[1019]. Это будет первый визит представителя Святого престола в заповедник коммунизма за много-много лет.
В Китае ситуация выглядела не так определенно. Тамошние коммунисты не запретили римско-католическую церковь, а лишь вывели ее местные структуры из подчинения Святому престолу, создав Католическую патриотическую ассоциацию. По сути, это означало раскол — то, чего больше всего опасался в социалистической Польше кардинал Вышиньский. С раскольниками у Ватикана был разговор короткий: в 1958 году Пий XII отлучил от церкви весь китайский клир, подчинившийся решению правительства. Это, между прочим, привело к тому, что легальную католическую церковь в Китае не затронули соборные реформы: она сохранила архаичную обрядность (радуйся, Лефевр!), но зато признала допустимость контрацептивов и абортов, с помощью которых китайское руководство сдерживало рост населения страны. Парадокс, да и только!
Но китайская история вообще полна парадоксов, и христианство тут не исключение. Кто сказал, что лидером страны может быть лишь даос или конфуцианец? Христианин Чан Кайши и коммунист Мао Цзэдун опровергли такое мнение. Откуда убеждение, будто простому китайцу чужда и непонятна догматика Священного Писания? Тайпинское восстание, выросшее из пресвитерианской секты, говорило об обратном. Почему считается, что католичество несовместимо с буддизмом? Судьба иезуита Маттео Риччи, признанного буддистами богом-покровителем часовщиков, показала неверность и этого утверждения.
В период «культурной революции» любая религиозная деятельность в стране попала под запрет. Однако в 1978 году Компартия признала христианство одной из традиционных религий Китая, а в 1982 году объявила свободу вероисповедания. В 1988 году вышел на свободу из-под тридцатилетнего ареста епископ Шанхайский Игнатий Гун Пинмей, которого еще в 1979 году Иоанн Павел II тайно назначил кардиналом (епископ узнал об этом лишь после освобождения). Однако остаться на родине иерарху не позволили — он вынужден был уехать в США, где и скончался. Краткий период «оттепели» закончился в феврале 1989 года, когда правительство ужесточило контроль над католической организацией, разрушив надежды на легализацию подпольных общин, признающих главенство Ватикана.
Препятствием на пути соглашения римских пап с Китаем служило не только наличие Патриотической ассоциации, но и сохранение нунциатуры на Тайване, а значит, признание Ватиканом независимости острова. Крайне нервно в Пекине взирали и на периодические канонизации христианских мучеников, погибших в том числе от рук коммунистов. Не способствовали взаимопониманию и хорошие отношения Иоанна Павла II с Далай-ламой XIV, возглавлявшим движение тибетцев за независимость. В итоге «великая китайская стена» оказалась для Войтылы непреодолимой[1020].
Однако человек живет надеждой. «В первом тысячелетии крест был установлен на европейской земле, во втором — на землях Африки и обеих Америк. Будем молиться, чтобы в Третьем Тысячелетии Христианства обильный урожай веры был собран на этом великом и динамичном континенте», — напишет Войтыла в 1999 году, говоря о христианизации Азии[1021].
Еще в ноябре 1983 года он отправил личное послание Дэн Сяопину на английском языке, предлагая наладить контакт. Отец китайских реформ не ответил. Затем Войтыла обратился к китайскому народу из Филиппин — благо, примасом тамошнего епископата являлся китаец. Реакции также не последовало. Наконец, в октябре 1989 года по радио он отдал дань всем жителям страны, кто героически свидетельствовал свою верность учению Христа в минувшие годы, и призвал их работать на благо церковного единства с наместником святого Петра, «зримым источником и основой такого единства»[1022]. Излишне говорить, что подобные призывы отнюдь не способствовали преодолению разногласий с китайским руководством, которое имело совершенно отличные взгляды на то, что именно должно быть источником и основой церковного единства.
Из Сеула Иоанн Павел II вылетел в Джакарту — столицу еще одного государства, руководимого авторитарным лидером. Президент Сухарто, который уже двадцать два года держал власть в Индонезии, начал свое правление с резни коммунистов, а продолжил захватом Восточного Тимора — католического анклава среди мусульманского моря, только что освобожденного от португальского и голландского владычества. Одним из ходатаев за права восточных тиморцев являлся не кто иной, как нунций в Джакарте Карлуш Белу, который всего несколькими месяцами ранее отправил послание римскому папе, президенту Португалии и Генеральному секретарю ООН, предложив организовать под эгидой международного сообщества референдум о независимости региона. Сухарто и Войтыла понимали, что им предстоит нелегкий разговор.
Римский папа благословил новый кафедральный собор в Дили (столице Восточного Тимора) и выразил поддержку всем жертвам репрессий, хотя и не упомянул напрямую об оккупации страны. Зато в беседе с Сухарто указал, что нельзя бороться за единство государства, пренебрегая правами человека. Этот разговор стал первым и последним между ними, хотя спорадические контакты случались и позднее. В феврале 1996 года в Джакарту слетает кардинал Роже Эчегарай, наделенный полномочиями для закулисных переговоров, буде это потребуется для решения проблемы Восточного Тимора[1023].
