Ургин схватил старика за руку.
– Алая, говоришь, ладья плыла? А не было ли у нее на носу деревянного сокола?
– Был и сокол. На ладье сидела женщина знатного рода и необыкновенной красоты, вот только бледная, испуганная. Возле нее девочка в голубеньком сарафане с цветочками.
– Это же мои жена и дочь!
– Да! Потому и говорю с тобой.
– Что же дальше было?
– Ладья ушла бы в спокойные места. Буря к тому времени поутихла, волна спала. Если бы не большой черный струг. Он догнал ладью, ударил, разломил надвое, подмял под себя. Она в один миг ушла на дно. С ней женщина, девочка, рулевой и гребцы. У них не было возможности выплыть, спастись. А черный струг пошел дальше, топя и другие суда, размером поменьше.
Дмитрий застонал, обхватил голову руками.
– Господи! Ульяна, Агафья. Нет больше надежды, ничего нет.
Старик молчал.
Наконец Дмитрий сумел взять себя в руки и проговорил:
– Черный струг! – Он повернулся к старику. – А кто на нем был?
– Много людей, князь. Я не считал, но не один десяток.
– Я найду этот проклятый струг. Горе тем, кто убил мою семью. Они умрут в страшных муках.
– Одного из тех, кому принадлежал струг, ты уже не достанешь. В могиле он.
– Ты знаешь, чей это был струг?
– Ты знаешь. Эти люди всегда были рядом с тобой.
– Глинские! – выдохнул Дмитрий, – Юрия толпа до смерти забила, Михаил с матерью сбежали. Уж не на этом ли струге?
– Этого не знаю. Но то, что струг князей Глинских потопил твою ладью, сам видел. Ты встретишься с братом казненного князя Юрия сегодня, вот только убить его не сможешь.
– Не смогу? Плохо ты меня знаешь.
– А мне и не надо знать. Господь Бог не позволит тебе казнить Михаила, отведет твою руку, когда Глинский будет в твоей власти.
– Откуда тебе знать?
– А важно ли это? Знаю и все.
– Думаю, как бы мне теперь найти тела жены и дочери? Возможно ли это? Река могла их далеко унести.
– Не надо их искать, князь.
– Что? – воскликнул Ургин. – Как это не надо?
– Не в реке они.
– Погоди, ты вконец запутал меня. Ты сказал, что видел, как утонули жена с дочерью, а теперь говоришь, не в реке они. Где же тогда?
– Где и должны быть. В могилках.
– Что-то я не пойму тебя. Как это в могилках?
– Нашел я тела твоих жены и дочери. Их на этот берег волной выбросило, а вот гребцов, видать, река унесла. Да и того человека, который на корме стоял. Я отнес покойниц на ближнее кладбище. Ты знаешь, оно недалеко отсюда. Священника позвал, гробы отыскал. Похоронили их на дальнем краю, на сухом высоком месте под одинокой ветлой. Найдешь.
– А ты уверен, что похоронил именно мою семью? Ошибки быть не могло? Ты же не знал их!
Старик достал из холщовой сумки платок, развернул его. В нем лежали обручальное кольцо жены, перстень, подаренный ей на рождение дочери, и, главное, образок, с которым Ульяна никогда не расставалась.
– Узнаешь?
Ургин прохрипел:
– Узнаю.
– Вижу, скорбь твоя велика. Молись, князь, да храни память о своих любимых. Придет время, встретитесь на небе и вновь будете вместе, в другой, счастливой, вечной жизни.
Дмитрий принял платок и молча смотрел на то, что в нем лежало. Когда он очнулся, старика рядом не увидел. Только следы босых ног, ведущие к непролазному кустарнику. Дмитрий не услышал, как тот ушел.
Князь Ургин поднялся, вскочил в седло и погнал Коршуна к кладбищу. Сильно обгоревшую часовню он увидел издалека, оставил коня на лужайке и прошел мимо крестов до места, где на пригорке росла ветла. Там Дмитрий увидел две свежие могилки с новыми крестами. Князь упал между ними и впервые в жизни горько заплакал, не стесняясь.
Он провел на погосте час, потом уехал в сторону Кремля. По пути Ургин встретил отряд Головина.
Тот подъехал к нему и доложил:
– Я решил начать с леса у болот. Поговаривают, там большая шайка скрывается. Она как раз вдоль реки промышляет, так что, возможно, уже скоро что-нибудь да узнаем о судьбе твоей семьи.
– Не надо, княжич! Нашел я свою семью. На кладбище она лежит.
– Прими мои соболезнования, князь, но у меня приказ государя.
– Если приказ, то исполняй. А до того доложил бы ты ему о разговоре со мной! Нет, я сам это сделаю. Ты не спеши людей через реку переправлять. Государь сейчас в Кремле?
– Недавно уехал в Воробьево. Оттуда прибыл гонец с какой-то важной вестью. Вот государь и поспешил в село.
– Тогда едем в Воробьево. Царю я скажу, что повернул твой отряд. Ведь это по моей просьбе он послал тебя.
– Хорошо, князь. Едем в Воробьево.
Царь ждал Ургина, увидел его и сказал:
– Я отправил отряд княжича Головина на поиск твоей семьи.
– Он прибыл вместе со мной.
– Почему? – удивился Иван.
– Больше не надо искать. Я нашел могилы жены и дочери, а стражника и гребцов поглотила река. – Ургин рассказал царю о неожиданной встрече с Василием Блаженным и разговоре с седым старцем.
– Значит, это струг Михаила Глинского потопил ладью с твоими близкими?
– Да, государь.
– Тогда, Дмитрий, у меня для тебя подарок.
– О чем ты, государь?
– Люди Петра Шуйского доставили сюда Михаила Глинского с матерью и Турунтая. Последнего, как ты и советовал, я повелел отправить обратно в Псков, а вот князя Михаила сейчас доставят сюда.
Ургин побледнел.
– Я увижу его?
– Да, сможешь спросить за гибель семьи.
На пороге появился Алексей Адашев.
– Князь Михаил Васильевич Глинский доставлен, государь.
Иван взглянул на Ургина и приказал:
– Давай его сюда.
Стражники буквально втащили Глинского в палаты. Он был избит, связан.
Иван нагнулся к нему:
– Ну что, князь Михаил Васильевич, дошел до того, что тебя как последнего вора во дворец притащили? Доигрался? Наделал бед на Руси, понял, что на этот раз от наказания не уйдешь, и решил податься в Литву? К врагам нашим?
Глинский умоляюще взглянул на царя.
– Мать спасти хотел, государь. Оговорили ее, обвинили в страшных грехах.
– Княгиню Анну, значит, спасти желал? Так отчего не отправил ее под многочисленной охраной? Сам остался бы да держал бы ответ перед народом, который разорял, унижал, над которым бесчинствовал. Нет, ты шкуру свою спасал, знал, что не простит народ твои безобразия и преступления. Да вот только далеко убежать не смог.
– Пощади, царь! Мы же все-таки родственники. Я твой родной дядя, брат твоей матери.
– О родстве вспомнил. Самое время. Такие родственники хуже любых врагов. Ведомо ли тебе, что из-за вас с Юрием чуть не поднялась вся Русь?
– Пощади, прошу.
– А тебя, Михаил Васильевич, не я, а князь Ургин судить будет.
Глинский удивленно взглянул на царя.
– Что смотришь? Вспомни, как на струге пробивался из Москвы, топил лодки с людьми, спасаясь от пожара? Твой струг утопил ладью, в которой уходила из Москвы семья князя Ургина, – сказал Иван и заявил: – Он твой, Дмитрий.
Ладонь Ургина Дмитрия легла на рукоятку сабли.
Глинский взмолился:
– Не надо, князь! Не губи. Я не виноват в смерти твоей семьи. Я не управлял стругом и не видел, что происходило. Пощади, прошу.
Дмитрий отпустил саблю, плюнул на Глинского и сказал царю:
– Нет, государь, слишком легка смерть от клинка для этого ничтожества.
– Предлагаешь заточить его в темницу на голодную смерть?
– Тебе решать.
– Ладно. Коли так, то вот что скажу, князь Михаил. Я не стану тебя казнить. Ургин прав, не заслужил ты легкой смерти. Приказываю тебе немедля убраться в свой удел и сидеть там, носа не высовывая. Лишаю тебя всех чинов и своей защиты. Особо предупреждаю, ослушаешься, вздумаешь еще раз бежать, поймаю и в темницу засажу на голодную, мучительную смерть. Ты понял меня?
– Да, государь, все понял, благодарю!
Иван приказал:
– Стража! Развязать его.
С Глинского сняли веревки, поставили его на ноги.
Царь презрительно взглянул на него.
– А теперь пошел вон, пес!
Глинский метнулся к выходу.
Иван повернулся к Ургину.
– Забудем о нем! Нет больше на Руси ни опекунов, ни временщиков, закончилось боярское самовластье. Теперь я буду править с благословения Божьего.
– Так оно и должно быть, государь.
– Коли есть дела, ступай, Дмитрий. А вечером приходи, будем думать о переустройстве государства, о том, как претворить задуманные дела в жизнь. Как Русь поднимать.
Князь Ургин поклонился, пошел к выходу, у двери повернулся. Царь стоял у стола. Его строгий, сосредоточенный взгляд был направлен на окно, чрез которое открывался вид на бескрайние просторы Руси.
Дмитрий осознал, что в великом московском пожаре, как в адском пламени, сгорело владычество временщиков. Иван словно воскрес для славы и счастья русского государства.
Глава 10. От Москвы до Волги
Ложь воплотилася в булат;
Каким-то Божьим попущеньем
Не целый мир, но целый ад
Тебе грозит ниспроверженьем…
О, в этом испытанье строгом,
В последней, роковой борьбе
Не измени же ты себе
И оправдайся перед Богом!
Страшны были последствия жуткого пожара двухлетней давности, велико горе людей от потери родителей, мужей, жен, детей, но время лечит лучше любого медика. Москва, как бывало и прежде, отстроилась, стала больше, краше. Народу в столице прибавилось. В городе остались жить многие из тех, кто по зову и велению царя приехал сюда на строительство.
Иван IV прошел испытание огнем, по-новому глядел на жизнь и осознавал свое предназначение. С присущим ему упорством в достижении поставленных целей с благословения Божьего он приступил к воплощению в жизнь планов, намеченных ранее.
Только что закончил свою работу первый в истории Руси Земский собор. Он ознаменовал превращение русского государства в сословно-представительную монархию. Значительно возросла роль дворян в управлении страной. Феодальная аристократия должна была поступиться рядом своих привилегий в пользу основной массы служивого люда.