– Дело простое. Царевич думал ускорить брак Палеолога и послал ему денег, а тот из-за того и хотел только жениться на Зое, чтобы погасить долг свой Меотаки и покутить на его богатства… Деньги в руках, Палеолог смеется над своим сватовством. Вот, Алена Степановна, без Курицына-то и плохо хитрые дела справлять, а я и на совете не был…
– Конечно, конечно, – подхватил злобно мистр Леон. – Ты бы своего союзника и обманул и погубил искуснее…
– Ошибаешься, Леон! Я и теперь утверждаю, что брак Андрея нам вовсе не нужен. Государя не раздражит эта свадьба, помяните мое слово; Иоанн посмеется сумасбродству Андрея и станет утешать Софью, а вот это так опасно, потому что Софья хитра и воспользуется нежностью супруга…
– Вот это палатный разум! – вскричал мистр Леон. – А вы близорукие, с вашими мелочными расчетами, вы погубите и себя, и союзников…
– И религию, – тихо прибавил Курицын. – Неуместное усердие Ивана к царевне…
– Усердие? – вздрогнув, прошептал Иван, а Курицын продолжал:
– Может погубить все. Если бы ты мог снять завесу с глаз молодого Иоанна, о, тогда бы была великая польза. Рано, больно рано снять покров с истины. Хотя между нами много людей знатных, но мы слабы противу огромного большинства и всемогущего предрассудка. Мы не должны вверять тайн нашим женщинам, детям и скудным умам. Я не доволен, что вы допустили в общество Мамона и Ощеру, этих шутов. Теперь они, из лести Патрикееву, потакают нам; не станет Патрикеева, и мы приготовили только подлых доносчиков. Алена Степановна женщина живая, страстная; нетрудно внушить ей истину библейскую, но одно мгновение может взволновать ее совесть… Знаю, Иван, что тебе сладостно рассказывать ей такие мысли, которые возбуждают ее любопытство, знаю, что в эти мгновения черные очи блестят ярче и продолжительнее светят тебе. Безумец! Ты жжешь себя медленным огнем, и так неосторожно, что можешь и взаправду очутиться на костре… Ты побледнел, Иван! Подумай-ка сам и размысли. Если мог угадать Курицын, то как оно может ускользнуть от взоров Иоанна? Я давно собирался остеречь тебя, но ты удерживался. Ради бога, перемените ваши неразумные пути. Вот, мистр Леон, случай привел к тебе старика умного, опытного, и, по моим догадкам, он будет у нас много значить… Государь мне говорил сегодня о Никитине и велел ему быть завтра к себе… Завтра же и решится его участь. Иоанн умеет глядеть в души людские… Вот такого союзника приобрести полезно. Он еще сидит у тебя за трапезой: вот пошел бы ты лучше, потолковал с ним, приворожил, употчевал, а то сидишь запершись и суетой занимаешься…
– Но Палеолог у Зои.
– Палеолог у Рало, считает деньги и радуется, что может не жениться…
– Кто сказал тебе…
– Меньшой Рало; он приходил сюда и вызвал всех Андреевых клевретов на пирушку; звал Никитина, но тот предпочел глупому пиру умную беседу с рыцарем Поппелем. Поппель восхваляет твое искусство, это может расположить к тебе старика, а дальше учить тебя нечего…
Жид улыбнулся. Курицын, кстати, польстил самолюбию Леона.
– Пойдем! – сказал он самодовольно. – Полонить разумного старца не легко. Это особая наука…
– Ты дай нам в ней урок. Я многому учусь у тебя…
– И взаимно, – отвечал жид, уходя. Курицын удержал Максимова…
– Иван, – сказал он тихо. – Я поправил все только ради царевны Елены; умоляю, будь благоразумен. Помоги мне удержать Леона дома до утра, помоги упоить его, выбить из памяти, не то хитрость моя останется втуне… Пойдем, чтобы не подать повода к опасным догадкам.
Все ушли. Юноши, пораженные всем, что видели и слышали, несколько мгновений пролежали у постели мистра, не вымолвив слова.
– Господи! – сказал наконец Вася. – Где мы были? Вертеп еретиков и злодеев…
– Тише, тише, Вася, ты еще всего не знаешь! – Ласкир остановился; хотя и молод, но, по врожденной хитрости, он расчел, что лучше не делать Васю участником итальянских тайн, тем более что уже догадывался о тайне самого Васи, и потому сказал тихо: – Как бы нам теперь выбраться отсюда подобру-поздорову…
– А я так думаю совсем иначе. Если мы будем пробираться тайком, можем попасть на засаду и с нами могут разделаться как с воришками. Мой совет идти прямо в гридню[16], сесть за стол, перепугать хозяина и гостей; разойдутся, и мы с ними уйдем свободно через ворота, а путем-дорогой вволю посмеемся их страху и недоумению…
– Но если спросят…
– Будь нем, Митя, я буду говорить один…
– Но если они со страха захотят нас припрятать…
– Пустяки! Там Никитин, Поппель, не посмеют, а завтра не смогут… Пойдем…
Ласкир хотел остановить Васю – напрасно: князь был уже за дверью; голоса в гридне указывали дорогу; князь Василий вошел бодро и весело.
– Хлеб-соль, добрые люди! – сказал он и остановился посреди гридни, любуясь неописанным удивлением хозяина и гостей.
Мистр Леон вскочил и, подняв руки вверх, стоял будто окаменелый; Иван Максимов, привстав, дрожал от злости.
– Мы вам помешали, да, признаться, есть захотелось, мы и зашли к мистру Леону; знаем его гостеприимство, слухом земля полнится. Что же ты, жидовин, не рад, что ли, добрым гостям?..
– Я?.. Как же не рад… Но, право, не понимаю, каким путем…
– Что тебе до путей! Кабала привела! Мы с Ласкиром недаром греческой мудрости учились…
– Греческой дерзости, – заметил Иван Максимов злобно, поднимаясь со скамьи и засучивая рукава; он, видимо, собирался разделаться с обидчиком Елены натуральным оружием.
– Ни с места! – сказал Вася повелительно, и Максимов, побледнев, действительно сел на место. – Попритих, голубчик, гляди, чтобы и про другую ересь не узнали, тогда плохо будет…
– С чего ты взял, князь? – с улыбкой спросил Курицын. – Видно, у вас в теремах бабы такие диковинки вместо кружев плетут…
– Твоим языком, палатная мудрость! Не отнекивайся! А то я и тебя на чистую воду выведу… Ну что, хозяин! Попроси гостей сидеть; мы вашей беседе не помеха, а не то прощайте – мы пойдем к Андрею Фомичу на тот пир, что Курицын выдумал.
– Выдумал? – спросил мистр Леон и выскочил из-за стола.
– И хорошо сделал, что выдумал, не то ты бы помешал женитьбе, а теперь, верно, уж все кончено…
– Кончено! Нет, быть не может… успею… Хаим, шапку, трость…
– Напрасно трудиться изволишь! У Андрея царевна свахой. Зое царевич снарядил приданое; все покончено, выпьем за здравие молодых. Да и у меня сегодня день важный: я сегодня из ребят вышел, так дай впервые и сладость вина отведать…
– Тебе пить вино… дитяти…
– Вот вздор какой! Не ты ли сам женить меня советовал…
Жид, бледный, дрожал и не знал, на что решиться…
Курицын хотя был совершенно смущен разными намеками, но прежде других успел собраться с мыслями.
– Люблю, – сказал он, – удаль богатырскую, сейчас видно, что соколиное чадо! Не по летам богатыри растут, а по молодечеству… Князь Василий и двух десятков лет не насчитает, а уже мог бы два десятка голов зараз снять…
– И снял бы, если бы позволили, с тех тайных злодеев, что смущают совесть людей нетвердых, не щадят неразумных женщин, готовят и себе и им погибель!.. Ну что же, мистр Леон, вина!..
– Вина?.. – спросил Леон, от страха не понимая, что говорит, что делает…
– Для такого дорогого гостя, – сказал Курицын, – я не пожалел бы и заветной мальвазии…
Жид понял и ободрился…
– Есть, есть у меня столетняя! Но этого вина никому не дам, кроме молодых гостей, пусть всласть выпьют…
– Давай, давай, а мы пока присядем…
Вася подсел к Никитину, и разговор пошел шепотом; не прошло двух-трех минут, жид воротился с подносом, на котором стояли две чары и фляга, покрытая мохом и плесенью… Он хотел налить чары, но Никитин шепнул что-то Васе, и тот остановил Леона.
– Постой, мистр Леон, – сказал Вася. – Я раздумал! Хотя мне, по-твоему, и пора жениться, да все же у родительницы спроситься надо. Подарок твой я принимаю, – и с этими словами Вася схватил флягу. – А выпью завтра, если княгиня позволит!
– Нет, уж этого я не позволю, пей здесь, а в теремах вина пить не приходится…
– Пьют же другие, когда про ересь рассказывают. Ничего, и мы выпьем…
– Не выпьешь!.. – Жид схватил со стола нож, ударил по бутылке и разбил ее вдребезги – влага разбрызнулась и залила платье Васе и Никитину. В руках князя торчало только горлышко… Этот поступок жида поднял на ноги все общество…
– Эге! – сказал Никитин. – Видно, вино твое было точно заветное!
– Эх, – прибавил Вася. – Не искусен же ты, мистр Леон, кабалой своей только дураков морочишь; видно, греческая мудрость почище жидовской… Теперь, кажется, беседа у нас не сладится… Разойдемся лучше, добрые люди, и мистру Леону мы в тягость, его так и тянет в дом Меотаки. Он там хозяина заветным вином уже потчевал. Нет ли еще фляги?
Многие гости столпились около князя, другие окружили Курицына – все перешептывались…
– Сражение кончено! – наконец сказал Вася. – Дело идет к утру, светает; довольно потешились. Прощай, мистр Леон, авось успеешь Андрея Фомича поздравить; верно, у них пир еще не кончился…
– Прощай!..
Князь, Никитин, Ласкир и многие гости ушли, их никто не провожал; мистр Леон совершенно растерялся, он искоса бешено поглядывал на своих сообщников, которые стояли недвижной группой, повеся головы…
– Притча! – наконец сказал Курицын. – Спасти нас может одна Елена. Надо действовать быстро – иначе мы погибли…
– Но как этот щенок, – спросил Максимов, – мог попасть сюда, каким образом мог узнать все!
– Как, что? Теперь не время об этом думать. Мы на краю бездны – надо думать, как вывернуться из беды. Иван, ты должен сейчас идти в терема, разбудить татарку, но лучше пойдем, я тебе скажу мысль мою дорогой; нас тут много, и, я вижу, тайны у нас плохо держатся. Скоро самого себя надо будет бояться… Пойдем, Иван.
– Куда, злодеи? – спросил мистр Леон, схватив за грудь Курицына. – Воры! Зою, отдайте мне Зою! Не для ваших происков, изверги гнусные, готовил я эту женщину, не для вас… Зою, Зою, Зою!