По возвращении в Рим Войтылу ждали трудные переговоры с Москвой о легализации советских греко-католиков. Вопрос был решен лишь в марте 1990 года и увенчался водворением нунция в столице СССР. Однако, прежде чем это случилось, ватиканским представителям пришлось выслушать немало обвинений как от Московской патриархии, так и от украинских деятелей. Один из последних, помощник местоблюстителя Львовской архиепархии Юлиан Вороновский, раздраженный уступчивостью секретаря Конгрегации восточных церквей архиепископа Мирослава Марусина, в сердцах бросил, что прелат «за десять дней принес больше вреда церкви восточного обряда, чем КГБ за сорок четыре года». А диссидент Степан Хмара отправил Иоанну Павлу II протест по поводу того, что «Украинская католическая церковь стала предметом торга между Ватиканом и Московской патриархией»[1024].
Куда легче прошло восстановление греко-католических структур в Румынии, где вопрос был улажен уже в начале января 1990 года стараниями главы делегации Апостольской столицы по вопросам постоянных контактов с Польшей Франческо Коласуонно. Правда, после подписания договора румынский патриарх Феоктист отказался возвращать униатам отобранные у них святыни — этот вопрос затянется на долгие годы. Коласуонно же, так лихо расколовший румынский ребус, вскоре занялся возрождением католицизма в СССР — именно ему как главному специалисту по униатам и православным понтифик доверил место нунция в Москве.
Год 1989‐й явился вершиной успехов Иоанна Павла II. Следующее десятилетие оказалось богатым на разочарования и неудачи. Мир без холодной войны вышел совсем не таким, каким его видел Иоанн Павел II. Аборты и контрацепция, провал евангелизации Азии, религиозное безразличие евробюрократов, локальные конфликты и терроризм — все это омрачило вторую половину понтификата Войтылы. В новых реалиях его голос будет казаться многим голосом из прошлого. Даже американское руководство, прежде столь чуткое к его словам, с уходом Рейгана перестало замечать Святой престол. Новый госсекретарь Джеймс Бейкер за время своих частых поездок на Ближний Восток так и не нашел времени заехать в Рим. В воспоминаниях, которые он издаст после отставки, дипломат ни разу (!) не упомянет Иоанна Павла II — красноречивое свидетельство того, с каким пренебрежением взирали теперь на Апостольскую столицу из‐за океана[1025].
То, что душевный союз Ватикана и Соединенных Штатов разорван, Войтыле дали понять уже 20 декабря 1989 года, когда Буш-старший начал вторжение в Панаму для поимки диктатора Мануэля Норьеги, обвиненного в связях с наркомафией. Мнение понтифика о любой войне было известно. Но вряд ли он ожидал, что его моральный авторитет будет попран теми, на кого он прежде опирался. Американцы откровенно унизили Святой престол, когда бесцеремонно выкурили Норьегу из здания нунциатуры, где тот укрылся от сил вторжения. Даже Пиночет не позволял себе подобного! Третьего января 1990 года, измученный ревом рок-музыки, круглосуточно грохотавшей из расставленных вокруг динамиков, Норьега сдался американским солдатам.
«Буря в пустыне» также не нашла понимания у Иоанна Павла II, хотя Святой престол, вслед за ООН, осудил иракскую оккупацию Кувейта, случившуюся 2 августа 1990 года. Сам понтифик высказался на этот счет лишь 26 августа в молитве «Ангел Господень», упомянув о «тягостных нарушениях международного права», свидетелями которых довелось стать ему и его современникам. При этом он не произнес названия государства Кувейт, а сам конфликт в Персидском заливе поместил в один ряд с событиями в Палестине и Ливане (чувствовалось влияние отца Торана).
В Палестине к тому времени уже третий год полыхала «интифада» — арабское восстание против Израиля, в котором участвовали как мусульмане, так и христиане. Как раз в 1990 году 61-летний Ясир Арафат, прежде воевавший с маронитами в Ливане, внезапно женился на арабской католичке, принявшей ислам ради брака с председателем ООП. Случайность? Кто знает! Объяснений этому браку (некоторое время державшемуся в тайне) нет до сих пор, но факт примечательный. Говорят, у его супруги на стене висели изображения Сына Божьего и римского папы. Ближневосточные христиане вообще мало сочувствовали Израилю, плотно обложенному врагами, а палестинские приверженцы учения Христа и вовсе на время интифады объявили еврейскому государству бойкот, отказавшись платить налоги. Не случайно, видимо, итальянские политики в большинстве поддерживали арабов. А их мнение, конечно, отражалось на позиции Ватикана.