рук кусок бархата.
Григорий воскликнул:
– Ух ты, ловкач! Погоди, вороватая твоя душа, отыщу, розгами угощу.
Молчун, оказавшийся рядом и отпихивавший от себя мужиков плечами, спросил:
– Чего ругаешься, Гриша?
– Да как тут не ругаться, Андрюша? Из-под носа трофей увели. И кто? Малец лет десяти, но шустрый до невозможности.
– Так это же сын Ивана Бурлака. Я видел его и еще подумал, чего это он возле тебя вьется.
– Бурлака? Чего это у Ивана сын такой вороватый?
– Хитрый он, Гриша, а воровством не промышляет. Ты погляди, что вокруг-то деется! Всяк норовит что-нибудь да унести отсюда. Добро еще, что без драки обходится. Так что не серчай на Мишку, сына Бурлака. Ты бы на его месте да в эти года поступил бы точно так же.
– Ладно. Хоть свой, не обидно. А что, все наши здесь?
– Не знаю. Видел Карпа Смуглова, Афанасия Дубину, Васька Угрюмого, больше вроде никого.
– А кто службу несет?
Молчун улыбнулся.
– Все и несем. Хотя какая сейчас служба? В Грановитой палате столы накрывают для праздничного обеда. Вельможи до ночи гулять будут. Их, что ли, охранять?
– Государя! Или не в том наш долг?
– В том. – Молчун согласно кивнул. – Тогда командуй, начальник.
– А чего ты, Андрюша, улыбаешься?
– Радуюсь, Гриша.
– Службу нести надо. Еще нагуляешься. Давай, найди всех наших да собери у Благовещенского собора! Там разберемся, кто и что в эти дни делать будет.
– Без князя Дмитрия?
– Где я тебе возьму его? Он рядом с государем. Без него управимся, дело-то не хитрое.
– Ладно. Значит, у собора?
– Да. И давай живее!
Венчание на царство было объявлено большим государственным праздником, который продолжался несколько дней. Народ гулял под неумолкаемый колокольный звон. Посланцы царя щедро раздавали людям милостыню. Ближайшие бояре награждались чинами, землями. Как и при рождении Ивана, была объявлена амнистия. Узников, не совершивших тяжких преступлений, освободили из тюрем. По всей Москве для народа выставлялись столы с бесплатным угощением. Раздавались хлеб, мясо, вино. Обряд венчания на царство закреплял за Иваном особое положение в государстве, показывал избранность царя Богом.
После праздников начались смотрины девиц, доставленных во дворец по указу. Обычно их собирали по пять-шесть и вводили в палату. Царь сидел на троне в окружении митрополита и ближних бояр и смотрел на них. Он искал глазами ту единственную, которая запала ему в душу, но день проходил за днем, а дочь умершего окольничего Захарьина не появлялась.
Только на третий день Иван увидел ее. Красивую, стройную, хотя и невысокую девицу со скромно опущенными глазами. Сердце его заныло, неловкость сковала члены.
Бояре подумали, что царь и на этот раз не выберет невесту. Князь Юрий Глинский хотел было уже проводить девиц восвояси.
Тут Иван заставил себя перебороть неловкость, вдруг поднялся и сказал:
– Погоди, князь! Присядь на место.
Князь Юрий не без удивления выполнил требование царя.
Иван обошел девиц, остановился у крайней слева и спросил:
– Как зовут тебя, красавица?
Девушка, не поднимая глаз, тихо произнесла:
– Анастасия Захарьина.
– А чего очи потупила, Анастасия?
– Неловко мне.
– Разве я такой страшный?
– Нет! Неловко.
– Кто же воспитал такую стеснительную скромницу?
– Матушка. Батюшка наш, Роман Юрьевич, помер.
– Значит, ты, как и я, сирота?
– У меня мама жива.
– Да. – Иван вздохнул. – А вот у меня, кроме брата младшего, нет никого.
– Плохо.
– Ты жалеешь меня?
– Нет, государь.
– Почему?
– Сильных не жалеют. А ты таков!
– Откуда тебе это известно? – спросил Иван, польщенный словами девицы.
– Так люди говорят.
– Скажи мне, Анастасия Захарьина, должно ли девице выходить замуж не по любви?
Анастасия подняла глаза на царя и словно пронзила его сердце взглядом своих черных, красивых очей.
– Нет, но коль судьба такая выпадает, что делать? Приходится мириться.
– А скажи, люб ли я тебе, девица?
– Не знаю, государь.
– Это хорошо, что говоришь честно. Многие без раздумья ответили бы, что люб.
Кроткая Анастасия тоже неожиданно задала вопрос: