и с парохода на Карповой горе и отправиться горой на лошадях. Всех нас с непривычки очень протрясло, даже и меня, отвыкшего от тарантасов. После железных дорог и пароходов путешествие в деревенских тарантасах до крайности тяжко. В обратный путь до города Пинеги, где остановился ждать нас пароход, хотим отправиться на малой мелкосидящей барже монастырской. Не знаем, удастся ли этот чрезвычайный путь водою»[147].
Все, кому посчастливилось быть вместе с Иоанном во время путешествий, отмечают одну особенность — стоило появиться на берегу какой-либо церкви, Иоанн приказывал причалить. В церкви совершалась литургия. Сослужившее местное духовенство одаривалось из запасов Иоанна ризами и церковной утварью. И как это было всегда, стекался народ, прослышавший о приезде Иоанна Кронштадтского, подходивший для благословения и выслушивания назидательных бесед. Даже если по каким-то обстоятельствам и не было никого в храме, кроме сопровождающих, Иоанн все равно служил и причащался. После этого отправлялись в дальнейший путь и до следующего причаливания он чувствовал себя бодрым и счастливым.
Непременно делались остановки в монастырях, расположенных по пути следования. Первая обитель, которая встречается на пути по выходе из Белого озера в реку Шексну, — женский Воскресенский Горицкий монастырь, ставший известным более как монастырь опальных княгинь. Первое упоминание о посещении кронштадтским пастырем Гориц относится к 1891 году.
Дни пребывания в Горицах были днями поста и молитвы, светлым праздником для всех. В какое бы время ни прибывал пароход — рано утром или поздним вечером, — его ждали. Как только он появлялся на реке, раздавался торжественный звон столетних горицких колоколов. Весь монастырь точно воскресал от радости.
С пристани Иоанн мимо монахинь, выстраивавшихся в два ряда от святых ворот до игуменского дома, проходил в собор, где тотчас начиналось богослужение, за которым он, по обыкновению, читал и пел сам. Восторг и радость монахинь были неописуемы: все крестились, обнимались и плакали от радости. Храм был переполнен, почти все причащались.
Некоторые из дошедших до нас свидетельств позволяют почувствовать настроение людей. «Видя пламенную, слезную молитву истинного служителя Божия пред престолом, его глубокое благоговение к совершаемым таинствам, — записала одна из почитательниц Иоанна, — невольно чувствуешь, что претворяемые хлеб и вино суть истинно Тело и Кровь Христовы. В эти минуты как-то отрешаешься от всего земного и видишь пред собою только св. престол и перед ним молящегося отца Иоанна… И как благотворно действует на душу такая молитва! Точно воскреснешь после нее; и так молиться можно, кажется, только с отцом Иоанном».
А после службы в игуменской квартире ставили стул для Иоанна Кронштадтского. Сюда по очереди, подымаясь бесконечной вереницей по лестнице, подходили к батюшке сестры монастыря для благословения, всего более шестисот человек. После них таким же порядком шли богомольцы, запрудившие всю площадку перед домом игуменьи и спокойно ожидавшие своей очереди.
Иногда Иоанн находился в монастыре несколько дней, и тогда вместе с игуменьей Нилой (Усковой) он выезжал в Кирилло-Белозерский монастырь или посещал скиты Горицкого монастыря: Никулинский, Фетиньинский, Зосимо-Ворбозомский.
Быстро пролетало время пребывания пастыря в обители, и неизбежно наступал час прощания. Колокольный звон на прощание так торжественно гудел, что казалось, даже земля под ногами дрожала. Весь берег вновь заполнялся народом и монахинями. Когда же пароход отчаливал от пристани, то почти все монахини стеной двигались по берегу за пароходом. И еще долго они бежали, перебираясь через встречающиеся изгороди. Иоанн весело улыбался, глядя, как это у них получалось, и сначала шляпой, а потом белым флагом махал им крестообразно. Наконец и самые неугомонные отставали и, остановившись, до земли ему кланялись. Отец Иоанн в ответ благословлял их и тоже кланялся. И еще долго он смотрел на удаляющийся монастырь, как бы молясь и внутренне призывая на него Божие благословение.
Пароход спешил, останавливаясь лишь для погрузки дров, — и дальше, дальше. Реки стремительно мелели после весеннего половодья, и нужно было добраться до Пинеги, пока воды в ней еще было достаточно. Подойдя до деревни Усть-Пинеги, пароход круто поворачивал и входил в реку Пинегу. Оставалось еще 300 верст. Река поражала разнообразием своих берегов: местами они похожи на берега Валаамских островов — отвесные, спускающиеся в воду скалы, из расщелин которых подымаются вековые сосны. Местами — напоминают отроги Карпат. Попадаются и характерные кавказские уголки с пропастями и обрывами… Пройден Красногорский монастырь, расположенный на правом высоком берегу Пинеги, а внизу под горой, среди густого леса, виднеется скитская церковь. Но воды становилось все меньше, появляются отмели. На носу корабля постоянно дежурит матрос, измеряющий глубину русла.
На всем протяжении Пинеги по берегам выстраивались толпы крестьян, лиц духовного сословия, желавшие видеть Иоанна. Наиболее смелые подплывали на лодках к кораблю, приветствовали и просили благословения. По вечерам на берегу то там, то здесь можно было видеть разведенные костры, а при прохождении парохода крестьяне стреляли из ружей, устраивая своеобразный салют прославленному пастырю. В некоторых селениях Иоанн останавливался для того, чтобы проведать местных священников, которых он знал еще по семинарии.
Обязательным пунктом остановки на пути в Суру (или на обратном пути) был Архангельск. Иоанн встречался с архиереем и духовенством, служил в кафедральном соборе, в крестовом храме архиерейской резиденции. Каждый его приезд среди православного населения Архангельска поднимал настроение. И всякий стремился, если уж не принять благословение, то хотя бы лично повидать необыкновенного пастыря. Городские церкви в дни служения Иоанна переполнялись до отказа молящимися.
Посещал он и Архангельскую семинарию, встречался с ректором и преподавателями, особо выделяя пожилого кафедрального протоиерея отца Михаила Сибирцева, который преподавал еще в те годы, когда Ваня Сергиев сидел на семинарской скамье. Были и встречи с семинаристами, когда маститый протоиерей вспоминал годы своей учебы.
Непременно Иоанн жертвовал на нужды церквей и приходских учреждений Архангельской епархии: в 1902 году пожертвовал три тысячи рублей, а в 1903 году на реставрацию кафедрального собора выделил тысячу рублей. В одном из воспоминаний можно найти свидетельство благодарности крестьян за пожертвования на церковь: они летом запрягли лошадь в сани и в них повезли Иоанна на место строительства храма. Так в Древней Руси возили архиереев. Бывая в Архангельске, Иоанн иногда добирался и до Холмогор, где жила одна из его сестер.
Путь из Архангельска до следующей остановки — первоклассного Веркольского мужского монастыря занимал три дня. Иоанн, привыкший ежедневно совершать литургию и приобщаться Святых Тайн, переживал, что не совершал богослужения или, как он выражался, «не имел хлеба жизни в насыщение алчущей души». Но вот, наконец, и Веркола… На высоком берегу обнесенная каменною стеною высится громада монастыря.
Дорогого гостя встречают с колокольным звоном. Вся старшая братия обители и все случившиеся богомольцы выходят на берег. Отец Иоанн следовал прямо в храм, где почивают мощи святого праведного Артемия Веркольского. Здесь же служится литургия. Затем в кельях настоятеля монастыря — трапеза для гостей, и Иоанн торопится на корабль… до родного дома оставалось около 40 верст.
Очередной поворот реки, и вот она… Сура!
— О, тебя ль вновь вижу я?! — каждый раз, стоя на палубе парохода, в ожидании увидеть родные места, восклицал отец Иоанн.
Всем селом, и стар, и млад, выходили односельчане встречать своего прославленного земляка. Очевидец одной из таких встреч пишет о том, что люди буквально запрудили все пространство, так что не было никакой возможности отцу Иоанну протиснуться: «Однако он, так сказать, ринулся в гущу народную. Но и та, в свою очередь, ринулась на него, хватая за края одежды, целуя его руки и одежду и жадно ища благословения. Нас обуял страх за батюшку, что его замнут, задавят насмерть… К счастью, он был приподнят стиснувшей его толпой и так над всей толпой, на ее плечах, и был благополучно пронесен»[148].
В родном селе Иоанн останавливался у родственников. Настроение, с которым он находился в Суре, хорошо передают его слова: «Где-то далеко-далеко, точно в другом мире, есть большие города с их шумной суетливой, а нередко и греховной жизнью; но звуки ее не долетают до глухого Сурского уголка: здесь живут тихо, спокойно, размеренно, скромно и почти праведно».
Возвращение в Кронштадт из поездки в Суру также возможно было несколькими маршрутами. Летом 1891 года Иоанн Сергиев возвращался через Череповец. Здесь же по делам своего Леушинского Иоанно-Предтеченского женского монастыря оказалась игуменья Таисия. Она уговорила Иоанна заехать в свою обитель. В монастыре он был недолго, встретился с сестрами, побеседовал с ними. Ему понравилась обитель, и он обещал заезжать сюда каждый раз, возвращаясь из поездки на родину.
Так и происходило в последующие годы. В обители у него появлялись редкие минуты уединения и отдыха от изнурительного многолюдья, которым он был постоянно и повсеместно окружен. Во время одного из посещений монастыря игуменья Таисия просила Иоанна принять монастырь под его духовное водительство. В тот день, когда согласие было получено, Таисия записала в дневнике: «От избытка ощущений, вызванных этим событием, я не могла разобраться в мыслях, я сознавала, что сказанное мне Батюшкой после чтения было делом слишком большой важности, слишком радостным для меня и для всей обители; я сидела, углубившись в свои мысли, и даже забыла поблагодарить Батюшку за его такой духовный бесценный дар». Позднее в обители при поддержке Иоанна было устроено 12 храмов, девичье училище, приют для сирот и престарелых вдов.